Анатолий Карпов - Сестра моя Каисса

• Название: Сестра моя Каисса
• Автор: Анатолий Карпов
• Издательство: Russian CHESS House
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-94693-318-6

Книга многократного чемпиона мира по шахматам – книга воспоминаний. Острые не только шахматные, но и житейские ситуации, столкновения характеров, портреты великих шахматистов написаны поистине с мастерством писателя. О замечательных спортсменах, об их человеческих достоинствах и недостатках, пристрастиях и чудачествах узнают читатели этой книги.

---

Кстати, эта партия, которая опять вывела его вперед в нашем личном счете, была важна для Корчного еще и потому, что к этому времени на самом деле мы сыграли не три, а в три раза больше партий.

Потому что перед тем мы с Корчным сыграли матч.

Тренировочный, закрытый. Но это был все же настоящий матч – шесть партий. Контрольная проверка его готовности перед матчем с Геллером. Тем самым матчем, в подготовке к которому отказался принять участие Фурман.

Играли мы у Корчного дома. У меня еще не было своей крыши, я перебивался по углам, ходил по инстанциям, пытаясь понять, кто тормозит выдачу мне обещанной квартиры, и это тянулось из месяца в месяц, из месяца в месяц, – вот где я познавал законы этой странной системы, когда маленький чиновник, «винтик», может игнорировать чье угодно распоряжение, пусть даже это руководитель огромного могущественного ведомства. Об этой квартирной эпопее можно было бы написать роман-фельетон, можно – сагу, но я опускаю эту историю. Сегодня она кажется мне только забавной, потому что к моей душе, слава Богу, она не имеет никакого отношения (а тогда я ничего забавного в ней не находил). Она меня не обозлила и не опустошила, хотя могла, могла! И сколько людей на моих глазах сломались на этом, – но стала хорошей житейской школой. Я стал гибче и тверже, я постиг психологию отдельного чиновника и всей иерархии. Пожалуй, ради такой науки стоило и потерпеть.

Так вот, условия матча диктовал Корчной: все партии он играет черными (ему нужно было проверить черный цвет), дебюты тоже заказывает он; наконец, доигрывание – в тот же день после небольшого перерыва на еду.

Помню, первой была испанка. Я люблю этот дебют, думаю, что неплохо его знаю и чувствую; а тут еще и настрой был подходящий – игралось легко и с удовольствием. В общем, к перерыву я стоял на выигрыш. Это и по виду Корчного было заметно: он отяжелел, помрачнел, все ему не нравилось. Плана реализации превосходства я пока не имел, но не сомневался: когда начнется доигрывание, посижу, подумаю – и найду верный путь.

Отправились на кухню перекусить.

Впоследствии мне не раз приходилось отведывать стряпню Бэлы, и ничего худого о ней я сказать не могу, но в тот день ее постигла явная творческая неудача. Одного взгляда на тарелку было довольно, чтобы понять: этого есть нельзя. Но я знал Корчных еще не настолько близко, чтобы вот так просто отказаться. Я взял в рот одну ложку, давясь, проглотил… и понял, что вторая ложка меня убьет.

Последовала нелепая сцена с уговорами; я выстоял; Корчной, как ни в чем не бывало, поел, и мы возвратились к партии. От недавнего настроения не осталось и следа. Пытался сосредоточиться – куда там! Думать не могу, а ходы делать надо. Сделал один «естественный» ход, другой – преимущество растаяло, словно и не было его никогда. Хорошо, что взял себя в руки, не стал ломать игру, упорствовать, доказывать. Ничья.

В последующие дни вытащить меня на кухню им больше не удалось ни разу.

Понятно, как я на себя разозлился. В коротком матче отдать победу без борьбы… В следующей партии мне не требовалось себя подстегивать. Корчной заказал французскую – получи! Затем сицилианскую – а нам все равно, как обыгрывать! Веду два очка, сам черт мне не брат; еще разок, думаю, зацеплю – и уже ему не отыграться. Обнаглел страшно… Ну, с Корчным такие номера не проходят – он быстро меня оприходовал. Две партии – и счет сравнялся. И я протрезвел. Он это видит; понимает: так легко я ему теперь не дамся. А матч, пусть и тренировочный, выиграть охота. Хотя бы для настроения. И вот, чтобы получить дополнительный шанс, он мне предлагает: «Давайте последнюю партию я сыграю белыми». Белыми так белыми, хозяин – барин. «Будь по-вашему», – говорю, а сам даю себе зарок: раз дело пошло на принцип, ни за что не проиграю. «Но это не вся моя просьба, – говорит Корчной. – Я бы хотел, чтобы мы сыграли определенный вариант», – и называет его; можно сказать – ставит к стенке. Но меня такая злость взяла – мне уже было все равно, что с ним играть, я чувствовал, что ни в каких обстоятельствах не уступлю.

И выстоял. Общий счет – 3:3.

После матча у нас обоих были смешанные чувства. Ведь победа была всего в одном шаге, и каждый надеялся до нее дотянуться. Но не проиграли – и это смягчало досаду. Тем более мне: ведь я только-только стал гроссмейстером, и вот – свел вничью матч с претендентом! Правда, кроме нас двоих, об этом знали только наши близкие, но меня уже и тогда мало заботил дым мимолетной славы. Куда важней была собственная оценка, собственное удовлетворение; ощущение, что вот хорошо сделал дело, а мог бы и лучше, потому что в этих коротких шести раундах остался невостребованным огромный запас сил.

Кстати, и Корчному матч пошел впрок. Внеся коррективы в свою подготовку, он разгромил Геллера, не предоставив ему в матче практически ни одного шанса.

Так мы и жили.

Отношения то обострялись, если я в чем-то опережал Корчного, то приходили в норму. Я бы не назвал их дружескими, потому что это определение несет в себе заряд самоотверженности – качества, Корчному совершенно не свойственного, – но приятельскими они были наверняка.

Мы часто встречались у общих знакомых, часто играли в бридж (он и в бридже был агрессивен, но толком так и не разобрался в этой игре), иногда вместе готовились к соревнованиям, случалось – вместе отдыхали. Разве когда-нибудь забуду раскаленное подмосковное лето семьдесят второго года, когда мы сидели в Дубне и разбирали партии матча Спасского с Фишером, а вокруг горели торфяники, и в белесом небе стояла мгла, и дым разъедал глаза, и мы уже за полночь спускались к реке и купались в прогретой за день, почти неосязаемой воде голышом…

Бэла благотворно на него влияла. Рядом с нею он смягчался, пытался читать книжки, которые она ему подсовывала, ходил с нею в театры и концерты. Но и над книгой, и в театре, и в кино он откровенно скучал. Его мысли были заняты другим. Вот две самые популярные темы Корчного: 1) мне хотят сделать зло (мания преследования) и 2) где бы еще раздобыть денег. Помню, как из-за маленького выступления на телевидении, за которое он и получил-то, пожалуй, гроши, Корчной сбежал в день своего рождения от гостей. Ведь не ради же того, чтобы промелькнуть на экране, – в Ленинграде он делал это регулярно.

Корчной даже не пытался скрыть ни того, ни другого, и это удручающе действовало на окружающих. Ведь он уже давно не нуждался, мог позволить себе практически любые траты. Врагов же он плодил сам – вот уж к чему у человека действительно был талант.

Меня как шахматиста он выделял среди других. Я это замечал, но не думал, что это внимание имеет динамику. Открылось мне это случайно. Но вначале – маленькая предыстория.

К межзональному турниру мы готовились вместе. Чего у Корчного не отнять, так это того, что работает он над шахматами интересно и не жалея сил. И вот однажды к нам нагрянули знакомые, был хороший, веселый вечер, и кто-то предложил: давайте загадаем, кто будет играть в финальном матче претендентов, и, когда финальная пара определится, опять соберемся и откроем записочки.

Помню, я написал: Спасский – Петросян. Банально? Что делать! Я действительно был уверен, что именно они – сильнейшие из претендентов. Конечно, на мой прогноз накладывался весь мой пиетет перед ними, уважение к их огромному творческому багажу. Я их брал как творческое целое, не учитывая, что время-то идет, и люди меняются… Себя я не вписал, потому что действительно считал: это не мой цикл. Во-первых, я почти не имел опыта борьбы на таком уровне; во-вторых, считал, что основные соперники пока объективно сильнее меня.

Конечно, об этих записках все тотчас забыли; я – тоже. Но, когда определилась финальная пара – я и Корчной, – ко мне пришел наш приятель, забравший записки на хранение, и показал их все. Только в одной значилось: Корчной – Карпов, и написано это было знакомой мне рукой Корчного…

А не собирались мы прежней компанией потому, что теперь это стало невозможно. Дело в том, что, когда я играл последнюю партию своего матча со Спасским, и стало ясно, что я – финалист, Корчной, который вышел в финал несколько раньше, обошел в пресс-центре и в зрительном зале всех наших общих знакомых и каждому сказал одно и то же: «Вам придется выбирать, с кем – со мной или с Карповым вы впредь будете поддерживать отношения». Ничего более дурацкого, чем этот ультиматум, придумать было невозможно. Ведь каждому из этих людей были дороги отношения и со мной, и с Корчным, каждый из нас был частью их духовного мира и рвать по живому из-за какой-то, как они полагали, минутной блажи почти никому и в голову не пришло. Но потом оказалось, что Корчной не шутил. И этим бедным людям пришлось выбирать. Кто-то выбрал меня, кто-то Корчного. Я ни к кому не в претензии. Но, насколько я мог прикинуть, моя чаша людской приязни значительно перевесила корчновскую.