Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

• Название: Собрание ранней прозы
• Автор: Джеймс Джойс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49683-9

В книге представлено полное собрание художественной прозы Дж. Джойса, сочиненной прежде его главного труда, романа «Улисс» (1922). Работы этого периода образуют своеобразный квартет: они включают цикл прозаических этюдов «Эпифании» (1900–1903), ранний незаконченный опус «Герой Стивен» (1904–1906), сборник рассказов «Дублинцы» (1904–1907) и роман «Портрет художника в юности» (1907–1914). Все тексты публикуются в новых переводах С.С. Хоружего; русский перевод «Эпифаний» появляется в печати впервые. Комментарий, сопровождающий издание, является как обычным реальным, так и аналитическим, вводящим в смысловые, историко-культурные и биографические контексты. Заключительная статья рисует мир раннего Джойса в его внутренней жизни, его эстетических и экзистенциальных импульсах: как редкостно независимый, самобытный творческий мир, в котором художник в юности, следуя собственному «вектору Джойса» и сверяя его с «вектором Флобера», направлялся к вершине «Улисса».

---

Глинн кашлянул и отвечал вежливо, с трудом сдерживая нервное хихиканье и помогая каждому слову зонтом:

— Если такие обстоятельства, по вашему замечанию, налицо, то я усиленно задаю вопрос, откуда эта наличность.

— Да оттуда что церковь жестока, как все старые грешницы, — сказал Темпл.

— Вполне ли ты правоверен в этом вопросе, Темпл? — вкрадчиво спросил Диксон.

— Это святой Августин сказал, что некрещеные дети пойдут в ад, — отвечал Темпл, — потому как он сам был старый жестокий грешник.

— Снимаю перед тобой шляпу, — сказал Диксон, — но мне все-таки помнится, что для таких случаев существует лимб.

— Да брось ты с ним спорить, Диксон, — грубо отрубил Крэнли. — Не спорь и не гляди на него. Возьми да отведи домой на веревке как блеющего козла.

— Лимб! — воскликнул Темпл. — Тоже вот отличная выдумка, под стать аду.

— Только без его неудобств, — заметил Диксон.

Он повернулся ко всем с улыбкой и сказал:

— Надеюсь, я выражаю мнение всех присутствующих.

— Ты прав, — сказал решительно Глинн. — Ирландия в этом вопросе единодушна.

Концом зонта он пристукнул по каменному полу колоннады.

— Ад, — сказал Темпл. — Эту придумку серолицей супружницы сатаны я могу уважать. Ад, тут что-то есть римское, такое как стены римские — мощное, уродливое. А лимб — это что?

— Уложи-ка его в люльку обратно, Крэнли! — крикнул О’Кифф.

Крэнли быстро шагнул к Темплу, остановился и, топнув ногой, прикрикнул как на курицу:

— Кыш!

Темпл тут же подался в сторону.

— А знаете, что такое лимб? — закричал он. — Знаете, как такие штуки у нас называются в Роскоммоне?

— Кыш! Пшел вон! — закричал Крэнли, хлопая в ладоши.

— Ни тебе задница, ни локоть! — презрительно крикнул Темпл. — Вот это что, ваш лимб.

— Дай-ка мне твою палку, — сказал Крэнли.

Рывком он завладел тростью Стивена и ринулся вниз по лестнице, но Темпл, услышав звуки погони, помчался в сумерках как ловкий и быстроногий зверь. Тяжелые сапоги Крэнли загромыхали по квадрату двора, а потом грузно простучали обратно, раскидывая гравий при каждом шаге.

В походке его был гнев, и гневным, резким был жест, которым он сунул палку обратно в руки Стивена. Стивен чувствовал, что у этой разгневанности есть иная причина, но, изображая спокойствие, он слегка тронул Крэнли за руку и кротко промолвил:

— Крэнли, я ведь сказал тебе, что мне надо с тобой поговорить. Идем отсюда.

Крэнли посмотрел на него и после небольшой паузы спросил:

— Сейчас?

— Да, сейчас, — сказал Стивен. — Тут мы не можем говорить. Идем отсюда.

Молча они пересекли дворик. Со ступенек колоннады, оставшихся позади, послышался негромко насвистываемый мотив птичьего зова из «Зигфрида». Крэнли обернулся: и Диксон, тот, кто свистел, крикнул им:

— Друзья, вы куда? А как насчет той партии, Крэнли?

Перекрикиваясь в вечерней тишине через двор, они стали сговариваться о партии в бильярд в отеле «Адельфи». Стивен продолжал путь один, выйдя на тихую Килдер-стрит. Напротив гостиницы «Под кленом» он остановился и снова стал терпеливо ждать. Название гостиницы, бесцветное полированное дерево, бесцветный и безразличный фасад кольнули его как чей-то презрительно-вежливый взгляд. Он с гневом смотрел в мягко освещенный холл гостиницы, рисуя в воображении гладкую и безмятежную жизнь населявших ее ирландских патрициев. Мысли их занимают военные поставки, управляющие поместьями — на дорогах страны им кланяются крестьяне — они знают названия разных французских блюд и отдают приказания своим кучерам крикливыми голосами, провинциальность которых пробивается сквозь накрепко заученный выговор.

Как пробиться ему к их сознанию, как подействовать на воображение их дочерей, прежде чем они зачнут от своих эсквайров, — чтобы они вырастили потомство не такое жалкое, как они сами. И в сгущающемся сумраке он чувствовал, как помыслы и желания народа, к которому он принадлежал, мечутся будто летучие мыши на темных деревенских проселках, под кронами деревьев и по берегам ручьев, над болотами и прудами. Женщина поджидала у дверей, когда Давин проходил ночью, она дала ему кружку молока и почти зазывала его к себе в постель — потому что у Давина были кроткие глаза того, кто может сохранить тайну. Но его женские глаза никогда не зазывали.

Кто-то крепко взял его под руку, и голос Крэнли сказал:

— Поелику трогаем.

Они зашагали молча к югу. Потом Крэнли сказал:

— Этот треклятый идиот Темпл! Клянусь Моисеем, когда-нибудь я этого парня прикончу.

Но гнева уже не было в его голосе, и Стивен спрашивал себя, вспоминает ли он, как она поздоровалась с ним в портике.

Они повернули налево и пошли дальше. Пройдя так некоторое время, Стивен сказал:

— Крэнли, у меня была сегодня неприятная стычка.

— С домашними? — спросил Крэнли.

— С матерью.

— Насчет религии?

— Да, — ответил Стивен.

Крэнли немного помолчал и спросил:

— А сколько лет твоей матери?

— Не так много, — ответил Стивен. — Она хочет, чтобы я причастился на Пасху.

— А ты?

— Не стану.

— А собственно, почему?

— Не буду служить, — ответил Стивен.

— Такое заявление уже делалось, — спокойно заметил Крэнли.

— А вот теперь снова делается, — произнес Стивен с жаром.

— Не горячись, старина. Ты дьявольски возбудимая личность, знаешь ли, — сказал Крэнли, крепче прижав к себе руку Стивена.

Эти слова его сопровождались нервным смешком; дружески и участливо он заглянул в лицо Стивену, говоря:

— Ты знаешь, что ты возбудимая личность?

— Уж как-нибудь знаю, — отвечал Стивен, тоже смеясь.

Их отчужденность последнего времени вдруг исчезла, и сознания их стали вновь близкими друг другу.

— Ты веришь в евхаристию? — спросил Крэнли.

— Нет, — сказал Стивен.

— Значит, ты отрицаешь эту веру?

— Я не верю, и я не отрицаю веры, — ответил Стивен.

— Сомнения бывают у многих, даже у верующих, но они их преодолевают либо отодвигают в сторону, — сказал Крэнли. — Или твои сомнения в этом пункте слишком сильные?

— Я не хочу их преодолевать, — отвечал Стивен.

Крэнли в минутном замешательстве извлек из кармана очередную фигу и было уже собрался ее сунуть в рот, когда Стивен остановил его:

— Не надо, пожалуйста. Ты же не можешь обсуждать эти вещи с набитым ртом.

Крэнли остановился под фонарем и при свете его оглядел фигу. Затем понюхал ее одной ноздрей и другой по очереди, откусил маленький кусочек, выплюнул его и наконец резко отшвырнул фигу в канаву.

— Изыди от меня, проклятая, в огнь вечный! — провозгласил он ей вслед.

Он снова взял Стивена под руку и двинулся дальше, говоря:

— Ты не боишься, что эти слова будут сказаны тебе в день суда?

— А что мне предлагается другой стороной? — спросил Стивен. — Вечное блаженство в компании нашего декана?

— Учти, что он будет среди прославленных.

— Еще бы, — не без горечи сказал Стивен, — такой блестящий, умелый, невозмутимый, а главное, проницательный.

— Любопытно, знаешь ли, — спокойно заметил Крэнли, — до чего твой ум насквозь пропитан религией, которую ты, по твоим словам, отрицаешь. А когда ты был школьником, ты верил? Держу пари, что да.

— Да, — отвечал Стивен.

— И был счастлив тогда? — мягко спросил Крэнли. — Более счастлив, чем, к примеру, сейчас?

— Я бывал часто счастлив и часто несчастен. Я был кем-то другим тогда.

— Как это кем-то другим? Что ты под этим понимаешь?

— Я хочу сказать, что я был не тем, какой я теперь, не тем, каким должен был стать.

— Не тем, какой ты теперь, и не тем, каким ты должен был стать, — повторил Крэнли. — А можно тебе задать один вопрос? Ты любишь свою мать?

Стивен медленно покачал головой.

— Я не знаю, что означают твои слова, — просто сказал он.

— Ты что, никогда не любил никого? — спросил Крэнли.

— Ты хочешь сказать, женщин?

— Я не об этом говорю, — сказал Крэнли более холодным тоном. — Я спрашиваю тебя: чувствовал ли ты когда-нибудь любовь к кому-нибудь или к чему-нибудь?

Стивен шел рядом со своим другом, угрюмо глядя себе под ноги.

— Я пытался любить Бога, — выговорил он наконец. — Кажется, мне это не удалось. Это очень трудно. Я старался сливать мою волю с волей Божьей миг за мигом, каждый миг. И вот это иногда удавалось. Пожалуй, я и сейчас мог бы…

Крэнли без обиняков перебил его:

— Твоя мать прожила счастливую жизнь?

— Откуда я знаю? — сказал Стивен.

— Сколько у нее детей?

— Девять или десять, — отвечал Стивен. — Несколько умерло.

— А твой отец… — Крэнли прервал себя на секунду — потом снова заговорил: — Я не хочу вмешиваться в твои семейные дела. Но твой отец, он был ведь, что называется, состоятельным человеком? Я имею в виду, когда ты еще подрастал?