Анатолий Карпов - Сестра моя Каисса

• Название: Сестра моя Каисса
• Автор: Анатолий Карпов
• Издательство: Russian CHESS House
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-94693-318-6

Книга многократного чемпиона мира по шахматам – книга воспоминаний. Острые не только шахматные, но и житейские ситуации, столкновения характеров, портреты великих шахматистов написаны поистине с мастерством писателя. О замечательных спортсменах, об их человеческих достоинствах и недостатках, пристрастиях и чудачествах узнают читатели этой книги.

---

Я не знаю, кто из них – Фурман или Карпов – вдруг прозрел и увидел шестеренку, на которой держится вся механика системы Спасский – Карпов. Эта шестеренка – подражательность Карпова по отношению к Спасскому, его интеллектуальная и эстетическая зависимость от Спасского. Конечно, речь идет только о шахматах.

Пока Карпов старался идти за Спасским след в след, у него не было шансов обогнать своего кумира. Потому что он примерял свой шаг, свою походку и даже постановку ноги по идущему впереди. Но если Спасский шел свободно, легко, естественно, то Карпов, пытаясь приспособиться, был вынужден насиловать себя. И тем разрушал себя.

Спасский это видел, понимал, знал – и потому не боялся встречи с Карповым.

Очевидно, ему и в голову не приходило, что эпигон может перестать быть эпигоном. Ведь он знал Карпова и догадывался, что соперник – из породы таких же, как он сам, лентяев, лишнего не сделает…

Как же он не учел, что зато Фурман – другой?

Работяга, прямой и честный. И умный – без кумиров, без догм и предрассудков.

Вероятнее всего, это именно Фурман понял, что, чтобы стать хозяином собственной судьбы, Карпов должен перестать подражать Спасскому.

Ну а что же предъявить взамен?

Любое другое подражание (например, Фишеру) было обречено. Выход был единственным: Карпов имел шанс победить Спасского, играя не как Спасский, не как Фишер даже, а только как Карпов. И не случись на его пути именно Спасского, он мог бы с этим и опоздать…

Поединок со Спасским стал для Карпова прощанием с юностью.

Теперь, только теперь! – он действительно становится самим собой.

Глава шестая

И вот финал. Корчной. Его я знал – во всяком случае, считал, что знаю, – гораздо лучше Спасского, а потому и опасался меньше. Когда меня спрашивали перед матчем, как я расцениваю свои шансы, я неизменно отвечал: игра покажет, – а сам уже подумывал о Фишере. И что этот цикл – не мой – от меня уже больше никто не слышал.

Нужно сказать, что первое время наши отношения складывались вполне сносно. Разумеется, я знал об ультиматуме Корчного нашим общим друзьям: или он, или я. Разумеется, он отдалился настолько, чтобы от тепла наших прежних отношений ничего не осталось; строгая официальность, холодная корректность, и, только если он чувствовал, что ничем не рискует, позволял себе съязвить. Разумеется, настраивая себя на борьбу, возбуждая себя, он натягивал соединяющую нас струну до предела, но, когда обстоятельства требовали иного, тут же отпускал.

Так, в Ницце на конгрессе, который должен был утвердить регламент предстоящего матча (одного из нас – меня или Корчного – с Фишером), мы договорились выступить единым фронтом и стоять насмерть против трех требований Фишера: 1) матч безлимитный; 2) до десяти побед; 3) при счете 9:9 победа присуждается чемпиону мира. Мало того, сославшись на свое косноязычие, Корчной попросил меня выступить на конгрессе от лица нас двоих с изложением и обоснованием нашей позиции. Впрочем, после нашего матча, потерпев положение, Корчной стал говорить, что требования Фишера обоснованы, что их следовало принять. Я думаю, это было не очень красиво с его стороны. Ведь он не истину утверждал, а только пытался насолить мне, подсыпать шипы на мою тропу.

Между тем мы вели переговоры и о своем матче. Через доверенных лиц. На этом настоял Корчной. Не думаю, чтоб он не доверял мне; просто выдерживал линию активной конфронтации.

Госкомспорт настаивал, чтобы провести матч в Москве, но мы попросили отдать его Ленинграду. Во-первых, Корчной был коренным ленинградцем, во-вторых, я теперь тоже жил здесь, и хотя понимал, что поддержка большинства болельщиков будет не на моей стороне, склонялся к тому, чтобы посражаться за сердца поклонников шахмат в полюбившемся мне и гостеприимно принявшем меня городе. Тем более, что Ленинград гарантировал условия проведения матча, по меньшей мере, не хуже московских.

Честно говоря, в тот раз договориться с Корчным не составило труда. Единственным серьезным камнем преткновения было время начала партий. Корчной хотел начинать игру в четыре, я – в пять часов; поскольку на тот момент и о месте проведения матча мы тоже еще не пришли к единодушию, Корчной предложил компромисс: матч играется в Ленинграде (он этого хотел очень, а я еще колебался), зато партии начинаются в пять, как хочу я.

Так и договорились.

С этим соглашением я поехал в Москву к председателю Госкомспорта Павлову. Павлов выслушал меня без восторга. «Ты слишком простодушен, – сказал он мне. – Ты слишком доверяешься слову Корчного; слову, которое не стоит ничего. В Москве мы гарантировали бы, что матч пройдет в равных условиях и без эксцессов. Наконец, такой матч – это же событие для всей страны, а вы сводите его к выяснению отношения между ленинградцами». Я признавал справедливость его аргументов, но отступить уже не мог: договор есть договор. Пришлось и Павлову скрепить его своим согласием.

Но не успел я возвратиться в гостиницу – звонит междугородка. У телефона сам Корчной (до этого мы напрямую уже не общались недели две, а тут каким-то образом даже номер моего телефона в гостинице узнал).

– Мне уже известно, – говорит он, что вы были у Павлова и обо всем договорились.

– Да, все в порядке.

– Не совсем все. Видите ли, я еще раз подумал – и решил, что не могу начинать партию в пять. Будем только в четыре, как я и предлагал с самого начала…

До чего же примитивная игра! Он пошел мне на уступку только для того, чтобы получить все. Моральная сторона этой комбинации, очевидно, его ничуть не интересовала.

– Но ведь мы договорились… – начал я, еще не совсем осознав происходящее.

– А я передумал, – перебил Корчной. – Я не могу в пять – вот и все.

– Тогда, значит, нашей договоренности не существует?

– Считайте, что так.

Вот и весь разговор.

Признаюсь, он меня оглушил. Посидел я посидел, подумал – и опять поехал к Павлову. Он меня выслушал; я думал – рассердится, мол, сколько можно голову морочить, а он только посмеялся.

– Я же, Толя, тебя предупреждал: с Корчным по-доброму нельзя, он понимает только силу.

– Так что же делать теперь?

– А очень просто: проучим хитреца. Значит, так: первое – матч будем играть в Москве; второе – начинать партии будем в пять. И это – мое последнее слово.

Кстати, доверенное лицо Корчного, его друг профессор Лавров, которому я был обязан благополучным переездом в Ленинград, после этой истории отказался от роли посредника. И я хорошо его понимаю.

Переезд матча в Москву родил неожиданные осложнения с обустройством. Не секрет, сколь много успешное выступление шахматиста зависит от усилий спонсоров и организаторов. Прежде армейские шахматисты не знали горя: министр обороны маршал Малиновский был болен шахматами, особо выделял их, следил за успехами армейских шахматистов и ни в чем им не отказывал. Но ко времени этого матча Малиновского уже не стало, новый министр – маршал Гречко – всем видам спорта предпочитал теннис. К шахматам он относился неплохо, но не интересовался ими. Помощники это знали, поэтому наши проблемы до министра не доходили; все решалось (если решалось) ниже. Во всяком случае, мною никто заниматься не хотел. Корчному профсоюзы уже выполнили все его пожелания, а я еще понятия не имел, где и как обустроюсь со своей командой.

К счастью, Павлов оказался крепким на память и твердым на слово. Нам была предоставлена служебная дача в поселке Отрадное по Пятницкому шоссе. О роскоши говорить не приходится – условия были близки к спартанским, да и питание вызывало много нареканий, и все же воспоминания об этом месте у меня остались самые добрые. Среднерусская природа, которую я так люблю: тишина, высокая сочная трава, березы и ели, неподвижные, словно вырезанные из камня, темный пруд и маленькая, словно застывшая речка. Правда, донимали комары, а где-то с середины матча и сверчок, который поселился у меня в комнате и скрипел ночами; но и в этой живности был свой смысл; подозреваю, не будь этих докучливых соседей, я бы не ощущал столь остро прелесть этого места.

Едва я мало-мальски обжился, как уж сдвинулся и пошел набирать обороты матч.

Складывалось хорошо. Я сразу захватил инициативу. Во второй партии – отличная победа; но Корчному хоть бы что: явился на третью как ни в чем не бывало; набычился – и попер на меня рогами. Ладно, думаю, поглядим, каков ты будешь после второго удара. Второе поражение он получил в шестой партии – и опять не дрогнул. Вот тогда я окончательно убедился (я видел это по игре), что он в отличной форме, и впервые заподозрил, что матч будет куда упорней, чем мне могло показаться после первых партий.

Кстати, обязательно следует отметить эпизод с Рудольфом Загайновым – первый в серии парапсихологических акций Корчного.