Эммануэль Арсан - Эммануэль. Антидева

• Название: Эммануэль. Антидева
• Автор: Эммануэль Арсан
• Жанр: Эротика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-82421-2

Эммануэль замужем уже около года, но ее взаимоотношения с супругом мало похожи на обычную семейную жизнь. Раскованный Жан бросает вызов традициям, настаивая, чтобы любимая супруга в его отсутствие наслаждалась всеми радостями жизни. История происходит на утонченном Востоке, где умение доставить удовольствие сродни искусству, так что Эммануэль с энтузиазмом включается в эту игру и даже находит себе наставника – итальянца Марио, который становится для нее проводником в мир чувственных наслаждений.

---

– Малейшая попытка проявления целомудрия с вашей стороны сразу же деморализует массу людей. Всякий раз, когда страх перед скандалом сбивает вас с пути, вы должны думать о тех, кто живет тайной жизнью, вдохновляясь вашим примером. Не разочаруйте их! Не поднимайте на смех и не преуменьшайте надежду, сознательную или бессознательную, озвученную или высказанную вслух, которую люди на вас возлагают! Пропущенный, не свершившийся по какой-то причине – из-за вашего страха, вашей скромности или вашего сомнения – половой акт – это потерянный для мира акт любви. И никакие заслуги, никакая смелость и дерзость не искупят подобного малодушия!

На секунду Марио смолкает, затем с едва скрываемым презрением произносит:

– Будете рассказывать мне о правилах приличия? Вы хотите быть как все? Или чтобы другие были как вы? Вы Эммануэль или непонятно кто?

– Я уважаю верования и мировоззрение своих соседей, – защищается Эммануэль. – Это не значит, что я разделяю их взгляды. Если им не нравится то, что нравится мне, зачем я буду издеваться над людьми, задирать их, дразнить? Пусть каждый ведет себя в соответствии со своими желаниями и потребностями – мне проявление свободной воли не мешает. Как можно жить, не имея ни малейших представлений о деликатности, толерантности, вежливости? Люди не могут плясать под одну дудку, общество построено на компромиссах, на социальных договорах.

– Если вы будете вести себя так же, как наши соседи напротив, вы будете как наши соседи напротив. Вместо того чтобы изменить мир, вы станете отражением того, что всегда хотели разрушить.

Эммануэль поражена. Марио извиняется:

– Это не мои слова. Это Жан Жене.

Смягчив интонацию, он продолжает:

– Другой драматург говорил: когда речь идет о любви, даже слишком оказывается недостаточным. Если вы уже что-то сделали хорошо, надо делать все лучше и лучше. Лучше, чем вы уже сделали. Лучше, чем делают другие. Никто не должен вас превзойти или хотя бы сравниться с вами. Это неприемлемо. Недостаточно быть примером для подражания сейчас, надо быть примером для подражания и в будущем.

Эммануэль молча смотрит вдаль. Садится на низкую каменную стенку, сгибает ноги, обхватывает колени, опускает на них подбородок. Затем напряженным голосом, глядя на Марио почти враждебно, спрашивает:

– А почему именно я должна все это делать? Почему я?

– Почему вы? Потому что вы на это способны. Другие умеют сочинять симфонии или решать уравнения, а вы умеете любить и быть красивой. Вы должны делать то, что умеете. Не хотите же вы умереть, не оставив никакой памяти о себе?

– Мне девятнадцать лет! Я пока не умираю…

– И сколько вы еще намерены ждать, прежде чем начать жить? Вы что, ребенок? Я действительно учу вас героизму, но мир в нем нуждается. Род людской требует от вас героизма.

– Род людской?

– Да эти самые – аминокислотные, бывшие амебы, бывшие долгопяты, эти черт их знает кто такие! Животные? Позвоночные? Млекопитающие? Приматы? Человекообразные? Homo? Homo sapiens?[6] Сколько ненужных ярлыков! Род людской ждет человека, которому подвластно пространство и время, человека безграничных возможностей и гениальных идей, человека со многими телами и единым духом, человека-творца, человека, способного менять людей и одновременно страдать за людей, истекать кровью за людей, за их ошибки и тайны. Вы не хотите ему помочь?

– Я помогу ему, если сниму шорты?

– Не думаете же вы, что ему по нраву поощрение иллюзий, фобий, обмана, то есть – целомудрия?

– А вы и правда считаете, что для будущего и прошлого имеет значение, покажу я соседям свой лобок или нет?

– Будущее зависит от вашего воображения и смелости. Не от вашей преданности традициям. То, что было мудростью для пещерных людей, для нас может оказаться глупостью. Мы говорим о целомудрии: является ли оно истинной добродетелью, считалось ли оно ценностью во все времена? Или когда-то его расценивали как безделицу? Откровенно говоря, нет в нем ничего особенного: раньше оно ассоциировалось со здравомыслием, со смекалкой и даже со спасением; теперь оно ассоциируется с притворством, софизмом, бессмыслицей, абсурдом, подделкой, болотом, извращением, беззаконием…

– Вы отлично знаете, что я вовсе не целомудренна, так что ваши упреки мне льстят. Но стоит ли относиться ко всему этому так серьезно?

– Человек боролся с дикой природой, его царапал колючий кустарник, и держали в своем плену густые лианы. Он боялся когтей и клыков лесных зверей, карабкался на деревья, прыгал со скал, катался по земле среди иголок и острых камней вместо того, чтобы проводить время с женой, ласкать ее в глубине какой-нибудь влажной соляной пещеры. Первый, кто задумался о предохранении органа, от которого зависит жизнь потомства и численность населения Земли, оказал человеческому роду большую услугу. Если бы предосторожность не превратилась в этический закон, в прелестный очаровательный ритуал, кто знает, удалось бы человеку стать хозяином мира? То, что теперь воспринимается как ханжество, было следствием биологического ясновидения, инициативой, необходимой для дальнейшей эволюции. То есть с точки зрения морали это был настоящий подарок человечеству.

Марио садится напротив Эммануэль.

– Точно так же человечество вымерло бы от холода, если бы не изобрели одежду.

Он одергивает рубашку, которая стала слегка влажной от пота.

– Сейчас уже не времена динозавров, ледники растаяли. Но мы продолжаем одеваться, ведь голыми ходить неприлично!

Он трагически вздыхает.

– Мы сидим в бархатных креслах, ходим по аккуратным газонам. У наших домашних животных нет клыков и огнедышащих пастей. Но мы все еще боимся собственных половых органов. Роль члена сыграна, его значение забыто, теперь наша священная ценность – трусы. Вы еще спрашиваете у меня, почему надо срывать с себя трусы, как тунику Деяниры?[7] Человек туп – миф пережил вещь, а человек до сих пор верит. Энергия, которую мы тратим на служение мифу, могла бы перевоплощаться в творческую энергию.

Марио внезапно ободряется:

– Когда греки создавали цивилизацию, сложнее всего им было разобраться в том, что делать с одеждами. Следуя традициям каменного века, греки скрывали свое достоинство, наготу начали ценить лишь в эпоху расцвета культуры и науки. Только подумать: если бы философы и воины вовремя не научились посмеиваться над своей драпировкой, не прекратили бы прятать свои важнейшие органы, возможно, мы до сих пор оставались бы варварами.

Лукавые глаза итальянца сверкают:

– И не думайте, что эфебы[8] выбрали наготу ради удобства. Прежде всего они хотели подарить свою красоту эрастам[9], увековечившим впоследствии их память. Рядом со статуей Афины при входе в гимнасий стояла статуя Эроса. Именно рядом с Эросом человек приобретал свои первые знания.

На секунду Марио задумывается, словно погружается в мечты о той самой эпохе, к которой хотел бы принадлежать. Затем, взмахнув рукой, он продолжает:

– То, что я вам рассказываю о целомудрии, распространяется на все сексуальные табу: какому унижению вы себя подвергнете, если в обществе объявите о том, что испытываете удовольствие, ощущая во рту мужской член, что вам нравится, когда вам кончают в рот, что вы каждый день ласкаете себя собственными пальцами, что в вашей постели есть место не только супругу! Раньше запреты имели смысл. У человека была задача заселить планету, и даром тратить сперму он не мог. Так что хорошо придумали – считать грехом онанизм. Теперь, когда на планете предостаточно людей и она перенаселена, следовало бы считать грехом совокупление мужчины и женщины, и наоборот, всячески поощрять онанизм – излияние спермы туда, где она ничто не может оплодотворить. Античный страх мужа, страх того, что жену оплодотворит другой мужчина, больше неактуален, особенно с тех пор как изобрели контрацептивы, а искусство орального секса и петтинга достигло вершины. В наш век осуждать тех, кто стремится к сексуальному наслаждению, а не к производству потомства, – глупо и старомодно; пришло время признать легитимным и безопасным желание женщины спать с разными мужчинами.

Марио словно ждет от Эммануэль ответной реплики. Та молчит. Он продолжает:

– Если мы хотим, чтобы наши дети были умнее нас, чтобы у них были другие ментальные и творческие возможности, мы обязаны проявить смелость и освободить общество от абсурдных запретов и беспочвенной тревоги. Скромный, стыдливый, набожный ученый – это ученый, связанный по рукам и ногам. Кто знает, какие еще великие открытия сделали бы Пастер и Паскаль, если бы отбросили предрассудки! А что говорить о художниках, о писателях, которым набрасывают узду и надевают на глаза шоры? Тот, кто считает или хочет считать обнаженное тело позорным зрелищем, не может претендовать на звание и честь человека будущего. Тычинки и пестики, прекрасные цветы… неужели кто-то считает, что бог-извращенец создал все это ради того, чтобы вселить в человека страх грехопадения? Да откройте же вы глаза! Вы серьезно думаете, что инфибуляция[10], совершаемая в вашем воображении при помощи вот этих шортиков, спасет вас от кипящего котла в преисподней? Простите мне мое раздражение. Просто я не могу смириться с тем, что великое человечество с его умом и скептицизмом, с его вечным стремлением к риску и дерзким подвигам, с его умением смеяться и создавать поэтические шедевры, теперь превратилось в дрожащего от страха Ахилла, ищущего спасения в каких-то стародавних традициях и верованиях, в сокрытии истины, в хуле полового акта! Эротика должна освободить женщин от ночных рубашек, под которыми прячутся прекрасные тела, от этой ментальной фижмы – смешно сказать!