Грэм Грин - Сила и слава

• Название: Сила и слава
• Автор: Грэм Грин
• Издательство: Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. М. И. Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7380-0369-1

Романом Грэма Грина «Сила и слава» издательство начинает новую серию «Соль земли». Роман Грэма Грина занимает в этой серии особое место: он был переведен отцом Александром в то время, когда Грин не разрешал публиковать свои произведения в СССР — стране, преследующей инакомыслие. История гонения опального священника была близка отцу Александру, и до какой-то степени он видел в его судьбе свою судьбу.

---

— Гринго?

— Гринго это что! Губернатор узнал, что здесь до сих пор остался священник: вы знаете, как он на это смотрит. Будь я на его месте, я бы оставил беднягу в покое. Он помрет либо с голоду, либо от лихорадки, либо сдастся. Он не может причинить ни вреда, ни пользы. Никто до последнего времени даже не заметил, что он тут.

— Вы должны поторопиться.

— О, у него нет никаких шансов, разве что он переберется через границу. Мы нашли человека, который его знает, беседовали с ним, провели с ним целую ночь… Поговорим лучше о другом! Кому приятно быть в шкуре полицейского?

— А как вы думаете, где он?

— Вы удивитесь.

— Почему?

— Он здесь, то есть в этом городе. Простой вывод: с тех пор как мы стали брать по деревням заложников, ему некуда податься. Они его гонят, он им не нужен. Поэтому мы спустили на него этого парня, как гончую. Рано или поздно он найдет его.

— И много заложников пришлось вам расстрелять? — спросил человек в твидовом костюме.

— Еще нет, наверное, человека три-четыре. Давайте прикончим это пиво. Ваше здоровье! — он со вздохом поставил пустой стакан. — Теперь, может, я выпью каплю вашего… сидрала — назовем это так.

— Да, конечно.

— А мы не встречались прежде? Ваше лицо мне напоминает…

— Не думаю, что имел честь.

— Вот еще одна тайна, необъяснимая вещь, — сказал шеф, протягивая длинную жирную ладонь и слегка оттесняя бродягу к спинке кровати. — Почему вам кажется, что видели раньше какого-нибудь человека или местность? Во сне это было или в предыдущей жизни? Я однажды слышал, как доктор объяснял, что это каким-то образом связано со зрением. Но он был янки. Материалист.

— Помню, я как-то… — сказал брат губернатора. Над портом сверкнула молния, и над крышей загрохотал гром. Таков был дух всего штата: гроза на улице, пустые разговоры о словах вроде «необъяснимого», «души», «источника жизни», которые повторялись вновь и вновь. Так сидели они на кровати, болтая, делать им было нечего, верить не во что и идти — некуда.

— Думаю, мне пора двигаться, — сказал человек в твидовом костюме.

— Куда?

— К друзьям… — сказал он неопределенно и сделал жест, означающий великое множество друзей, которых у него не было.

— Вам надо взять с собой свою бутылку, — снисходительно сказал брат губернатора. — В конце концов, вы за нее заплатили.

— Спасибо, ваше превосходительство! — Он взял бутылку, где осталось на три пальца бренди. Бутылка из-под вина была, разумеется, пустой.

— Спрячьте ее, дядя, спрячьте, — сказал брат губернатора.

— Конечно, ваше превосходительство, я буду осторожен.

— Не нужно называть его «превосходительством», — сказал шеф. Он раскатисто рассмеялся и столкнул бродягу на пол.

— Нет-нет… Это… — Он осторожно выбрался наружу со следами слез на воспаленных глазах, а в передней услышал, как опять возобновился разговор — снова о необъяснимом, о душе — и так без конца.

* * *

Жуки исчезли, их разогнал дождь, он падал отвесно со стуком, словно кто-то вбивал гвозди в крышку гроба. Но воздух не стал свежее: пот и дождь смешивались на одежде. Священник приостановился на пороге гостиницы; сзади гудела динамо-машина. Потом он прошел к другой двери и заколебался, глядя мимо бюста генерала на парусные лодки у причала и старую баржу с жестяной трубой. Идти ему было некуда. Дождь не входил в его расчеты, он полагал, что сможет кое-как устроиться — переночевать на скамейке или у реки.

Двое солдат, горячо споря о чем-то, спускались к набережной. Дождя они не замечали, словно все было так скверно, что на это уже не стоило обращать внимания… Священник толкнул деревянную дверь, у которой стоял, и вошел в бар, чтобы спастись от дождя. Там он увидел ряды бутылок с газировкой, единственный бильярдный стол, кольца, которыми отмечали счет, и трех мужчин — чья-то кобура лежала на стойке. Священник двинулся слишком быстро и толкнул локтем человека, который целился по шарам. Тот раздраженно оглянулся. Матерь Божья! Это был краснорубашечник. Неужели нигде нельзя укрыться, хотя бы ненадолго?

Священник робко извинился, осторожно пятясь к двери, но он снова слишком торопился. Его карман задел стену — бутылка звякнула. Три или четыре лица повернулись в его сторону со злобной радостью. Он был здесь чужаком, и они решили позабавиться.

— Что это у тебя в кармане? — спросил краснорубашечник. Он был очень молод, почти подросток, с золотыми зубами и самодовольной насмешливой улыбкой.

— Это лимонад, — сказал священник.

— Зачем же ты носишь лимонад с собой?

— Я запиваю им на ночь хинин.

Краснорубашечник с важным видом постучал кием по карману:

— Лимонад, говоришь?

— Да, лимонад.

— Ну-ка, посмотрим, что это за лимонад! — Он многозначительно повернулся к остальным. — Я за десять шагов чую контрабандиста!

Он засунул руку в карман священника и вытащил оттуда бутылку бренди.

— Вот, — сказал он, — я так и знал!

Священник отпрянул к двери и выскочил под дождь.

— Держи его! — завопили голоса. Времени у парней было достаточно.

Он бежал по улице к площади, повернул налево, потом направо. Луны, к счастью, не было, улицы были погружены во мрак. Избегая освещенных окон, он останавливался, почти невидимый, и мог слышать, как они перекликаются. Преследователи не отставали: это было интересней бильярда, где-то раздался свисток — к погоне присоединилась полиция.

Когда-то предметом его честолюбивых надежд было получить назначение в этот город; долги остались бы в Консепсьоне. Петляя зигзагами по улицам, он думал о кафедральном соборе, о Монтесе и о канонике, с которым был когда-то знаком. Что-то скрытое в глубине, решимость спастись, позволило ему ощутить горький комизм всей ситуации — он смеялся, задыхался и снова смеялся. Он слышал их улюлюканье и свист в темноте, а дождь все лил, барабанил и прыгал по цементной площадке бесполезного фронтона, который остался от кафедрального собора. (Было слишком душно, чтобы играть в пелоту; и железные качели стояли у края площадки, как виселицы.) Он бросился вниз: в его голове возникла идея.

Крики приближались, а вскоре со стороны реки к погоне присоединились новые люди; преследовали его методично — он определил это по медленной рысце полицейских — официальных охотников. Он оказался меж двух огней, — между добровольцами и профессионалами.

Однако он знал нужные ворота, толкнул их, быстро забежал во дворик и закрыл их за собой. Прислушиваясь к шагам на улице, он стоял в темноте и тяжело дышал. А дождь все продолжал хлестать.

Тут он заметил, что кто-то следит за ним из окна: темное, сморщенное личико, похожее на мумифицированные головы, которые продают туристам.

— Где падре Хосе? — спросил он, подойдя к решетке.

— Там.

За спиной человека появилось другое лицо, освещенное колеблющимся огнем свечи, затем третье; лица вырастали как из-под земли. Он ощущал пристальные взгляды, когда прошлепал по лужам через двор и постучал в дверь.

Он не сразу узнал падре Хосе, стоящего в нелепой ночной рубашке с лампой в руках. Последний раз они встречались на пасторской конференции. Хосе сидел в заднем ряду, грыз ногти и старался остаться незамеченным, но это было лишнее: ни один из деловитых соборных клириков даже не знал, что его пригласили. Странно, но теперь он куда известнее, чем они.

— Хосе! — тихо сказал священник, подмигивая ему сквозь тьму и дождь.

— Кто здесь?

— Вы меня помните? Конечно, прошли годы… помните конференцию в соборе?..

— Боже! — сказал падре Хосе.

— За мной гонятся. Нельзя ли на одну ночь, нельзя ли…

— Уходите. — сказал падре Хосе. — Уходите.

— Они не знают, кто я, думают — контрабандист, но в полиции они дознаются.

— Не говорите так громко. Моя жена…

— Мне бы где-нибудь укрыться, — зашептал священник. К нему снова вернулся страх. Наверное, кончилось действие бренди (в этом жарком климате хмель выветривается быстро — выходит вместе с потом) — а может быть, в очередной раз проснулась жажда жизни — какой бы она ни была.

Лицо падре Хосе при свете лампы выражало ненависть.

— Чего ради вы ко мне явились? На что рассчитывали? Если вы не уйдете, я позову полицию!.. Вам известно, что я за человек.

— Вы добрый, падре Хосе, я всегда это знал, — проговорил он умоляюще.

— Я закричу, если вы не уйдете.

Он пытался понять — откуда такая ненависть. На улице слышались голоса, препирательства, стук — значит, они обыскивают дома.

— Хосе, если я вас обидел, простите меня, — сказал он. — Я много мнил о себе, был горд, заносчив, я был плохим священником. В душе я всегда знал, что вы лучше меня.

— Уходите! — дико закричал Хосе. — Уходите, мне не нужны здесь мученики! Я ко всем вам больше не имею отношения. Оставьте меня! Я такой, какой есть. — Он пытался вложить всю свою злобу в плевок и плюнул ему в лицо, но плевок вышел слабым и не достиг цели. — Уходите и умирайте скорее. Вот что от вас требуется, — сказал он и хлопнул дверью.