Владимир Балязин - Охотник за тронами

• Название: Охотник за тронами
• Автор: Владимир Балязин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0514-6

На широком историческом фоне разворачивается интрига, героями которой являются вымышленные и реальные исторические лица, одно из которых — князь Михаил Львович Глинский, дед Ивана Грозного по материнской линии.

---

А потом случалось разное. Один засушливый год приходил на смену другому, и горели вокруг Москвы леса и болота, от синего дыма, ползущего по мостовым, нечем было дышать. Падали во дворы опаленные огнем птицы, и из-за великой бескормицы ворона во многих домах почиталась за прежнюю курицу. На Торгу золото шло за серебро, а серебро — за медь, и потому появилось много поддельных, обманных денег. Голод привел за собою болезни, татьбу и разбои. Ежедень из пыточных застенков тащили на плаху лихих людей, за татьбу рубили руки, за разбой голову. Фальшивомонетчикам — не в пример прочим — заливали в горло расплавленный металл.

В малых городках, где власть была послабее, начались гиль и воровство.

Народ винил во всем бояр, многие, недовольные великим князем бояре, обвиняли во всем государя. Первые вельможи государства зашатались — только что прощенный Федор Михайлович Мстиславский побежал в Литву. А ведь именно его до рождения сына Василий Иванович прочил себе в преемники, в обход своих братьев Юрия и Андрея.

Однако в Можайске беглеца словили и водворили в Москву.

К Дмитрию Федоровичу Бельскому, брату опального воеводы, приставили караул: неусыпно и днем, и ночью при его особе состояли дети боярские.

С братьями государя сталось и того хуже — не только Юрий, но и тихоня Андрей напустили своих холопов на государевы вотчины. Лихие люди чужие дворы грабили и пустошили, чиня всякие насилия и бесчинства. Дело дошло до того, что бунташные княжата начали сноситься с литовцами и крымчаками, и в подтверждение силы своей Юрий дерзнул взять на щит Рязань, а Андрей попытался захватить Белоозеро, где хранилась великокняжеская государственная казна.

Мятежных братьев смирили, взяли с них новые крестоцеловальные записи на верность государю и сыну его Ивану Васильевичу. По их городам разослали бояр и дьяков, а буде требовалось, и воевод с отрядами — приводить горожан к присяге.

Братья вроде бы смирились, бояре вроде бы поутихли, в городах как будто стало спокойнее. Однако кто разберет, о чем они думали, присягая?

И снова безбожный Ислам-Гирей приходил на Оку и подступал к Рязани, но, Бог миловал, отогнал его князь Овчина. Кроме этого, ничего доброго и не было. И удачи никакой не было никому.

Несчастье не обошло и великого князя: 30 октября 1532 года Елена Васильевна разрешилась вторым сыном — Юрием, но вскоре выяснилось, что младенец лишен всяческого разумения и поврежден во всех членах.

На следующий 1533 год в ночь на 4 июня над Москвою встала огненная хвостовая звезда и долго никуда не уходила, а еще через два с половиной месяца, 19 августа, среди дня погасло солнце, стала над городом на малое время как бы глубокая ночь. И, порассудив меж собою, к чему бы являться одному за другим столь редким и дивным знамениям, порешили гражане, что беспременно надобно ждать в царстве Московском в самое близкое время великих перемен.

9 октября 1533 года, еще не угас месяц и не поднялось солнце, к Николаю примчался посыльный — звать к Михаилу Львовичу.

— Князь велел наборзе к нему ехать, — сказал гонец и тут же ускакал.

Волчонок застал Михаила Львовича в глубокой задумчивости. На вопрос, что делать и куда ехать, Глинский не ответил — размышлял о своем.

Потом, вдруг встрепенувшись, проговорил прерывисто:

— Поедешь со мной… в Колпь… под Волоколамск… Вот только… дождемся… государевых лекарей… Николая да Теофила.

Лекари вскоре прибыли. Повозки для всех были уже готовы — и крытые, на случай дождя, и открытые, для нынешней погоды, теплой и ясной.

Лекарские помощники, княжеские слуги, вскинулись в седла. Глинский и два врача сели в открытую повозку.

Николая усадили на облучок — кучером.

Ворота распахнулись, княжеская тройка рванулась с места и, заливаясь колокольчиками, резво пошла к Волоколамской дороге.

Кони сами мчались вперед, будто угадывая, куда нужно скакать, и словно понимая, что сто тридцать верст пути следует пройти дотемна.

За городским экипажем шли другие трех- и двуконные повозки. Верховые, растянувшись недлинной цепочкой, пылили в конце кавалькады.

Из-за того что Николаю почти не приходилось следить за ходом тройки, он, опустив поводья, внимательно вслушивался в разговоры лекарей между собой. Михаил Львович любил поговорить о врачебном искусстве с людьми, хорошо знающими дело: среди медиков почитал себя их собратом.

— Что же с государем? — спросил самый молодой из целителей — Теофил.

В ответ послышался голос старейшего — Николая из Любека:

— Дней десять назад, когда государь охотился в лесах возле Волоколамска, у него на левом бедре появилась язвочка багрового цвета размером с пшеничное зернышко. С каждым днем язвочка понемногу увеличивалась и болела все сильнее и сильнее. Вчера государь послал гонца в Москву и велел нам ехать к нему.

— Что же это может быть? — Опросил Глинский.

Оба лекаря отвечали неопределенно. Без осмотра, говорили они, сам Эскулап[61] затруднился бы сказать, что с государем случилось.

Ехали быстро, не останавливаясь, и еще засветло добрались до села Колпь. Когда подъехали к избе, где ждал их недужный государь, Глинский распорядился:

— Николай, бери сумку со снадобьями и неси в избу.

Николай, осторожно ступая, прошел через сени в покой. Василий Иванович лежал, утопая в перинах. Николай не заметил ни белизны щек, ни замутненности взора, ни болезненной худобы. Казалось, что великий князь совершенно здоров.

Откинув легкий плат, лекари и Глинский склонились над больным. Затем донеслись их разговоры на латыни, а о чем тарабарили, того ни Николай, ни другие присутствующие в избе люди ни слова не поняли.

Николай Любчанин что-то сказал помощникам, и те, быстро отыскав в коробах лук, муку и мед, начали готовить лекарство. Мед перемешали с мукой, лук расслоили и запекли на жаровне. Затем к болячке приложили печеный лук, а сверху залепили его медовой лепешкой, плотно перевязав чресла чистой беленой холстиной.

Николая поселили вместе с лекарскими помощниками — молодыми мужиками Власием да Пантелеем. Первый служил у Николая Любчанина, второй у Теофила. Власий до всякого знания был охоч, до всего неведомого зело любопытен. Пантелею служба у Теофила была безразлична: так же как и медициной, занимался бы он и любым другим делом. Потому-то и сошелся Николай с Власием. На первых порах порассказали друг другу о себе, потом, как водится, о своих господах. Ох, сколь интересным и занятным оказался хозяин Власия! Оказывается, жил Любчанин в России уже более сорока лет, оттого говорил по-русски столь хорошо и чисто, будто здесь родился. А до того как приехать к нам, был врачом не кого-нибудь — врачевал самого папу римского Иннокентия. В Риме, рассказывал Власий, с его господином познакомился Юрий Дмитриевич Траханиот — хранитель большой государственной печати и казначей великого князя. «Эге, — смекнул Волчонок, — не простой человек забрал немца с собою. Мало того что Траханиот сосватал Василию Ивановичу его первую жену, он и свою дочь сумел выдать замуж за Шигону-Поджогина — тоже не последнего человека в государстве».

Любчанин, по настоящей фамилии — Булев, на первых порах взялся не за врачевание. В год его приезда в Россию там были дела и поважнее лечения.

Булева привезли не в Москву, а в Новгород — к архиепископу Геннадию, ученейшему мужу, который, если бы не выделялся сварливостью, неуступчивостью и строгостью ко всему на свете, давно стал бы митрополитом. Геннадий и поручил немцу дело наиважнейшее — составлять пасхалии на восьмую тысячу лет от сотворения мира.

Булев появился в Новгороде в 1491 году от Рождества Христова. От Рождества вели счет в латинских, католических европейских странах. В России и иных православных государствах, по древней византийской традиции, счет вели «от сотворения мира».

На следующем, 1492 году по византийскому календарю кончалась седьмая тысяча лет, как Господь сотворил землю.

Во многих городах юродивые и безумные предрекали конец света и Страшный Суд, неправедно и лживо утверждая, что миру сему предначертано просуществовать ровно семь тысяч лет, и ни одним днем больше. Пророков метали в застенки, урезали языки, но тысячи простодушных верили прорицателям и тем усиливали брожение умов.

Булев быстро составил календарь и пасхалии на следующую — восьмую тысячу лет и отправился восвояси, но на ливонском рубеже был схвачен и отвезен в Москву — служить отцу нынешнего государя Ивану Васильевичу.

Там и жил до последней поры, занимаясь медициной, предсказаниями судьбы по звездам, сбором целебных трав и беспорядочным чтением книг, какие только попадали ему под руку.

Все европейские послы считали обязательным повидаться с Булевом и, уезжая, нелицемерно почитали старика «профессором медицины и основательнейшим во всех науках».