Михаил Серяков - Одиссея варяжской Руси

• Название: Одиссея варяжской Руси
• Автор: Михаил Серяков
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-2430-8

Где и когда возник русский народ? Этот сложнейший вопрос вот уже несколько столетий волнует отечественных историков. Даже автор средневековой летописи «Повесть временных лет» начал свой труд фразой: «Откуда есть пошла Русская земля».

Для решения этого вопроса нам придется не раз пересечь Балтийское море из конца в конец. Путь наш пройдет не только в пространстве, но и во времени. Одиссею потребовалось десять лет скитаться по морю, чтобы вернуться в родную Итаку. Переселения же целого народа на протяжении его долгой исторической судьбы могут занимать века и даже тысячелетия. Чтобы проследить народные странствия по водам Балтийского моря, нам понадобится необычный корабль. Нос его украшен бычьей головой, а на мачте сидит грифон. Когда ветер наполнит парус, мы сможем выплыть на просторы времени. Путь наш будет нелегок и долог, но высока будет и награда — мы, хотя бы в общих чертах, узнаем подлинную историю нашего народа за тысячелетия до официально принятой даты основания Древнерусского государства.

---

Подобно рассмотренным выше примерам со старейшиной лэттов Руссином и Руссипапы из эстонской Угаунии есть все основания полагать, что какая-то часть изгнанных куршами венедов расселилась среди ливов и попала в число их старейшин. Выше уже отмечалось, что именно под венедским влиянием в Латвии появляется обряд трупосожжения. В этом отношении ливские захоронения представляют достаточно показательную картину: при господствующей у этого племени ингумации (трупоположения) там встречаются и трупосожжения, что может быть объяснено либо присутствием в их среде иного этнического элемента, либо как минимум его влиянием. Так, в упоминавшемся ливском могильнике Саласпилс, где были найдены подвески со знаками Рюриковичей, основную часть захоронений составляют трупоположения, но есть и трупосожжения, составляющие на различных участках от 10 до 50%. Точно так же господствует ингумация и в захоронениях второй группы ливов на реке Гауя и ее притоке Бресла, но и там трупосожжения составляют 10–20%{111}. На родство со славянами указывают и антропологические характеристики ливов. Так, Г.А. Чеснис, выделяя мезоморфный, долихомезокранныи, узколицый тип В, характерный «для племен низовьев р. Неман II–V вв., и культуры ранних грунтовых могильников Жемайтии IV–V вв., ливских куршей IV–VI вв., пруссов I тысячелетия н.э., селов XI–XII вв., а также угро-финского племени ливов X — XII вв.», далее отмечает, что «сходные факторные веса имеют серии из Силезии III–IV вв., Мекленбурга X — XII вв., а также некоторые группы средневековых славян…»{112} Весьма показательной является связь ливов со славянами и в другой области: «Большой интерес представляет ливская орнаментика, в которой геометрические фигуры сочетаются с мотивами растительного узора (в частности, пальметки). Эти мотивы указывают, прежде всего, на связи с древнерусской орнаментикой»{113}. Как известно, народный орнамент достаточно консервативен сам по себе и отражает этнические черты создавшего его народа.

Показательно, что находки со знаками Рюриковичей обнаружены не на всей территории проживания ливов, а именно в тех местах, где письменные источники фиксируют пребывание вендов. В.В. Седов совершенно справедливо связал эти два явления: «Нельзя не обратить внимание на концентрацию различных вещевых находок древнерусского происхождения в двух регионах — в Даугмале и его ближайших окрестностях, а также в бассейне Гауи, в той его части, где стояли Венден и Турайда. Так, все без исключения находки привесок, относимых исследователями к родовым знакам Ярослава Мудрого, происходят из двух названных регионов, где, согласно Хронике Генриха Латвийского, проживали венды. Создается впечатление, что предметы русского происхождения находили спрос прежде всего среди родственного, вендского населения»{114}.

В чем же причина столь длительного существования данной традиции в ливской среде? С.В. Белецкий предположил, что «древнерусские подвески-оригиналы, послужившие прототипами для ливских подвесок-реплик, являлись верительными знаками, которые русские князья давали ливским вождям с тем, чтобы подтвердить и юридически закрепить полномочия этих вождей представлять в земле ливов русскую администрацию, а по сути дела — выступать представителями ливов перед русским князем»{115}. Вряд ли подобное объяснение можно считать удовлетворительным. Во-первых, источники полностью молчат о подчинении этой территории Руси в эпоху Ярослава Мудрого и, соответственно, распространении на нее действия русской администрации. Во-вторых, среди своих соплеменников ливские вожди и так пользовались властью и авторитетом без какого-либо закрепления их полномочий иноплеменной власти. В-третьих, отечественные правители тем более вряд ли нуждались в материальном удостоверении права того или иного вождя «выступать представителями ливов перед русским князем» — у знати других подвластных Руси племен подобные подвески отсутствуют, а русские князья были заинтересованы в получении дани с подвластного им племени, а не в том, чтобы формально удостовериться в праве вождя вносить эту дань. В различное время с Древней Русью были связаны данническими отношениями десятки различных финно-угорских и балтских племен, однако ни у одного из них не встречается скопления подвесок со знаками Рюриковичей, хотя бы как-то сравнимых с ливскими. Очевидно, что причина находок беспрецендентно большого количества этих знаков на территории части этого племени кроется в существовании каких-то особых, исключительных отношений части ливской племенной знати с Рюриковичами. Судя по всему, мы имеем дело с самоиндентификацией части ливской знати с династией Рюриковичей, выразившейся в ношении представителями ливов родового знака русских князей.

Чем же она могла быть обусловлена? Даже в случае военного подчинения этого прибалтийского племени Киевской Руси подобная самоиндентификация с захватчиками выглядела бы странно. Покоренные скорее стремятся освободиться от иностранного гнета, а не отождествить себя с завоевателями. При этом, как уже отмечалось выше, источники ничего не говорят ни о покорении ливов в эпоху Владимира и Ярослава, когда в Прибалтике появляются первые знаки Рюриковичей, ни о каких-либо брачных союзах ливов с русскими князьями. Ключом к разрешению данной загадки является то, что территория находок этих подвесок совпадает с территорией расселения славян-венедов, а впоследствии именно там же среди ливов отмечается существование устойчивой «королевской» традиции.

Объяснить все эти явления может предположение, что среди упомянутых Генрихом Латвийским венедов, влившихся в состав ливской знати, были потомки русских королей Саксона Грамматика, считавших себя родственниками киевских Рюриковичей. Как будет показано ниже, основная линия потомков прибалтийских русских королей переместилась в земли западных славян, из числа которых и был впоследствии призван Рюрик, однако какие-то боковые ветви вполне могли остаться на старой родине. В этом отношении оказавшиеся среди ливов потомки этой боковой линии могли считать себя родственниками Рюриковичей, активно использовать подвески с их родовым знаком, а их дальние потомки многие века спустя хранить память о своем высоком королевском происхождении.

Естественно возникает вопрос: знали ли Рюриковичи о своих родственниках в Латвии и, если знали, как к этому относились? Трудно сказать определенно, но, судя по всему, какие-то известия к русским князьям об этом доходили. На это указывает существование на Руси закона, о котором упоминается в скандинавских сагах: «В Гардарики было законом, что люди, которые были конунгами по рождению, не могли оставаться в стране без разрешения конунга»{116}. Поскольку под последним имеется в виду Владимир Святославич, становится понятно, что незаконорожденный сын великого Святослава, по всей видимости, опасался появления в стране других претендентов на его престол. С другой стороны, знали о них на Руси и другие осведомленные люди. В этом свете весьма интересно сообщение Иоакимовской летописи, что, получив от «весчунов» пророчества о происхождении наследника «от ложесн его», дед Рюрика в первую очередь направляет посольство в Восточную Прибалтику: «Но Гостомысл не ят сему веры, зане стар бе и жены его не раждаху, посла паки в Зимеголы (В.Н. Татищев в комментарии к этому месту предположил, что имелась в виду Курляндия. — М.С.) к весчунам вопросити, и ти реша, яко имать наследовати от своих ему»{117}. И именно после этого новгородскому старейшине снится вещий сон, на основании которого он и дает своим соплеменникам совет приглашать на княжение сыновей своей средней дочери. Весьма вероятно, что именно «весчуны» Прибалтийской Руси, граничащей с куршами, и подсказали Гостомыслу, кого именно из их княжеского рода следует призывать восточным славянам. Спустя столетия после описываемых событий Адам Бременский в XI в. вновь фиксирует тесные религиозные связи русских, которых он именует греками по причине принятия христианства из Греции, именно с этим же регионом: «В глубине (моря) есть и другие (острова), которые подчиняются власти шведов. Самым большим из них, пожалуй, является Курланд, который имеет восемь дней пути. (Там обитает) очень жестокое племя, которого все избегают из-за его склонности к чрезмерному почитанию идолов. Там очень много золота, великолепные кони. Во всех домах — полно волхвов, авгуров и некромантов, (которые даже ходят в монашеских одеждах). За оракулами туда обращаются со всего света, особенно испанцы и греки»{118}.

Не исчезла память о прибалтийских «родственниках» Рюриковичей и впоследствии. Так, в былинах сын Ильи Муромца называется Подсокольничком. Такое наименование достаточно необычно по двум причинам. Во-первых, все остальные богатыри в былинах зовутся по имени. Во-вторых, с соколом былины устойчиво связывают именно представителей Рюриковичей: именно в эту птицу оборачиваются былинные Вольга и Волх Всеславьевич, историческими прототипами которых были сын Святослава Олег и Всеслав Полоцкий. Таким образом, имя Подсокольник указывает на какую-то связь его носителя с родом Рюриковичей. Со стороны отца в окончательной версии текста подобное родство исключается: сказителям былин было хорошо известно, что Илья Муромец был крестьянский сын из деревни Карачарово. Методом исключения получается, что с Рюриковичами как-то связана жена главного былинного богатыря. Сведения о ней в эпосе достаточно скудны, и в былинах она обычно называется Златыгорка, Семигорка, Сиверьянична, царевна лотарыненко, Латымирка или Латыгорка. Что касается последнего варианта, то еще А. Марков связал его с названием прибалтийского племени латгалов, называемых русскими летописями «летьгола» и «латыгола»{119}. Имя Сиверьянична указывает на север, что подтверждается указанием некоторых былин на то, что богатырка живет «в стороне северной», причем в ряде случаев в качестве место ее обитания указываются «западные страны, Золотая Орда» и «море студеное, камешек серый». Хоть былинная локализация и расплывчата, однако в целом она указывает на север или запад, а также на морское побережье. Что касается первого варианта имени, то, помимо чисто фольклорных мотивов, отметим, что в Латвии также известны предания о Денежной горке в Серене и Денежной горе у Смилтене{120}. Таким образом, создатели и хранители былин, изначально связанные с волхвами, через этот поэтический образ отмечали наличие каких-то родственников русской княжеской династии именно на территории Латвии.