Семен Букчин - Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

• Название: Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
• Автор: Семен Букчин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7784-0365-9

Имя Власа Дорошевича (1865–1922), журналиста милостью божьей, «короля фельетонистов», — одно из самых громких в истории отечественной прессы. Его творчество привлекало всеобщее внимание, его карьера переживала бурные взлеты и шумные скандалы. Писатель, доктор филологических наук Семен Букчин занимается фигурой Дорошевича более пятидесяти лет и знает про своего героя буквально всё. На обширном документальном материале (с использованием дореволюционных газет и журналов, архивных источников) он впервые воссоздает историю жизни великого журналиста, творчество которого высоко ценили Лев Толстой, Чехов, Горький. Чувство юмора и трагическое восприятие мира, присущие Дорошевичу, его острословие и зоркость критического взгляда — всё передано Букчиным с равной убедительностью. Книга станет существенным вкладом в историю русской литературы и журналистики.

---

Возмужав, Влас стал сочинять. Он сочинял романы, повести, прошения, прейскуранты, фельетоны, политические статьи, любовные письма, сказки, новеллы, репортерские отчеты, рецензии, отзывы — все. Он все сочинял, сочинял и сочинял… Под конец жизни Влас насочинял две тысячи четыреста восемь пудов и двенадцать фунтов разных сочинений, и не было лавки, в которой бы не завертывали колбасу или мыло и еще что-нибудь в его сочинения. Бедные домовладельцы оклеивали стены своих домов сочинениями его и благословляли прилежного Власа!»[175]

Что и говорить, портрет был узнаваемым. Думается, Влас вряд ли обиделся. Он и сам не прочь был в той или иной форме «продернуть» друзей. Что же до кошмарного, всеядного многописания… — в том же некрологе Будищеву он рассказал, как этот его «литературный крестник», талантливый юноша, бросивший из-за литературы университет, «горько плакал» над юмористическими журналами — «Осколками», «Шутом», «Стрекозой»:

«— Бедные, бедные! Ведь все это… Поймите, вы поймите!.. Ведь все это народ талантливый. А они… они…

Он рыдал.

— Они должны про тещ писать! Про одних тещ! Каково это им? Затем ли они в литературу шли?»

Испытание мелкотемьем, откровенной пошлостью выдерживали не все. Алексей Будищев стал известным прозаиком и драматургом. Да и у многих других судьба литературная сложилась не худшим образом. Хотя было и немало жертв, среди которых стоит упомянуть прекрасно начинавшего юмориста Виктора Билибина. Но в начальную, юношескую пору, когда выбора часто не было, приходилось действительно писать даже «прейскуранты». Несомненно, с большим удовольствием он работал над рассказами из быта хорошо знакомой ему актерской среды. В известном смысле они близки к физиологическому, нравоописательному очерку. В посвященном Будищеву рассказе «Нил-Адмирари» молодая актерская пара, муж с женой, идут на обман публики — дают объявление о предстоящем «отрублении живой головы», а показывают жалкие фокусы. Исправник прячет их от разгневанной публики на съезжей. «Их никто не бил. Целых две недели они будут сыты»[176]. Близок к этой печальной повести и рассказ «Актер», герой которого переходил от антрепренера к антрепренеру и все продолжал говорить в вечер два слова.

«Кто интересуется фамилией человека, стоящей в афише против слова „слуга“?..

Чудак спился. Он вечно пьян и перестал быть годен даже для произнесения двух слов на сцене»[177].

Об этом рассказе счел нужным упомянуть в письме к Чехову 24 марта 1888 года А. Лазарев-Грузинский, литератор из той же молодой компании, что начинала свой путь в юмористических журналах. «В полученных сегодня номерах <…> напечатаны рассказы об актерах: в „Развлечении“ рассказ написан Дорошевичем положительно талантливо, в „Осколках“ напечатана Лейкиным решительно бесталанная и пустопорожняя болтовня»[178].

Кстати, о Лейкине… Издатель «Осколков» считался признанным королем бытовой юмористики. Амфитеатров полагал, что его «единственным победоносным соперником на поприще юмористического бытового фельетона» был Дорошевич, «впоследствии, однако, ярко расширивший и свои сатирические средства, и свои публицистические задачи, и ушедший далеко вперед от основ и кодекса маленькой прессы, откуда он начал свое первое произрастание»[179].

Что-то весной 1888 года в редакции «Развлечения» в очередной раз не заладилось. На 14-м номере прервалось печатание романа «Черное горе в стенах белокаменной». А обозрение «Картинки общественной жизни» стал продолжать некто под псевдонимом «Я за него», явно намекающим на смену автора. Вскоре новый издатель П. П. Щеглов объявил, что «с настоящего нумера (с 20-го. — С.Б.) журнал выходит с новым составом сотрудников».

Но у Власа уже была к тому времени хорошая «запасная площадка» — журнал «Будильник». Первые его публикации там появились еще в 1885 году[180]. Несомненно, много времени и сил тогда отбирала работа в «Голосе Москвы». А вот уже во время работы в «Развлечении» он начинает плотно сотрудничать в «Будильнике», и, возможно, это обстоятельство стало причиной разрыва отношений с новым издателем «Развлечения». «Будильник» был изданием с почти героическим началом. В 1865 году известный художник-карикатурист Н. А. Степанов, на протяжении нескольких лет возглавлявший вместе с В. С. Курочкиным знаменитый сатирический журнал «Искра», приступил к выпуску собственного издания. Вместе с ним к новому журналу примкнула группа талантливых «искровцев» — Д. Минаев, М. Стопановский, Г. Жулев, В. Буренин, В. Богданов, И. Дмитриев. Вплоть до начала 70-х годов «Будильник» и в текстах и в рисунках выдерживал довольно острый критический тон как по отношению к государственным порядкам, так и к заигрывавшей с властью прессе (прежде всего к «Московским ведомостям» Каткова). Но цензурное давление привело к тому, что политическая острота выветрилась со страниц журнала. В целом для российской журналистики наступали мрачные времена. В 1873 году под давлением властей вынуждена была прекратить выход породившая «Будильник» «Искра».

Спустя двадцать с лишним лет, откликаясь на смерть художника М. О. Микешина, Дорошевич писал: «Это был счастливый человек, которому пришлось работать еще в те времена, когда русская сатира была действительно сатирой, а не превратилась, силою вещей, в невинное зубоскальство»[181]. К моменту его прихода в «Будильник» 60-е годы, как признается он сам в мемуарном очерке «Карикатуристы», станут лишь «воспоминанием героических времен русской юмористики — Курочкиных, Миллера». Критический «дух в „Будильнике“ пришлось уничтожить». В журнале стали преобладать карикатуры, изобличающие домовладельцев в антисанитарии, а также модные картинки художника Чичагова, изображающие «очень хорошенькую барыню» и «очень элегантного мужчину», на которых «приятно смотреть цензору и публике»[182]. Правда, в журнал еще давал свои злые карикатуры Л. Л. Белянкин, «осколок» курочкинской «Искры», в нем сотрудничали Чехов, Амфитеатров, Гиляровский, и это до некоторой степени сдерживало его окончательную деградацию. В редакции царила атмосфера непринужденности, острой шутки, в которой Влас чувствовал себя особенно легко. И, наверное, не случайно, что именно на страницах «Будильника» начинает разворачиваться его дар юмориста с явно сатирическим уклоном.

Молодой Дорошевич, словно желая (а скорее всего, так оно и было) показать неистощимость собственной выдумки, демонстрирует то, о чем Чехов позже скажет как об «удивительно разнообразном остроумии»[183]. Рассказы, пародии, сценки, легенды и сказания, фельетонные обозрения сыплются из-под его пера словно из некоего рога изобилия. Разумеется, продукция эта очень разнится по своему уровню. Если, скажем, цикл заметок «В 8 дней вокруг света», являющихся плодом «разнузданных впечатлений бесшабашного корреспондента», представляет собою более или менее удачное по остроумию комментирование разнообразных зарубежных новостей (вычитанных, конечно же, из газет), то «Письма Хлестакова» это уже заявка на продолжение щедринской традиции в использовании образов из произведений Гоголя. Объявляя о том, что «курилка жив», Влас соответствующим образом настраивает читателя: «И будет этот правнук И. А. Хлестакова разъезжать по градам и весям, продолжать славное дело своего прототипа и доказывать собственной персоной жизненность гоголевских созданий»[184]. И вот уже потомок гоголевского героя строчит «Заказное. Г-ну Тряпичкину», в котором рассказывает, как «кое-кто из наших поустроился» через его протекцию в Европе: «Шпекина, почтмейстера, в Эльзас-Лотарингию на такую же должность пристроил: там много пищи для его любознательности, ибо все письма читаются обязательно. Сквозника-Дмухановского тоже пристроил: он в Боснии городничим. Именинник, каналья, по четыре раза в год бывает и при помощи Держиморды всю страну осчастливил… Ляпкин-Тяпкин, судья, тоже там. Какую, брат, свору борзых имеет, угоришь!..» Ну и новый роман под псевдонимом Эмиль Золя «пустил», поскольку «неловко, знаешь ли, под своей фамилией выпускать. Еще, пожалуй, скажут: „пишет“»[185].

Это первые плоды того, что Амфитеатров охарактеризовал как «„гоголизацию“ современности» в творчестве Дорошевича. Позже, уже в газете «Россия», он будет свидетелем необыкновенного успеха цикла его фельетонов, построенных в виде беседы «дамы просто приятной» и «дамы приятной во всех отношениях». Этот прием, считал Амфи (так дружески называл его Дорошевич), «часто поднимал юмор Власа до уровня великого образца». «Между тем смею утверждать по опыту, как старый фельетонист, — продолжает он, — что „гоголизация“ современности, многими ошибочно почитаемая легкою, в действительности является одним из самых трудных рисков фельетона. Внешность-то, поверхность-то скопировать, пожалуй, немудрено. <…> А вот углубить комбинацию внешнего грима под Гоголя с наличною „злобою дня“ до такой типической правдивости, чтобы не только случайный и небрежный, но и вдумчивый читатель признал, что — да, тут Гоголя достойные факт, герой, сцены, и почтенная тень Николая Васильевича потревожена не напрасно, это совсем другое дело. Из новейших фельетонистов, преемников и наследников юмора Дорошевича, ни один не нагнал его на этой дорожке. А в старых сатирических опытах „гоголизации“ я знаю лишь один пример еще более углубленной, тонкой и сильной, чем в состоянии был сделать даже Дорошевич, это продолжение типов Гоголя и „Господах ташкентцах“, „Дневнике провинциала в Петербурге“, „Благонамеренных речах“, „Современной идиллии“ <…> Но кто же и творил эту „гоголизацию“! Сатирик-великан почти пророческого значения, единственный и, быть может, неповторимый Салтыков-Щедрин, которому все наши позднейшие „цари юмора“ (за исключением, конечно, Антона Чехова) достойны разве что сапоги чистить!..»[186]