Анатолий Трофимов - Повесть о лейтенанте Пятницком

• Название: Повесть о лейтенанте Пятницком
• Автор: Анатолий Трофимов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Рявкнула пушка, добавилось звону в ушах. В проредях мазутной копоти пробилось пламя и скользнуло с моторной части на лобовую. Немного погодя внутри танка рвануло, чудовищным скоплением газов сняло башню и отшвырнуло ее в сторону.

Восторгаясь Васиным, из окопов загорланила пехота. Но не до восторгов Васину. Посмотрел на оставшиеся три патрона с подкалиберными - и под ложечкой заныло. Направился к снарядным ровикам, где хозяйничали старшина Горохов и командир отделения тяги Коломиец. До прихода Васина они успели со злобой расшвырять пустые ящики, искали - не завалялся ли где ненароком осколочно-фугасный снаряд. Теперь они сидели перед ящиком, облепленным землей, и так радовались, словно не пять снарядов, а целый погреб боеприпасов нашли.

- Взрывом засыпало,- расплылся в улыбке конопатый Колька Коломиец.

Из железной коробки, что на щите для ветоши, Васин достал чистую тряпицу, вытер лицо, заморенно лег рядом с драгоценным боезапасом, облегчая душу, выматерился.

- Что, мало тебе? - обозлился Коломиец.- Скоро танки подойдут, тогда подвезем.

- Хорошо, если наши танки, а если...- Васин не завершил фразы, перевернулся, прижался щекой к траве.

С западной окраины, где стояло орудие сержанта Кольцова, вернулся Пятницкий с Шимбуевым. У Романа не хватило сил перешагнуть бруствер орудийного окопа, сел на него, оглаживая землю, съехал. Сказал Шимбуеву:

- Раздобудь воды, Алеха.

Женя Савушкин подал спрятанный в кустах котелок. Пятницкий подул, отогнал от края натрусившиеся хвоинки, поглотал вдоволь. Намочив платок, отдал котелок ординарцу и.стал с брезгливой тщательностью удалять загустевшую меж пальцев кровяную клейковину. Сырой, испачканный чужой кровью платок отбросил подальше.

- Вон, на лбу еще,- подсказал Шимбуев.

Роман подставил ладони ковшиком, поплескал в лицо. Савушкин тихо спросил Шимбуева:

- Опять там?

- Опять. Схлестнулись.

Первыми танки увидели пехотинцы, крикнули на огневую. От Розиттена по полю, где прошлым годом росли бураки, наращивая гул, заполняя им пространство, торопились "коробочки" - наши "тридцатьчетверки". Немного их было, от силы - десяток, но что сокрушаться - немного, и за то низкий поклон!

Появление танков доконало немцев. Начали выскакивать из окопов, тыкаться туда-сюда и падать под огнем танковых пулеметов. Не вылазили из окопов те, у которых нервы покрепче. Побросали оружие и воздели руки до предела. Когда танк приближался, они глубже втискивались в окоп, потом выныривали и снова показывали свое "сдаюсь". "Тридцатьчетверки" шли мимо, не трогали.

Роман устало поднялся, хмуро посмотрел на испятнанную шинель и направился к коровнику - где Липатов с ранеными, где умерший Рогозин, где другие убитые.

...Трудно умирал Андрей.

Слезы путались в отчетливо обозначившейся щетине одрябших щек, скапливались в неровностях шрама. Голова завалилась на сторону и осталась жалко-недвижной, с некрасивой гримасой страдания. Вот он, и - нет его. Не стало Андрея...

Пятницкий дошел до стриженного бобриком кустарника и только тогда опомнился, окликнул старшину Горохова и шофера Коломийца. Глядя в глаза Горохову и смущая этим, сказал:

- Тимофей Григорьевич, пойди к Липатову, побеспокойтесь, чтобы ребят побыстрее в санбат. Или в полковую санчасть, она, наверное, ближе. Рогозина и других - похоронить как положено... Зайду потом.- Повернулся к Коломийцу: - Ты, Николай, за машинами... Снаряды сюда побыстрей, с гильзами не возись, потом вывезем.

Подумал, что еще сказать. Сказать больше было нечего. Уткнул глаза в землю, пошел к пехоте. Надо было разыскать Мурашова.

И на этой окраине немцы сдавались. Затравленно суетились, словно боясь на что-то наткнуться, выставляли руки ладошками перед собой, бежали цепочкой от кладбища к пруду, сбивались в безоружные жалкие фаланги, шарахались от своих и русских трупов, непричастно отводили глаза. Отставшие одиночки с угодливыми физиономиями то и дело спрашивали: "Во плен?" За плечами, будто навечно прибитые к спине,- ранцы с покрышками из телячьей шкуры, к застежкам приторочены котелки, через руку запасная шинель или одеяло. Куда уж без них, в Сибирь-то!

Внезапный подход советских танков враз отодвинул этот участок фронта. Господский двор Бомбей, а с ним и вражеские подразделения оказались в тылу наших войск. Это был полнейший разгром еще недавно хорошо организованной, дисциплинированной силы, теперь потрепанной, панически отказавшейся от дальнейшей борьбы.

Сломленное сопротивление противника, незнание, чем заняться в эти минуты, на первых порах внесли сумятицу в ряды бойцов. Они оказались вроде бы не у дел. Ошалелые от миновавшей опасности, от первой зыбкой радости, они бродили по селенью без особой надобности, презрительно и зло разглядывали сдавшихся на милость победителя. Свирепого вида солдат в разбитых ботинках с обмотками облюбовал немецкого парня в добротных сапогах, сграбастал его и молчком запихнул в снарядный пролом в стене сарая. Пленный солдат выкарабкался оттуда - в чем только душа держится, видно, не чаял живым остаться. Жадно хлебнул воздуха - живой! Без обувки только. В дикарском танце, вскидывая босые ноги на кирпичных обломках, выскочил на дорогу, прижимая к груди драные красноармейские ботинки, помчался догонять бесконвойное человеческое стадо.

Бродят славяне, в подполье барского дома заглядывают, шарят - нет ли чего пригодного для брюха. Два взвинченных пожилых сержанта, не скупясь на зуботычины, наводят порядок. Солдат с обгоревшей полой шинели, придерживая занывшую от тычка скулу, поднимает с земли оброненную шапку, несмело бубнит что-то в адрес сердитых сержантов. Тут же, на мелкой брусчатке аллеи, возле шапки, расколотая склянка с вареньем.

Ни у кого не повернется язык осудить сержантов за их излишнюю строгость. Лучше вот так, чем потом хоронить сладкоежку - когда немец тяжелыми обрушится. Дальнобойная немецкая медлит пока, еще не разобралась, что творится в Бомбене, а разберется, тогда... Что из того, что в поселке густо своих, угодивших в плен. Не пощадят: лучше мертвые, чем живые в русском плену.

Фасад особняка основательно разворочен, угол - от проема окна до фундамента - обвалился, через дыру виден кухонный интерьер, он режет глаза белым кафелем. Возле пролома -"тридцатьчетверка", ее башенный люк открыт. Высунувшись по пояс, в люке стоит подполковник в танкистском шлеме и кожаной куртке, смотрит вслед удаляющемуся строю машин, подает команды в микрофон. Подал последнюю, выпростался из тесноты, спрыгнул к майору Мурашову. Расправили карту на танковой броне, стали разглядывать.

Пятницкий ошеломленно уставился на подполковника и услышал теплые, ликующие толчки сердца. Растерянная и счастливая улыбка высветила его поблекшее от измотанности лицо. Может, обернется танкист? Ждал. Нет, не обернулся.

Пятницкий подошел ближе. Хотел подделать чей-то голос, но подражание не получилось, сипло выдавилось:

- Рядовой Захаров!

Подполковник обернулся, от удивления и радости откинулся всем корпусом назад, раскинул руки, воскликнул:

- Рядовой Пятницкий! Роман!

Несуразность восклицаний поразила Пахомова, заставила прислушаться.

Занят подполковник, дела торопят, да ладно, за полминуты ничего с войной не Случится, не прокиснет война - надо же обнять товарища! Кинулись друг к другу, переплели спины руками - рослые, ладные, взволнованные до комка в горле. Один - седина даже в бровях, другой - в сыны ему в самый раз.

- Роман!

- Виктор Викторович!

- Командуешь?

- Батарея вот... С рукой как?

- Засохла, Роман. У тебя как - с комсомолом?

- Недавно на парткомиссии в кандидаты...

- Дай-ка я еще тебя помну...

Скрипит кожанка о портупею Романа, обнимаются мужики.

- У вас как, Виктор Викторович?

- - Нормально, воюю... Ну, до встречи, командир Красной Армии, дружище ты мой...

И все. Мужские сердечные дела еще и еще потерпят.

- ...Адрес не потерял?

- Что вы!

Глава двадцать первая

Подполковника Виктора Викторовича Захарова и Романа Пятницкого судьба свела в Каунасе. Прибыли они сюда разными путями и в разных качествах: несколько раньше Виктор Викторович с группой офицеров, вернее, бывших офицеров, из Вильно, где военным трибуналом рассматривалось его дело, Роман Пятницкий из учебного запасного полка в Горьковской области. Первый в звании рядового под конвоем, второй в звании лейтенанта и без конвоя.

Пожилой капитан Каунасской комендатуры выслушал доклад Пятницкого и, не заглядывая в предписание, долго и странно рассматривал его. Так обычно нескорые на ум готовятся сказать что-то, оттеняющее положение той и другой стороны, хотя и без того ясно, кто и что в этот момент значит. Роман ждал услышать вроде "достукался" или похожее на это и чувствовал себя совсем погано. Но услышал неожиданное:

- Ты бы, лейтенант, хоть умылся.