Эйнар Карасон - Шторм

• Название: Шторм
• Автор: Эйнар Карасон
• Издательство: Флюид
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98358-163-0

За последние десятилетия на русском языке не было опубликовано ни одного исландского романа! Так есть ли жизнь в Исландии? Или на этом острове обитают лишь тени Халдоура Лакснесса и персонажей «Старшей Эдды»? Книга известного исландского писателя Эйнара Карасона, номинированная на премию Северного совета, Исландскую премию по литературе и переведенная на несколько языков кладет конец всем сомнениям.

Главный герой романа, талантливый и наглый пьяница и мизантроп по прозвищу Шторм, одержим манией величия. Он живет в кредит, который не собирается выплачивать, разъезжает в лимузине по Флориде; повинуясь порыву, разбивает бейсбольной битой все компьютеры в офисе своих благодетелей. И вдруг Шторм неожиданно для себя оказывается автором грандиозного бестселлера, сфабрикованного группой «литературных негров».

---

СИГУРБЬЁРН ЭЙНАРССОН

Мне сказали, что в Дании, в Оденсе, замечательная высшая инженерная школа и там учится много исландцев, я как раз закончил изучать электротехнику, но снова идти работать с утра до ночи мне не хотелось, вот я и решил съездить туда и еще несколько лет поучиться, если выдержу. Меня немного беспокоило, что придется оставить маму совсем одну, она уже пожилая, и после смерти отца у нее, кроме меня, никого нет, но она решительно уговаривала меня ехать, со здоровьем у нее все было в порядке, и она постоянно находила себе всякую несложную работенку. Так что я позволил себя уговорить. И вот я здесь учусь, мне даже жилье в общежитии дали.

Сначала было скучно, и я думал, что не продержусь столько лет. В городе я, естественно, никого не знал; был только шапочно знаком с двумя-тремя исландцами, которые тоже учились в технической школе, но они меня не особо интересовали, я же их не интересовал вовсе, они были молодыми красавчиками, лет двадцати, хорошо одевались, следили за новейшими тенденциями в прическах и бегали за девочками. У моих соседей по общежитию была своя компания, к тому же я оказался единственным иностранцем и с некоторым удивлением и даже обидой обнаружил, что почти ничего не понимаю в их разговорах, — мне-то казалось, что проблем с датским не будет, я свободно читал, но когда они начинали что-то обсуждать, не понимал ни слова. Приходится это признать. Я сидел и молчал как рыба, слушал их речь, которая завораживала меня так же, как современная музыка. И была такой же непонятной. Изредка я все-таки пытался вклиниться в их разговор, дожидался паузы и задавал какой-нибудь вопрос, но, едва заслышав мой датский, они замолкали, и в наступившей тишине чувствовалось напряжение или даже страх, потом раздавался нервный шепот: «Hvad siger han?»[7] — и тут же кто-нибудь принимался объяснять или переводить мой вопрос на нормальный датский язык; все это стоило мне немалых нервов, и, поразмыслив, я решил, что разумнее молчать. Сидеть комнате, читать стихи или играть на трубе, например, под джаз, доносившийся из магнитофона, дудеть себе под старый блюз для успокоения души. Я подумал было о переезде в Гетеборг, где жил один мой исландский приятель, но отказался от этой идеи, ведь шведский вряд ли пошел бы у меня лучше, а датский я хотя бы неплохо понимал в школе. И даже подружился там с одним датчанином. Его звали Карстен Люнгвад. Худой такой, стильный парень, всегда в костюме, и все, как полагается, — жакет, галстук, булавка для галстука. Как-то после занятий я подошел к одному преподавателю и стал его расспрашивать о заинтересовавшей меня компьютерной технологии, он, как я слышал, в ней неплохо разбирался. И Карстен тоже включился в дискуссию, задавал интересные вопросы, со знанием дела. Потом мы с ним разговорились, и он пригласил меня к себе домой посмотреть компьютерные программы, у него был свой компьютер, что в то время встречалось нечасто. Общение с ним, конечно, немного скрашивало мое существование, но быстро выяснилось, что Карстен ничем, кроме компьютеров, не интересуется, в кино не ходит, музыку не слушает, да и пива почти не пьет.

Так что, скорее всего, я бы не продержался дольше первой зимы, если бы не нашел отличных друзей: Эйвинда Йонссона Шторма и его семью.

Это случилось на исландской вечеринке, 1 декабря — в День независимости. За границей люди всегда такими патриотами становятся. Происходило все это в пивном подвале, обычная попойка, только притащили какую-то группу, которая играла разные народные песни, я сел за столик с совсем незнакомыми людьми, но они приняли меня довольно дружелюбно, и я понемногу развеселился, передо мной вырос лес пустых пивных бутылок, я начал строить глазки девушке, была там одна, довольно миленькая, и, как мне показалось, она будет не прочь, потом мы с ней пошли танцевать, а после танца я предложил ей пива, и все могло бы получиться, но тут пришел какой-то юный идиот и начал кадрить мою девицу (я даже уже знал, как ее зовут — Вильборг) — и вот он ее увел… А я остался сидеть сиднем, на душе сделалось черным-черно, хотелось пойти домой, но я продолжал пить пиво и пришел потом в себя, сидя в такси с какими-то незнакомыми людьми, которые ехали на вечеринку где-то на окраине, потом опять провал в памяти, пришел в себя я, похоже, на чьей-то софе, все еще угрюмый из-за того, что с девушкой ничего не вышло, и чтобы развеселиться, принялся думать о том, что все окружающие люди похожи на громадных павианов. Но тут взгляд упал на одного человека, и сразу стало ясно, что он вовсе не павиан. Что-то в нем было. Он, как и я, был уже не ребенок… Немного склонен к полноте, крупный, обветренное лицо, темные и очень смелые, ничего не упускающие глаза, а во взгляде какой-то блеск; я не помнил, чтобы видел его раньше, даже на этой вечеринке. Один павиан начал рассказывать, что у него иногда бывают маниакальные приступы; обыкновенный такой, веселый и добрый парень чуть больше двадцати — а кто-то другой спросил, не сопутствует ли обычно маниакальному психозу депрессия, и по этому поводу разгорелся совершенно непонятный спор, и я что-то начал понимать, только когда заговорил человек, на которого я обратил внимание. Он описывал эти душевные заболевания. Невероятно забавно и остроумно. И говорил со знанием дела; у меня даже сложилось впечатление, что он дипломированный психиатр, вот только говорит нормальным человеческим языком и рассказывает просто шикарные истории про всяких «психов», с которыми он общался, причем тесно общался, в психиатрической больнице. «Или в сумасшедшем доме, — добавил он. — Там вообще все были сумасшедшими, и работники, и дирекция, и больные».

Хотя в его историях приятного было мало. Это сквозило во всем: нехорошо рассказывать так о больных, о которых ты когда-то заботился, к тому же называя имена. Я заметил, что некоторых это повергло в шок. Кто-то вообще ничего не понял. Потом мы остались на софе вдвоем, он все рассказывал, а я смеялся и смеялся. Это было одновременно и неприятно, и очень интересно; хуже всего, что я настолько нагрузился, что толком не помню ни одну из историй, не могу ничего пересказать. Он был с женой. Я представился, Сигурбьёрн Эйнарссон. Он сказал, что его зовут Эйвинд, но «друзья зовут меня Шторм. Мне было бы приятно, если бы и ты называл меня так же». И мне показалось, что этим он как бы давал понять, что не прочь со мной подружиться. И мы пустились в долгий разговор, были с ним на одной волне. Где-то около полуночи они собрались уходить, и я тоже, но я не знал, где, собственно, нахожусь, и стал расспрашивать насчет автобуса, выяснилось, что автобусы ночью не ходят, а такси до моего дома стоит чертовски дорого, и тогда они пригласили меня «поплестись» с ними; жили они неподалеку, к тому же у них была комната для гостей, где я мог бы расположиться, а утром уехать на автобусе. Несколько часов мы расслаблялись у них в гостиной; он вынес на балкон пиво и поставил мне старую блюзовую пластинку, она нравилась нам обоим, я проспал до полудня, а потом меня разбудили на яичницу с беконом, вся семья сидела на кухне, запах от еды шел такой, что устоять было невозможно, выяснилось, что жену Шторма зовут Стеффа, она очень добрая и гостеприимная, и дети такие милые и воспитанные, мальчик с девочкой, я сказал им, что меня можно звать просто Бьёсси, и через некоторое время девчушка притащила мне какую-то коробочку и сказала: «Бьёсси, посмотри», у меня прямо слезы на глаза навернулись. Что уж скрывать. Шторм был в халате, небритый, похмельный, весь такой сентиментальный, на мужчин иногда с похмелья находит нечто подобное; все нервы обнажены, и любой добрый жест трогает до слез, или же тебя охватывает неудержимый смех; вот мы с Эйвиндом Штормом и смеялись надо всем, что он говорил или подмечал. Он рассказал мне историю про одного чувака из Оденсе. Тот приехал в Копенгаген и пришел в большой магазин, где продавались глобусы. Спросил продавца: «У вас есть глобус?» Продавец принес. Чувак рассмотрел его и спрашивает: «А другого нет?» Продавец принес другой, побольше и подороже. Но покупатель все равно недоволен. Он внимательно разглядывает все глобусы, какие только есть в магазине, а потом обращается к продавцу: «Har du ingen globus med Fyn på?» — а нет ли такого глобуса, на котором обозначен Фюн?

Мы расстались друзьями. Со всей его семьей. Они проводили меня до автобусной остановки, это прямо у «центра» — Шторм показывал дорогу, а я шел за ним и детьми, он вел девочку, она была старшая из детей и хотела вести меня. На прощанье мы пожали друг другу руки. Он пригласил меня непременно заходить к ним гости. Когда захочу. Я согласился более чем охотно. Но он заметил, что я несколько сомневаюсь и чем-то смущен; нехорошо ведь навязываться семейным людям из города. Так что он сказал: «Я как-нибудь позвоню тебе и позову на обед».

И через несколько дней он выполнил обещание, позвонил вечером в пятницу и пригласил меня в гости на следующий вечер. «Организуем какую-нибудь выпивку. Приходи после обеда, как освободишься». И я подошел в начале пятого. Мы сходили в торговый центр, он купил всякой еды, а я ящик пива, цветы для Стефании и конфеты для детишек. А когда мы со Штормом стали болтать, потягивая пиво в гостиной, он снова меня удивил, даже не столько новыми историями, которые были еще лучше предыдущих, сколько тем, что в мельчайших подробностях запомнил нашу встречу. У меня же остались весьма смутные воспоминания. Но я узнавал все свои словечки и выражения, когда он мне их напоминал. Что весь этот сброд в городе — сплошные чертовы павианы. И тому подобное. Мне оставалось лишь смеяться. Приятно, когда твои слова врезаются кому-то в память. Но с другой стороны, когда сталкиваешься с человеком с такой памятью, тебя практически парализует страх.