Кристин Раш - Мастер возвращений (сборник)

• Название: Мастер возвращений (сборник)
• Автор: Кристин Раш
• Жанр: Научная Фантастика

Американская писательница Кристин Кэтрин Раш родилась в США в 1960 году. Ее дебют как писательницы-фантаста состоялся в 1987 году (первый опубликованный рассказ «Sing»). С тех пор она снискала себе известность и как писатель-прозаик и как редактор.

На сегодняшний день Раш с одинаковым успехом работает в жанрах «твердой» научной фантастики, фэнтези, участвует в новеллизации популярных киносериалов: «Звездный путь», «Звездные войны», «Люди-Х».

К сегодняшному дню в активе автора около пятидесяти романов и более ста повестей и рассказов, премии Hugo, Locus, Asimov’s и многие другие. Книги с произведениями Кристин Кэтрин Раш изданы в пятнадцати странах. К большому сожалению в России Раш переводится и издается немного: единственный роман «Новое восстание» и несколько повестей и рассказов в журнальных вариантах.

Кристин Кэтрин Раш является первым писателем-фантастом выигравшим в одном году сразу три читательских премии: «Asimov's Readers Poll Awards», «Ellery Queen Readers Choice Award», «Science Fiction Age Readers Choice Award» за одно произведение-повесть «Echea», которая к тому же получила премию «Homer Award» и была также номинирована на престижные премии «Nebula», «Hugo», «Locus» и «Sturgeon».

Многие произведения Раш написаны в соавторстве с мужем, писателем-фантастом

Дином Уэсли Смитом, а также с Кевином Андерсоном, Ниной Кирики Хоффман и Джерри Олшеном.

Любителям фантастики, желающим познакомиться с творчеством Кристин Кэтрин Раш, необходимо помнить, что она часто пользуется псевдонимами: так некоторые произведения, написанные в соавторстве с Дином Уэсли Смитом издаются под именем Сэнди Скофилд или Кэтрин Уэсли, произведения в жанре детектива под именем Крис Нелскотт, а в жанре romance как Кристин Грэйсон.

Значительное место в творчестве Раш занимает редакторская деятельность. Вместе с Дином Уэсли Смитом она редактировала журнал «Pulphouse: The Hardback Magazine», а с 1991 по 1997 годы занимала пост главного редактора одного из ведущих американских научно-фантастических журналов «Fantasy & Science Fiction». Успешная редакторская деятельность отмечена в 1994 году премией «Hugo» в номинации «лучший редактор».

НАГРАДЫ:

1. The Gallery of His Dreams (повесть) — Премия «Локус»/ Locus Award, 1992 /.

2. Echea (короткая повесть) — Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 1999 /.

3. Millennium Babies (короткая повесть) — Хьюго / Hugo Award, 2001 /.

4. The Disappeared — Премия «Индевор» / Endeavour Award, 2003 / (Лучшая книга в жанрах фантастики и фэнтези).

5. Нырнуть в крушение(повесть) — Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 2006 /.

6. Возвращение «Аполлона-8» (лучшее произведение малой формы) — Сайдвайз / Sidewise Awards, 2007 /. + Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 2008 /.

7. Комната затерянных душ (повесть) — Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 2009 /.

8. Broken Windchimes (повесть) — Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 2009 /.

9. Becoming One With The Ghosts (повесть) — Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 2010 /.

10. День красных писем (рассказ) — AnLab / AnLab award (Analog), 2010/.

11. City of Ruins — Премия «Индевор» / Endeavour Award, 2011 / (Лучшая книга в жанрах фантастики и фэнтези).

12. The Application of Hope (повесть) — Премия читателей журнала «Азимов» / Asimov's Readers' Awards, 2014 /.

13. Snapshots (рассказ) — AnLab award (Analog), 2015/.

(Неофициальное электронное издание)

---

Он жил по-прежнему на окраине, в старой части города. Пойти к нему означало шагнуть в прошлое. Я чуть было не распахнула дверь, чтобы войти, на ходу стягивая перчатки и сбрасывая ботики, и усесться в кресло, затянувшись сигаретой.

Но не сделала этого. Решительно постучала в дверь рукой в перчатке — звук получился приглушенным, поправила шляпку, как школьница, и страстно пожелала возврата прежней простоты. Плохо, что в горле начало першить. Просто пересохло, внушала я себе, не желая признаваться, что нервничаю. Когда дверь открылась, передо мною предстал Хеммет — все еще стройный, все еще красивый, и глаза его посмеивались, будто это я на сей раз вернулась после двухдневного запоя.

— Тебе идет этот костюм, Лил, — сказал он и распахнул дверь.

Я вошла и машинально сняла шляпку. В комнате в беспорядке валялись груды книг и журналов. Стены были голые, к ним прислонена какая-то полуразобранная аппаратура. Судя по обстановке, Хеммет жил один. Никак от него не ожидала.

Мы не разговаривали с того момента, как он ушел. Старая боль вернулась, пульсируя, как открывшаяся рана. Безумно хотелось наорать на него, чтобы он заорал в ответ — я бы удостоверилась, что все в мире снова идет как надо.

Он убрал книги с металлической кухонной табуретки, я присела, чувствуя себя скованно. Несколько минут мы смотрели друг на друга, не желая произносить штампованные фразы из серии «встреча бывших любовников». Он заговорил первым.

— Что же ты все-таки имела в виду? Святой грешник, как у Достоевского?

Я ответила, что не знаю и, возможно, в тот момент действительно не знала. А осознала позже, когда поняла, что греховность прошла, что бы там ни было этой греховностью, — и он превратился в Хеммета завершающего этапа жизни. Я попыталась все объяснить, но он сказал, что эти понятия слишком отдают религиозностью.

Его вопрос смел все барьеры и побудил меня задать свой, который не давал покоя с того момента, как он сказал, что переезжает. Внутренний голос жалобно просил узнать, почему Дэш ушел, что заставило его захлопнуть дверь за прошлым. Но я так и не спросила. Хеммет знает, что я желаю выяснить. Он расскажет, когда будет готов к этому.

— Слышала, ты скоро отплываешь. — И я стала стягивать перчатки. Это был жест Благородной Южной Леди — жест, призванный скрыть нервозность. — Но ведь тебе не обязательно ехать, Дэш. Чиновники что-то напутали, это поправимо.

Краска бросилась ему в лицо, потом он побледнел. Проступила его такая знакомая улыбка:

— Это не ошибка, Лил. Я иду добровольцем.

— Что? — Благородная Южная Леди испарилась. Вместо нее сидела дерзкая и нахальная женщина, которую Хеммет когда-то любил. — Ты слишком стар, Дэш! Пусть молодежь воюет в этой войне. Ты нам нужен здесь.

Не думала, что эта вспышка заденет его. Но когда он поднялся, руки у него дрожали.

— Нужен здесь для чего, Лил? Писать пропагандистские тексты для военной кинохроники? Показывать новобранцам, что их ожидает?

— А твои рубцы в легких? — Он получил их во время первой мировой войны, отбиваясь от туберкулеза.

Он пожал плечами, улыбнулся и налил мне вина. Я не притронулась к бокалу.

— Этот пыл служит тебе хорошую службу там, на Капитолийском холме.

— Дэш, я не могу тебя отпустить.

Смех прекратился. Он поставил бутылку на стол и посмотрел на меня так, как, я надеюсь, никто на меня никогда больше не посмотрит.

— Таких слов я от тебя никак не ожидал, — произнес он.

Я готовилась нажать на все рычаги, чтобы он остался, оградить от стрельбы и боев еще до того, как узнала, куда он собирается отправиться. А под его взглядом я почувствовала себя капризным ребенком, разочаровавшим снисходительного родителя.

— Я записался добровольцем. Армия берет меня, и я еду. Ты не можешь остановить меня, Лил. У тебя нет на это права.

Натянув перчатки, я схватилась за шляпу. Собственная реакция на его отъезд поразила меня. Всю свою энергию я тратила на защиту прав людей, у которых эти права отняли, но отказывала в них теперь сорокавосьмилетнему человеку только потому, что любила его. Все еще любила.

— Мне нужно идти.

— Как бы не так.

— У меня намечены встречи.

— К черту все встречи, из-за них ты думаешь, что можно вот так взять и скрутить чью-то жизнь.

Он был прав. Я не знала, что и сказать. Хотелось одного — поскорее отсюда вырваться.

— Я допустила ошибку.

— Это точно, и ты останешься здесь, пока мы не удостоверимся, что ты не собираешься эту ошибку повторить.

Уолленс искал меня два дня, пропустив с полдесятка встреч с избирателями.

Наша старая компания разбежалась, но споры ночи напролет были прежними. Хеммет проявлял какую-то особую нежность, о которой я уже позабыла. А возможно, она появилась за те годы, что он был вдали от меня. Когда позвонил Уолленс, Хеммет отпустил меня — помахал рукой и улыбнулся на прощанье — и ни слова о том, вернусь ли я когда-нибудь.

Вскоре появились первые репортеры с вопросами. Хьюберт Уолленс унюхал скандал. («Как вы могли жить с ним, Лил, не выходя замуж?» — «Я уже состояла в браке, Хьюберт».) Но в тяжелую пору войны было не до скандалов такого рода. Хеммет — герой войны, хотя и не воевал на фронте — достаточно, что человек его положения записался добровольцем. Я вела другие бои — в Сенате. Эти бои стали важнее, чем десятилетняя связь и ошибки юности.

Он посылал мне письма с Алеутских островов[30]. Я их храню. Он писал о красоте тех мест и потом долгие годы все твердил: надо туда снова съездить. Какое-то время Дэш занимался программами подготовки новобранцев, потом выпускал армейскую газету. Хорошая была газета: печать четкая, новости — достоверные, шутки — смешные. Я так и не поняла, чем же привлекла его армия. Не давала ли она ему, человеку без общества, некую иллюзию «своего места в жизни»? Или он чувствовал определенную гордость от того, что в сорок восемь лет может не отставать от парней вдвое его моложе? А возможно, он просто любил свою страну, полагая, что она ведет справедливую войну, которая требует и его участия.

Я никогда не спрашивала Хеммета о его политических пристрастиях. Допускаю, что это выглядит несколько странным, учитывая, сколько всего из-за них произошло. Но — первые годы мы обсуждали мои политические метания, а потом не хотелось спрашивать. То, что произошло, изменило нас, обратного пути не было. Я не знаю, был ли Хеммет членом компартии. Уверенна, что марксистом он был. Но очень разборчивым марксистом ~ нередко критиковал Советский Союз, впрочем, в той же несколько провинциальной манере, в какой многие американцы любят поосуждать иностранцев. Мне достоверно известно, что все его убеждения явились результатом чтения и размышлений. Хеммет разбирался во всем без спешки. У него был открытый для всего нового ум и терпимая натура.

Когда война победно закончилась, я поверила, что зло уничтожено и мир вокруг — прекрасен. Возможно, просто время было такое. Я достаточно знала человеческую природу и понимала, что каждый несет в себе собственные противоречия, собственные хорошие и дурные взгляды, и все мы — святые и грешники Достоевского в уменьшенном масштабе. И поэтому охотно обманывались, веря, будто помпезные парады и смерть диктаторов могли закамуфлировать для упрямого американского невежества правду о лагерях смерти и азиатских городах, разрушенных одной-единственной бомбой, сброшенной с невообразимой высоты. Я участвовала в этих парадах, сочиняла речи, прославляющие нашу страну, и однажды увидела Хеммета.

Поразила его необычная нервная порывистость и совсем не понравилась новая манера смотреть — как бы сквозь собеседника. Мы отчаянно спорили о моих речах, о его армейской службе и расстались с горечью. Воспоминания о предвоенных днях были омрачены новой стычкой. И, конечно, обильными возлияниями.

Это были не единственные неприятности. Проскрипционный список, составленный в свое время министром юстиции, и Элджер Хисс[31] зловеще замаячили на общественном горизонте. Я выступала против них, но потеряла свое былое влияние. Письма от избирателей становились все более раздраженными, не скрывающими разочарования. Люди хотели, чтобы наша партия дезавуировала все связи с остальными, включая коммунистическую, в которой прежде состояли многие члены нашей. Я отказалась. Неожиданно для себя я стала повторять, что не смогу и не стану приспосабливать свою совесть к моде текущего сезона.

Настал момент проверки этого заявления. В 1951 году Хеммета посадили в тюрьму. Он и два других члена правления кредитного фонда Конгресса по гражданским правам отказались назвать имена людей, пожертвовавших деньги в фонд. Хеммет был обвинен в сокрытии информации, но суть была в том, что он не имел дела с конторой Конгресса и не знал по имени ни одного вкладчика. В тюрьму его привело особое понятие о чести, и это же повлекло за собой последующие события.