Эммануэль Арсан - Счастье

• Название: Счастье
• Автор: Эммануэль Арсан
• Издательство: Вивасват
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-86678-004-6

---

Эммануэль Арсан

Счастье

В любви нет страшнее катастрофы, чем смерть воображения.

Джордж Мередит

Они редко ходят в кино, потому что их раздражают приключения и чувства, совсем не похожие на их собственные. Но в этот вечер, после того как они посмотрели в кино новый фильм «Счастье», Дан спросил у Марион:

— А ты бы утопилась, если бы я объявил, что у меня есть любовница и что я люблю вас обеих?

— Конечно. Вернее, утопила бы тебя. Почему я должна наказывать себя за твои прегрешения?

— А ты уверена, что любить еще одну женщину и быть счастливым с обеими будет прегрешением? Куда подевалась твоя столь обнадеживающая аморальность?

— Не путай, речь идет не о морали, а о логике. Я разочаруюсь в тебе, если ты перестанешь рассуждать логически. Ты когда-то убедил меня, что я самая красивая женщина в мире. Если у тебя появится другая, значит она будет столь же красива — или красивее — и мне будет стыдно за себя. Либо ты свяжешься с кем-то, кого со мной и сравнить нельзя, тогда мне будет стыдно за тебя. Я не смогу больше любить тебя, ибо перестану тобой восхищаться.

Он рассмеялся, давно привыкнув к категорическим суждениям жены и считая их капризом. И все же каждое слово Марион трогает его, мгновенно меняет настроение.

— Твоя логика известна, — возражает он. — Это логика ревности. Смесь неуверенности, гордыни и неверного расчета.

— Почему неверного расчета?

— Потому что вместо того, чтобы сохранить самое дорогое, ты из-за ревности теряешь все. Ревность всегда вызывает раздражение. Причем у всех.

— Ты уверен, что мог бы любить двух женщин одновременно и чтобы ни одна из них не страдала из-за другой? Одна всегда окажется в проигравших. Здесь равенство невозможно.

— Я не буду любить другую женщину больше или меньше, я буду любить ее иначе. И она обогатит меня иным… Именно это пытался объяснить в фильме столяр своей жене-индюшке, но она не поняла его. По ее примитивной логике, любовница «отнимала» у нее ее мужчину. И ей ничего не оставалось, ибо она желала иметь все или ничего. Даже мысль о том, что можно разделить любовь с другой, как делятся другими радостями жизни, похоже, невозможна для женщины. А ведь когда в любви возникают дополнительные сложности, любовь становится слаще. Вряд ли Аньес Варда строит какие-либо иллюзии. В ее фильме нет ничего революционного — он сводится к простоте духа в так называемых любовных отношениях.

Марион не сильна в теории. А потому напоминает ему об их браке:

— Ты женился на мне, перепробовав сотни женщин.

— Ну уж.

— Ты сравнивал и искал полжизни, вырабатывая определенный идеал. И в результате выбор пал на меня — я была наилучшей со всех точек зрения: самые высокие скулы, самые длинные волосы, самые вкусные соски грудей, самый плоский живот, самые непристойные ножки, самый треугольный лобок, самый острый ум, самая соблазнительная юность для человека твоего возраста, самые сладострастные руки и губы. Согласился бы ты на более низкое качество?

— Нет.

— А теперь надеешься найти лучшее или такое же качество, зная, что целых двадцать лет терпел неудачу?

— Вряд ли мне найти такую же.

— Значит мы понапрасну теряем время на обсуждение глупой гипотезы.

* * *

Марион была влюблена в Дана и не уставала соблазнять его. Больше всего ей нравилось брать инициативу в свои руки. И притворно жаловаться, что каждый раз вынуждена «насиловать» его, но эти жеманные упреки лишь придавали очарование сладостной игре. Ему тоже больше нравилось быть объектом сладострастных атак.

Однако, он не знал, что творилось в голове жены, когда она, доведя его до пароксизма возбуждения, вдруг становилась пассивной, говоря ее же словами, «слезала с него», опрокидывалась на спину, раскидывала руки и ноги крестом, крепко зажмуриваясь, когда он начинал входить в нее. И когда веки ее опускались, человек, обладавший Марион, переставал быть ее мужем, а превращался в юного загорелого блондина, которого знала только она. Именно этот сидящий в ее мыслях блондин и доводил Марион до высшей точки страсти.

Дан, считавший, что эту волну сладострастия поднимал именно он, должен был бы вспомнить, что вначале жена его никогда не получала удовольствия. До встречи с ним она только целовалась. Но как? То были скупые товарищеские поцелуи с ребятами, загоравшимися от ее вызывающих взглядов, коротеньких мини-юбок, нагло торчащих грудей, обтянутых свитером, до которых она не позволяла никому дотрагиваться.

Не позволила этого даже Филиппу, хотя он был так красив, что у нее буквально перехватывало дыхание, когда они встречались взглядом. Она считала, что без ума от него, до того дня, как поняла простую истину — даже уверенная в себе шестнадцатилетняя девушка может покорить жизнь, только начав ее со «взрослым». Позже она частенько посмеивалась над своей страстью к девственнику-однолетке. Она излечилась от любви в несколько дней и с тех пор называла этот сентиментальный эпизод «своим ребячеством».

Уяснив все, что хотела, она защищалась от поползновений Дана ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы понять — он имеет дело с влюбленной девственницей. Уверившись, что вдолбила ему мысль о необходимом долготерпении ради обладания ее невинным пленительным телом, она в один прекрасный день сама заявилась к нему домой, разбросала по комнате нехитрые одежки — оранжевый свитерок из джерси, фиолетовую юбку, бюстгальтер и прозрачные трусишки — и бросилась ему на шею в чем мать родила.

В тот раз она ничего особенного не добилась, ибо не знала, как поступать дальше. Но вскоре научилась многому. После нескольких поверхностных уроков, Дан полностью положился на вдохновение Марион, и оно его всегда поражало.

Она не испытывала истинного наслаждения. Но оба не волновались, полагая, что чувственность проснется постепенно по мере постижения искусства любви. Когда им стало ясно, что нашли общий язык во всем, они поженились.

Однажды Марион столкнулась на улице с Филиппом. И в тот же вечер, когда Дан любил ее, лицо и тело юноши постепенно вытеснили из ее сознания лицо и тело мужа. Она зажмурилась еще крепче, чтобы получше слиться с призраком. Она обнимала Дана, ощущая ладонями спину Филиппа. Неведомая ей волна подхватила ее. Она вскрикнула, застонала, заплакала от невыносимого удовольствия и заснула умиротворенной.

С тех пор она не занималась любовью по-иному. Она уже сознательно вызывала в памяти образ Филиппа и испытывала острейшее наслаждение — этот ритуал стал естественной частью любовного акта. Он выполнялся сам собой в нужное мгновение, как неизбежное и сладостное преддверие оргазма.

Наслаждение было так полно, так гармонично и так правомерно, что ей не пришло в голову анализировать или подвергать сомнению условия его возникновения. Она не испытала никаких угрызений совести по этому поводу, считая, что необходимо закусывать губы или раздирать себе грудь, чтобы объятие мужа удовлетворило ее. Временная галлюцинация, которую она впускала в свою душу и в свои ощущения, относилась к явлениям того же порядка. Она считала, что результат оправдывает любые любовные ухищрения.

Кроме Филиппа в ее мечтах не являлся никто другой. Она и не пыталась произвести замену, более того, выскользнув из объятий мужа, напрочь забывала о Филиппе.

По своей природе она была верной натурой. Они с Даном настолько подходили друг к другу, что она даже не предполагала, что ее могут интересовать другие мужчины. Ее необычная внешность, молодость, которую возраст мужа делал чем-то постыдной, ее обнаженность, едва прикрытая коротенькими платьицами и почти расстегнутыми блузками, привлекали к ней целый рой воздыхателей. Она этим, конечно, гордилась. Но мысль уступить тому или иному ухажеру казалась ей столь же нереальной и абсурдной, как и занятия любовью с портнихами или спортсменками, хотя ей нравилось общаться с ними.

Ее неприступность была так очевидна, что соблазнители обычно теряли надежду на успех, даже не подвергнув Марион испытаниям. Мужчины понапористей или более слепые пытались завязать интрижку во время обеда, танца или поездки в машине, но ее снисходительный смешок охлаждал их пыл, и вскоре они создали ей репутацию динамистки. Через полгода после вступления в брак самая красивая женщина города утратила популярность среди мужчин, и Дан даже сожалел об этом, ибо ее добродетель привела к разрыву со многими из друзей.

* * *

Но этой ночью, проваливаясь в сон, Марион вдруг ощутила угрызения совести: она впервые задумалась о своей странной привычке. Сон тут же прошел.

Она заподозрила, что усилием воли подавляла в себе маниакальное желание отдаться Филиппу, и эта противоречивость поведения превратила ее в истеричку. Такая мысль вызывала раздражение. Логично ли она поступала, оставаясь физически верной мужу и изменяя ему мысленно, чтобы по-настоящему наслаждаться любовью?