Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

• Название: Три жизни Юрия Байды
• Автор: Иван Арсентьев
• Издательство: Куйбышевское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1980

В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.

---

Полчаса натужных Куприяновых раздумий увенчались дипломатическим решением по формуле: «шаг назад, два шага вперед…» Сделав на лице добрую улыбку, сказал Юрасю:

— Ты на меня не дуйся, я тебе как отец родной. Я тебе добра желаю. Выкинь из головы эту заразу, эту Агнию! Я тебе сосватаю такую девку — весь район завидовать будет. Слышишь? Панас Гаврилович приезжал, говорил — премия вышла, ну и мне перепало за ремонт инвентаря к посевной. Так что дам я тебе грошей; и поезжай завтра в янпольский раймаг да купи себе костюм. И штиблеты, какие там знаешь.

Юрась ничего не ответил, подумал:

«Что это ему стукнуло? Я в училище собираюсь, а он меня в костюм-туфли наряжает, сватать собирается…»

Однако от поездки в Янполь не отказался, все равно надо ехать в райвоенкомат по своему делу.

Хотя кузня стояла на отшибе, но мужики, навеселе возвращаясь из сельпо, останавливались у распахнутой двери, закуривали и разводили тары-бары. Местная знаменитость Тихон Латка, балабон и лодырь, подвыпив, любил похвастаться своими узловатыми мускулами. В свое время Латка заметно пошел было вверх, его выдвигали в бригадиры и даже вознесли до заместителя председателя колхоза, но вдруг он споткнулся «о мешки с зерном…». Пришлось на три года распрощаться не только с высокой должностью, но и с родней, и с Рачихиной Будой… А когда, отсидев срок, он вернулся домой, в начальники его ставить больше не захотели.

Костистый, с широкой и плоской, как печь, спиной, Латка стоял засучив рукава и совал каждому под нос вздутые бугры мышц. Дядя Куприян, щуплый и узкогрудый, рядом с верзилой Тихоном казался совсем заморенным цыпленком. Покачав лысой головой, он расшвырял носком сапога железное хламье в углу, поднял заржавленный прут, протянул Тихону:

— Ну-ка, на, согни… Покажь, какой ты есть силач.

— Хе! — фыркнул Тихон, взял железяку и с ходу — об колено! Но не тут-то было! Тихон посмотрел с удивлением на прут, пошевелил плечами, затем положил его поперек наковальни. Напрягся так, что посинел, а железяка ни в какую. Тихон разозлился, и так и этак крутил ее, потел от натуги и досады, а кругом гогот, насмешки:

— Ты, Тихон, распарь ее…

— Мылом, мылом смажь!

Латка ударил прутом об землю.

— Согните сами, черти, трясцу вам в печенки! — заорал свирепо, вытираясь рукавом. Затем сердито крикнул Куприяну: — Подсунул гадючий шкворень, а он, видать, из брони?

— Башка у тебя из брони… — махнул тот презрительно рукой.

Мужики тем временем разгорячились. Охваченные молодецким азартом, они кряхтели, пыхтели над прутом, но дальше кряхтения да пыхтения дело не подвинулось. Тогда и случилось неожиданное. Бросив откованную скобу в корыто с водой, Юрась взял неподатливый шкворень, приставил к колену и сделал из него дугу. Дугу повесил на крюк в стене и как ни в чем не бывало занялся своими делами.

Мужики только крякнули. А Куприян, покосившись на Юрасевы коричневые от окалины руки, ворчливо заключил:

— Не рассчитала сестра малость… Дала сыну силы на двоих, а разуму — как у того Мусия, что без штанов по селу бегает…

* * *

Военкома на месте не оказалось, и вообще военком был другой, недавно назначенный и потому незнакомый Юрасю майор Купчак. Сотрудник военкомата, к которому обратился Юрась, обнадежил: майор скоро должен прийти. Юрась стал ждать. Час, другой прошел, он успел проголодаться — со вчерашнего вечера ничего не ел, но отлучиться не рискнул, хотя чайная виднелась по ту сторону площади. Уйдешь — упустишь начальство. Впредь будет наука: не ходи натощак в учреждения, а пошел — имей про запас буханку хлеба…

Юрась ходил по длинному коридору, стоял, сидел на длинной скамье, опять ходил. Время тянулось тоскливо, нудно, но он поворачивал свои мысли в нужном ему направлении, сохранял выдержку и тем поддерживал ровное настроение.

Военком явился после обеда. Высокий, с пышными усами и с озабоченным лицом, прошел торопливо мимо сидящего в одиночестве Юрася, кликнул кого-то по пути и скрылся с ним за дверью кабинета. Юрась вскочил следом, дернул ручку — заперто. Стучать не осмелился. Когда начальство занято или не в духе, лучше набраться терпения.

Прошло около часа, прежде чем сотрудник с папкой в руке вышел из кабинета. Дверь осталась чуть приоткрытой. Юрась сунул голову в щель. Майор явно собирался уходить: стоял в фуражке, с полевой сумкой в руке и с пистолетом на боку. Юрась снял поспешно кепчонку, переступил порог, кашлянул в кулак негромко. Купчак повернулся.

— Здравствуйте! — сказал Юрась.

— Здравствуйте. Вам кого? — опросил рассеянно военком.

Юрась переступил с ноги на ногу.

— Я насчет поступления в военное училище… хотел узнать…

— Напишите рапорт, в какое училище желаете, приложите анкету, автобиографию, две фотокарточки…

— Я уже подавал документы, но ответа не получил.

— Как ваша фамилия?

Юрась сказал.

— А-а-а… — измерил его майор прищуренным взглядом. — Это вы — сын раскулаченного…

Сердце Юрася тоскливо сжалось. Вот в чем дело! Упавшим голосом сказал:

— У меня нет родителей, я сирота. С восьми лет живу у дяди, у колхозного коваля. И… и по всем законам, я за родителей не могу отвечать. А тем более — за умерших! — съежился Юрась.

Он понимал отлично, что никакие объяснения не помогут, и все же не мог молчать. Купчак хмурил лоб, но серые глаза, казалось, смотрели сочувственно. Юрась продолжал:

— Не кулак мой отец! Не был он никогда кулаком, его оклеветали враги. Мой отец — конармеец, ему мстили. Он обращался к Калинину, и Калинин велел вернуть его из ссылки, но отец умер…

Юрась замолчал, видя, что военком смотрит нетерпеливо на часы. Да и чего говорить?

Военком развел руками в раздумье:

— Если все так, как вы рассказываете… м-м… надо вам собрать бумаги отца и написать обо всем подробно. Представите нам. Тогда будем решать.

Юрась тяжело шагал коридором, смотрел под ноги и ничего не видел. Сколько раз измерил его за этот день ногами, но таким длинным он ему не казался. Вышел на улицу. Из раструба громкоговорителя на столбе кто-то густым басом, исполненным оптимизма, советовал:

Кыдай, Байдо, байдуваты.
Сватай мою дочку,
Та йды царюваты…

Знакомая песня про удалого казака Байду, однофамильца Юрася, который не прельстился ни властью, ни богатством, не устрашился лютых пыток, остался верным родной земле и победил.

«Ты, казак, воевал с ворогами, а мне с кем?» — мысленно спросил Юрась, подняв глаза на раструб громкоговорителя. Вышел на окраину, направился лесом в Рачихину Буду. Брел ссутулясь, на душе смутно. Как дальше жить? Чем заниматься? Куда податься?

Под ногами похрустывал валежник, и треск его отдавался в голове тяжелым гулом. Сердце, не защищенное броней жизненного опыта, ныло от давящей обиды. В лесу было тихо, по пути никто не встречался, никто не обгонял. Юрась свернул с дороги влево, пошел более коротким путем, мимо Маврина болота. Большое, пустынное и глухое, оно таило среди кочек и кустов неприметный островок. Кроме Юрася, о нем никто не знал. Островок буйно зарос лозняком и всяким зеленым хлобыстьем, добраться до него можно лишь с противоположной стороны болота вброд, а напрямую — гиблое дело: ухнешь в такую хлябь, что и не выкарабкаешься. Юрась с детских лет, с тех пор, как открыл этот островок, считал его собственным владением, хорошо изучил его и мог пробраться на него даже ночью.

Сейчас, в предвечерье, погружаясь в зеленую дрему, лес словно прислушивался к неторопливым шагам Юрася. Верхушки елей вырисовывались четким силуэтом на фоне розовеющего неба, а внизу, на земле, кусты ежевики, сжимаясь в большие клубки, темнели, постепенно теряли свои очертания. Неощутимый ветерок доносил терпкий аромат смолы и разогретого за день разнотравья, возвещая о наступлении сенокоса. Но все это не привлекало, как прежде, внимания Юрася. Он брел машинально, с поникшей головой, шаги тяжелые, медленные, в них не чувствовалось ни живости, ни энергичности, присущих ему.

Вдруг сквозь многоголосое бормотанье леса смутно донесся рокот мотора. Юрась поднял голову: кого это занесло сюда? Кругом чащоба, бездорожье, на автомобиле не пробраться. «Должно быть, возле Маврина болота порубку начнут, трактор притащил волокушу под бревна», — подумал Юрась. Свернул на звук и увидел не трактор, а грузовую машину. Борта опущены, в кузове видны ящики, кули, какие-то длинные тюки, завернутые в клеенку. Юрась удивился: откуда появилась здесь автомашина? Тут его внимание привлекла здоровенная яма. Ее, видать, недавно выкопали, свежий дерн, аккуратно срезанный, плитами лежал рядом. Возле трехтонки суетились люди, снимали груз и укладывали в яму. Работали споро — видно, торопились. Опустив тяжелый тюк на дно, один из них повернулся. Пышные черные усы, военная форма, пистолет на боку… Юрась чуть не вскрикнул: да это же военком Купчак! Тот самый, с которым Юрась разговаривал каких-то полтора часа назад! И еще одно знакомое лицо рядом с ним. Постой, это же… это «Три К», председатель райисполкома Карп Каленикович Коржевский. Прозвище у него такое: «Три К», потому что подписывается на документах тремя начальными буквами фамилии, имени и отчества. Юрась хорошо запомнил его козлиную бородку, когда он выступал в Рачихиной Буде на предвыборном собрании. Узнал Юрась и третьего. Из райпотребсоюза он, часто в магазин наезжает, в Рачихиной Буде все его знают. «Что они здесь закапывают? — насторожился Юрась. — Ишь как трудятся, даже взмокли!..» И вдруг его осенило: «Они прячут товары! Ворованное прячут в яму, гады! Святая троица… снюхались. Ух, май-ор-р-р-р!.. — скрипнул зубами Юрась. — Меня к армии допускать нельзя, я неблагонадежный, а ты благонадежный, ты, ворюга, можешь грабить государство, обманывать людей?» — От такого открытия Юрася кинуло в жар.