Василий Ардаматский - Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)

• Название: Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)
• Автор: Василий Ардаматский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1971

В повести «Безумство храбрых», написанной очень емко и достоверно, автор показывает природу советского человека, его поведение в чрезвычайных обстоятельствах. Герои повести хотя и не разведчики, но совершают подвиги такого же xарактера.

В повести «Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов», показываются уловки врага. Мистер Глен умело и долго ткет паутину, в которую попадает Юрий Коробцов, и только смелые и благородные действия чекистов и рабочего коллектива помогают Коробцову вернуться к честной жизни.

---

Корреспонденты начали задавать вопросы.

— Что вы можете сообщить об антифестивальной деятельности в Западном Берлине? — спросил вихрастый паренек по-русски и сказал, что он корреспондент московского радио.

Русский оттуда! Из России! Я смотрел на него во все глаза и очень волновался, ведь моя главная задача — заводить знакомство с русскими оттуда.

— Нам все известно об этой деятельности, — ответил француз, назвал несколько антифестивальных групп и рассказал, чем каждая из них занимается.

Я видел, как на мгновение окаменело лицо мистера Глена.

— Самое печальное в том, — продолжал француз, — что во всех этих провокациях против дела мира и дружбы молодежи чувствуется щедрая рука уважаемого государства, и это, между прочим, не делает ему чести.

— Назовите государство! — крикнул кто-то из зала.

Француз улыбнулся:

— Это, конечно, секрет полишинеля. Речь идет о Соединенных Штатах Америки.

И вдруг встал мистер Глен.

— Я корреспондент американской газеты «Балтимор-сан», — сказал он. — Да, мы не признаем ваш фестиваль. Но я хотел бы услышать факты, подтверждающие ваши обвинения по адресу Америки.

— Даже если я вам сообщу эти факты, — сказал француз, внимательно глядя на мистера Глена, — вряд ли вы их признаете за достоверные и тем более вряд ли опубликуете. Но если вы действительно хотите получить сведения, зайдите в квартиру номер семнадцать дома девяносто восемь, угол Курфюрстердамм и Гекторштрассе — там вам могут сообщить целую кучу фактов.

— Спасибо. Я сегодня же воспользуюсь этим адресом, — совершенно спокойно сказал мистер Глен и сел.

Я ничего не понимал — ведь француз сообщил точный адрес нашей секретной квартиры. Но мистер Глен был абсолютно спокоен.

В тот же день мы покинули квартиру. Радист перебрался на западную окраину Берлина. Мистер Глен сменил даже автомобиль.

Ночью из Франкфурта примчался мистер Берч. Я целый час просидел на телефоне, вызывая на срочное совещание представителей нашего ведомства, действующих в различных антифестивальных организациях.

Что было на совещании, я не знаю. Мне было приказано сделать подробную запись пресс-конференции.

Утром мистер Глен сказал мне, что с сегодняшнего дня я должен поселиться отдельно, в гостинице вблизи зональной границы. Большую часть времени я буду проводить в Восточном Берлине — наблюдать за подготовкой фестиваля, и, главное, я должен во что бы то ни стало сблизиться с русским корреспондентом московского радио. В разговоре с ним я должен ругать американцев и их политику в Германии и проявлять интерес к достижениям Советского Союза и к его международной политике.

На другой день в четырнадцать часов мы снова в Прессхаузе. Я сел неподалеку от русского корреспондента и внимательно его разглядывал. Ему лет двадцать пять, не больше. Лобастый, с густой волнистой шевелюрой. Живые карие глаза. Одет небрежно — в мятой клетчатой рубашке. Держит в руках большой толстый блокнот и все время записывает…

Тот же француз открыл пресс-конференцию. В дальнем углу зала поднялся мистер Глен.

— Я хочу сделать сообщение! — громко объявил он.

Все повернулись в его сторону и зашумели, видимо вспомнив вчерашний эпизод.

— Я вчера ездил по указанному вами адресу, — продолжал мистер Глен. — Там пустая квартира. Между прочим, сдается, и недорого. И поскольку я ее не снял, можете воспользоваться ею.

Журналисты засмеялись. Многие аплодировали. Француз смеялся вместе со всеми, а потом, обращаясь к мистеру Глену, сказал:

— Не принимайте, ради бога, на свой счет. Очевидно, вчера здесь, на пресс-конференции, были не только журналисты, но и лица, заинтересованные в делах той конторы. Я постараюсь в самый ближайший срок сообщить вам новый адрес конторы.

— Спасибо, — иронически поблагодарил мистер Глен. — Но я не собираюсь превращаться в маклера по продаже свободных квартир.

В зале снова раздался смех и аплодисменты.

Кто-то спросил, как руководство берлинского фестиваля относится к фестивалю, который будет у горы Лорелей.

— Эта затея обречена на провал, — ответил француз. — Организаторы того фестиваля забыли, что Лорелей — имя сирены, которая своим сладким голосом зазывала моряков, и они гибли в водах Рейна. Так что мы с любопытством наблюдаем, кто поверит сладкому голосу современной сирены.

Журналисты снова смеялись…

После пресс-конференции я пошел в бар и сел за столик вместе с русским. Он что-то писал. Я тоже положил перед собой блокнот и с деловым видом перелистывал его страницы. Но волновался я отчаянно.

— Коллега? — обратился ко мне русский.

Я кивнул.

— Откуда? Какая газета? — спросил он на плохом немецком языке.

Я сказал, что представляю франкфуртскую газету социал-демократической молодежи. И, в свою очередь, спросил:

— Ведь это вы вчера задавали вопрос о конторе? Вы говорили по-русски?

— Да, я из Москвы, из радио, — ответил парень.

— Тогда давайте говорить по-русски, нам обоим будет легче, — сказал я по-русски. — И будем знакомы — Штаммер.

— Поляков, — как-то автоматически ответил он, смотря на меня удивленно. — Как вы хорошо говорите по-русски!

— Неудивительно, я — русский.

— Перемещенный?

— Нет, — улыбнулся я. — Мои предки покинули родину в революцию.

— Но вы, кажется, сказали, что ваша фамилия Штаммер?

— Да. Мой отец немец. А мать — русская. И я не мог руководить ею, когда она выбирала себе мужа.

— Что верно, то верно, — засмеялся Поляков и спросил: — Что же это вы, юные социал-демократы, не поддерживаете фестиваль? Я имею в виду не простых ребят, а ваше руководство.

— Я далек и от руководства и от политики, — сказал я.

— Вот тебе и на! — удивился Поляков. — Корреспондент газеты и вдруг далек от политики.

— Видите ли, я вообще-то всего-навсего спортивный репортер и меня послали сюда писать только о спорте, и то, если будут рекорды.

— Узнаю мудрых политиков от социал-демократии, — усмехнулся Поляков и вдруг, обращаясь ко мне уже на «ты», спросил: — И, кроме тебя, от вашей газеты на фестивале никого не будет?

— Не знаю, вряд ли.

— Ну вот, посмотришь фестиваль. И если ты честный парень, поймешь, что это такое. Тогда возьми и напиши… не про рекорды.

— Я должен делать то, что мне поручено, потерять работу легче всего.

— Да, крепко вас стреножили господа американцы, — сказал Поляков.

— Я работаю для немцев, — обиженно возразил я.

Он поговорил со мной еще о погоде, о ценах в Восточном и Западном Берлине и, сославшись на дела, ушел, небрежно помахав мне рукой.

Поздно вечером мы встретились с мистером Гленом в маленькой пивной возле олимпийского стадиона. Я рассказал ему о разговоре с Поляковым. Мистер Глен проинструктировал меня, как я должен вести себя дальше.

Пока мы разговаривали, пивная, несмотря на поздний час, заполнилась. Шумная компания молодежи заняла все столики. Все они знали друг друга. Возле стойки появился высокий красивый парень в синей рубашке с закатанными по локоть рукавами.

— Внимание, внимание, внимание! — крикнул он.

Пивная затихла.

— Друзья, нам осталось договориться о мелочах. В день открытия фестиваля мы в шесть утра отправимся в Восточный Берлин и пойдем прямо на стадион. Там мы вольемся в колонну ребят ГДР и все вместе будем участвовать в парадном марше. Наш лозунг: «Да здравствует единая демократическая Германия!»

Молодежь поддержала его восторженным криком. Мистер Глен сделал мне знак глазами — уходим.

Долго молча мы шли по темным ночным улицам. Вдруг мистер Глен громко выругался и сказал;

— Коммунисты работают!

— Но они ведь тоже немцы? — спросил я.

Мистер Глен ничего не ответил.

8

Накануне открытия фестиваля я чувствовал себя далеко не уверенно. Все мои попытки встретиться с Поляковым еще раз оказались тщетными. Большую часть дня я проводил в Восточном Берлине и видел, как огромный город добровольно отдавался во власть праздника, изменяя и свой облик, и весь дух жизни. С приближением фестиваля я все острее чувствовал там одиночество и свою незначительность. Однажды у меня мелькнула мысль, что, наверное, то же переживал Христос среди непонимавших его… На пресс-конференциях с каждым днем называли все более внушительное число участников праздника и все увереннее говорили о его успехе. Было впечатление, что мы работаем впустую. Я не решался сказать о своих мыслях даже мистеру Глену. Было видно, что он тоже нервничает…

— Полякова видел? — Он встречал меня этим вопросом каждый раз и, услышав отрицательный ответ, бросал: — Вряд ли это результат хорошей работы…

В последний вечер перед открытием фестиваля я присутствовал на оперативном совещании, которое проводил мистер Берч. В большой комнате находилось человек тридцать. Очевидно, это были руководители различных антифестивальных организаций. Перед открытием совещания они толпились у громадного, занимающего чуть ли не всю стену плана Берлина. Заглядывая в бумажки, водили по нему пальцами. Мистер Берч и мистер Глен одновременно говорили по разным телефонам. На длинном столе стояли полевые рации. Возле каждой с наушниками на голове сидел оператор, Все это, наверное, было похоже на военный штаб перед сражением.