Борис Рыбаков - Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности

• Название: Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности
• Автор: Борис Рыбаков
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-8291-1516-6

Книга представляет собой фундаментальный труд выдающегося отечественного историка и археолога акад. Б.А. Рыбакова, посвященный проблеме происхождения восточных славян и Руси, киевскому периоду древнерусской государственности и периоду обособления русских княжеств вплоть до монгольского нашествия XIII в.

На основе привлечения огромного источниковедческого и археологического материала автор последовательно обосновывает свою во многом оригинальную точку зрения на такие спорные проблемы, как происхождение названия «Русь», существование древнейшей династии киевских князей VI—IX вв., роль норманнов в становлении русской государственности. Особое внимание автор уделил исследованию причин возникновения периода раздробленности Руси по окончании правления Владимира Мономаха.

Адресуется студентам, преподавателям и научным работникам гуманитарных университетов, а также самому широкому кругу читателей, неравнодушных к истории возникновения своего отечества.

---

Когда Илья Муромец узнал об этих первобытных обычаях, то они «за досаду ему показалися», и он вырубил все племя Соловьиное.

Большой интерес представляет ставшее хрестоматийным летописное описание славянских обычаев:

«А радимичи и вятичи и север один, обычай имеяху: живяху в лесе, якоже вьсякый зверь, ядуще вьсе нечисто. И срамословие в них пред отьци и пред снъхами. И браци не бываху в них, но игрища межю селы. И съхожахуся на игрища, на плясания и на вься бесовьскыя песни и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещавъся. Имеяху же по дъве и по три жены»{152}.

Указание на то, что игрища, на которых юноши «совещаются» со своей избранницей, происходили не внутри одного села, а «межю селы», говорит о преодолении древней традиции эндогамии и о победе экзогамных порядков.

На миниатюре Радзивилловской летописи, иллюстрирующей эти слова летописца, изображены две группы людей и музыканты (двое играющих на свирелях и тамбур-мажор). В центре — фигура девушки с распущенными волосами, в широком платье с длинными спущенными рукавами намного ниже запястий. Это — типичный танец русалий, широко отраженный как в русском прикладном искусстве XII–XIII вв., так и в фольклоре{153}. Русалии — ритуальные пляски, связанные с молениями о дожде (русалки — божества орошения нив), были одним из главных обрядов языческих славян; церковь долго не могла истребить этот древний земледельческий обряд. Во время священного танца девушка изображала русалку-птицу, и длинные рукава ее одежды символизировали и крылья доброжелательного божества, и льющуюся на землю воду.

Русская сказка о царевне-лягушке, сложившаяся, возможно, в вятической (или кривичской) земле по соседству с финно-угорским населением, дает нам красочный образ женщины, танцующей ритуальный танец с распущенными рукавами: каждый взмах рукавом рождал озера, птиц и деревья. Миниатюра с подписью «Игрища» вполне достоверно изображает древние обычаи вятичей. Внутри семьи существовал жесткий патриархат: жену, которая «предается прелюбодеянию, муж убивал, не принимая извинений». Многоженство, отмеченное и Путешественником и Нестором, свидетельствует о социальной дифференциации, о различии достатка у разных вятичей.

Погребальные обычаи вятичей (как и радимичей и северян) подробно и добросовестно описаны Нестором:

«И аще къто умьряше — творяху тризну над нимь и по семь сътво — ряху краду велику и възложаху на краду мьртвьца и съжьжаху. И по семь, събравъше кости, въложаху в судину малу и поставляху на стълпе на путьх, еже творять Вятичи и ныне»{154}.

Данный отрывок требует перевода некоторых архаичных слов, ставших непонятными русским людям уже в XIII в.{155}

«Тризна» — не погребальный пир, а воинские игры, конные состязания в честь умершего. «Крада» — большой погребальный костер, округлый в плане. «Столп» — небольшой погребальный домик, сруб, «домовина». Подобные домовины дожили в России до начала XX в.

Археология полностью подтверждает наличие деревянных срубов-домовин у вятичей IX–X вв., в которые помещали «судины малые», погребальные горшки со сгоревшими останками. Отличие лишь в одном: Нестор пишет о погребении в столпе-домовине, не упоминая о насыпке сверху кургана. Деревянные домики мертвых не могли долго сохраняться на поверхности земли и поэтому до археологов не дошли. Нестор был прав, говоря, что так делали вятичи «и ныне», в его время, — на основной территории вятичей курганы без трупосожжения появляются именно в конце XI — начале XII в. Только на самом юго-востоке земли Вятичей, близ Воронежа, обычай насыпки курганов возник раньше, еще в эпоху языческих трупосожжений. Внутри курганов IX–X вв. находились засыпанные землей «столпы» с урнами и сожженным прахом. Часто бывает так, что появление обычая насыпки курганов связано с внешней угрозой со стороны чужаков, иноплеменников. Юго-восточные вятические курганы боршевского типа были ближе всех к враждебному пограничью.

Интереснейшие дополнения о вятическом погребальном обряде сообщает нам Путешественник. Его сведения так же ценны и так же добросовестны, как общеизвестный рассказ Ибн-Фадлана о похоронах руса в 922 г. на Волге.

«Когда умирает у них кто-либо, труп его сжигают. Женщины же, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. При сожжении покойника они предаются шумному веселью, выражая радость по поводу милости, оказанной ему богом» (Ибн-Русте). «И на струнных инструментах они играют при сжигании мертвого»(Гардизи).

В полном согласии с Ибн-Фадланом, писавшем о желании жен умершего последовать за ним, Ибн-Русте, писавший до того, как Ибн-Фадлан отправился в свое путешествие, говорит о захоронении женщины:

«И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба; их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку. Она становится на скамейку и конец завязывает вокруг своей шеи. После того, как она так сделает, скамью убирают из-под нее, и она остается повисшей, пока не задохнется и не умрет, после чего ее бросают в огонь, где она и сгорает».

Ворота-виселица у «крады великой» есть и у Ибн-Фадлана; через эти ворота обреченная женщина заглядывает в потусторонний мир и будто бы видит там своих умерших родичей. Смерть достигается в обоих случаях одинаково посредством удавления, но у вятичей обреченная вешается сама, а при похоронах руса, умершего в пути, ее душила колдунья — «ангел смерти». В больших курганах с домовинами внутри археологами обнаружены ограды в виде тына из вертикально врытых столбов. В ограде могли быть те ворота, через которые участники погребального обряда заглядывали в царство мертвых.

Путешественник в стране Вятичей видел и сожжение и поминки:

«На другой день после сожжения покойника они идут на место, где это происходило, собирают пепел с того места и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков двадцать меда, отправляются на тот холм, где собирается семья покойного, едят там и пьют, а затем расходятся».

О других языческих обычаях сообщается мало. Одна фраза из недошедшего до нас протооригинала Путешественника по-разному передана тремя пользовавшимися им авторами:

«Все они — огнепоклонники» (персидский Аноним). «И все они поклоняются огню» (Ибн-Русте). «Они почитают быка» (Гардизи).

Огонь-Сварожичь почитался всеми славянами. Один обряд сожжения трупов мог дать основание иноземцу сделать вывод о культе огня. Что касается культа быка (если это не описка?), то именно в земле древних Вятичей вплоть до конца XIX в. сохранился девичий головной убор с огромными тряпичными рогами («турица»). Полуметровые рога калужских девушек настолько напоминали древнее язычество, что священники не пускали в церковь невест, наряженных по старинному обычаю.

К языческим пляскам относится и описание музыкальных инструментов вятичей:

«Их свирели длиной в два локтя. Лютня же их восьмиструнная».

В земле Вятичей (д. Акулинино) был найден интересный каменный идол неопределенного времени. Это — женская голова в натуральную величину, вырезанная рельефно на толстой каменной плите. К сожалению, точное место находки (там могло быть святилище) неизвестно. Особенно интересна языческая молитва-заклинание, произносимая на поле после жатвы:

«Во время жатвы они берут ковш с просом, поднимают к небу и говорят: “Господи! Ты, который снабжал нас пищей, снабди и теперь нас ею в изобилии!”» (Ибн-Русте).

Социальный строй. Князь. Полюдье. Совершенно особый исторический интерес представляют для нас сведения Путешественника начала IX в. о социальном строе племенного союза Вятичей. При ознакомлении с теми извлечениями, которые сделали в разное время персидский Аноним (автор «Худуд ал-Алем»), Ибн-Русте и Гардизи из предполагаемой «Анонимной записки» середины IX в., основанной в интересующей нас части на сообщениях информатора, побывавшего в земле Вятичей (наш условный «Путешественник» начала IX), нам прежде всего бросается в глаза расхождение этой информации с суммой археологического материала. Археология полностью подтверждает всю материальную, бытовую часть информации Путешественника (хозяйство, жилище, погребальные обычаи), на чем и основывается вывод о личном знакомстве информатора с землей Вятичей. Но на археологическом материале исследователи не могут сделать тех выводов, которые получаются при чтении восточных географов. Страна Вятичей всегда рисовалась (не без воздействия оценок летописца-киевлянина) наиболее отсталой, диким, лесным, медвежьим углом Руси. Очевидно, здесь должна быть внесена принципиальная поправка: происходившие на переломе первобытности перемены не успели еще оставить следа в бытовой, материальной сфере настолько значительный, чтобы он отразился в сохранившейся до нас части археологического материала. Трупосожжение нивелировало мужчин и женщин; мы не можем определить парные погребения в той кучке пепла, который собрали с общего костра. Ранние курганы с домовинами и сожженным прахом, быть может, являются погребениями вятической знати, а простые члены племени, быть может, хоронились по-прежнему в домовинах, без последующей засыпки землей, в домовинах, которые давно сгнили и до археологов не дошли. Еще одни пример: восточные авторы с одинаковой тщательностью выписали из «Анонимной записки» сведения о столице Вятичей, где живет «царь» и где ежемесячно производится торг разными вещами. А много ли достанется археологам от такого «царя», если он, подобно Святославу, поразившему императора Византии своей предельно скромной одеждой, имел всего лишь одну серьгу в ухе? Ежемесячный торг мог оставить после себя археологам лишь то, что остается после многолюдной ярмарки у стен города или у пристани — почти неуловимые следы палаток, наскоро сколоченных прилавков или просто ярмарочный мусор.