Богдан Сушинский - Похищение Муссолини

• Название: Похищение Муссолини
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2054-2

В основу этого военно-приключенческого романа известного писателя, лауреата Международной литературной премии имени А. Дюма (1993) Богдана Сушинского легла почти невероятная по своему замыслу операция немецких десантников под командованием «первого диверсанта рейха» и любимца фюрера Отто Скорцени, связанная с похищением премьер-министра Италии Бенито Муссолини, арестованного по приказу короля в июле 1943 года.

Глубоко психологический стиль, захватывающие повороты сюжета, насыщенный исторический материал делают роман «Похищение Муссолини» особенно интересным для всех любителей остросюжетной литературы.

---

Как бы ни был недоволен Курбатов таким решением, он честно тащил командира на своей спине, поил и перевязывал, подбадривал, кормил и снова тащил. Не потому, что ценил ротмистра как диверсанта или считал его другом. А потому, что так велел долг. Тем более что простоватый, на удивление порядочный, Гранчицкий оставался последним из отряда. Последним, кто мог подтвердить, что все, что с ним произошло в этом глубоком рейде в красное Забайкалье, — действительно произошло. Он последний, кто мог засвидетельствовать всю ту удаль, которую пришлось проявить в походе ротмистру Курбатову. И единственный из отряда, кто свидетельствовал бы по этому поводу абсолютно честно, не терзаясь ревностью к силе и удачливости соперника.

— Ну, что ты высматриваешь? — кончилось терпение у того, кто был без бинокля. — И так вижу, что никакого дьявола там нет.

— Неужели ж показалось?

— А раз нет, будем считать, что и не было. Понял, Колымахов?

— Что «понял»?

— А то, что я сказал: нет, значит, и не было, — начальственным голосом проговорил старший. — Показалось — и все тут. Видишь сухое дерево, вон, у вершины? Его ты и принял за человека. И не о чем докладывать лейтенанту.

— Не вижу я там никакого дерева, — проворчал Колымахов. — Зато знаю, что ты — сержант, а значит, тебе Виднее. Что с биноклем, что без него.

— Расторопный ты мужик, Колыпаха. Мудрый и скользкий, как полу облезлый змей.

— Идтить надо. Вечереет. А нам еще назад к заставе.

— Дальше — Тигровая падь. Молчи и зырь в оба.

Пограничники затихли и на какое-то время как бы исчезли. Но ему-то не почудилось. В галлюцинации он не верил. Курбатов напряг слух. Когда послышалось, как на изгибе тропы прошуршал, слетая вниз, камешек, ротмистр попробовал переметнуться за выступ скалы, но обнаружил, что, привалившись к лиственнице, он, сам того не замечая, протиснул плечо в просвет между стволами. И оказался зажатым ими.

Курбатов уперся рукой в один из стволов, отогнул его так, что где-то у основания послышался треск, и, освободившись, со злостью подумал: «А будь я послабее? Взяли бы, словно волка в капкане».

Он сумел освободиться как раз к тому моменту, когда старший наряда появился между скалами. Единственное, что успел ротмистр, так это переступить через пикоподобное острие камня и прижаться к скале.

Сержант покряхтел, стоя у выступа, однако зайти за скалу так и не решился. Еще несколько мгновений, и шаги послышались уже по ту сторону камня, где начиналась небольшая, покрытая альпийской травой, ложбина.

Сержант-то ушел, но дотошный рядовой задержался.

— Слыш, старшой, ротный сказывал, что распадок этот стеной замуруют и минами обставят. Старички говорили, будто в прошлом году здесь восемь групп нарушителей задержали-постреляли.

— Пусть хоть весь кордон замуровывают.

«Из новичков, потому и болтливы», — вновь поиграл желваками Курбатов, сжимая в руке нож.

— Э, сержант, глядь-ка!

Курбатов мельком бросил взгляд на лиственницу и инстинктивно отшатнулся от скалы. На камне, у сдвоенных стволов, лежал его короткий кавалерийский карабин. Он забыл его! Больше привычный к пистолету, он просто-напросто забыл о том, что добрался сюда с карабином!

Колымаха еще дважды негромко, очумело проговорил Свое «Э, глядь-ка!», однако сержант то ли не слышал его, то ли не желал реагировать на балабонство рядового, но только так и не отозвался.

— Да ведь стрелявка чья-то! — возмутился рядовой. Сейчас он наверняка заметил бы Курбатова, если бы только взгляд его не был прикован к карабину, брошенному Кем-то у самой тропы, словно сброшенному Богом.

Увидев плечо солдата — приземистого, худощавого, — двухметровый медведеподобный Курбатов неслышно ступил ему за спину и не просто закрыл ладонью рот, а с такой силой впился пальцами ему в щеки, что почувствовал, как затрещали челюсти. И нож в грудь вводил с такой лютью, что, пронзив ее, чуть было не достал лезвием собственный ватник.

Вытерев нож о шинель убитого, Курбатов опустил тело на землю и снова метнулся к скале. Теперь можно было уходить, но именно сейчас уходить Курбатову не хотелось. Встреча со старшим наряда обещала еще несколько минут риска. Как он мог отказать себе в них?

— Агов, Колымаха! — позвал возвратившийся с полпути сержант. — Уж не в Маньчжурию ли ты настроился?

— В Маньчжурию, — спокойно ответил Курбатов, как только из-за скалы выглянул ствол его автомата.

Пограничник вздрогнул и долго, очень долго поднимал голову вверх, пока где-то там, на высоте двух метров, не увидел непроницаемое, цвета полуобожженного кирпича, суровое лицо. И это последнее, что ему дано было увидеть. Мощным ударом левой ротмистр выбил из его рук оружие, правой припечатал затылок к ребристому выступу скалы, потом еще и еще раз.

Сержант еще был в сознании, когда Курбатов приподнял его и почти на вытянутых руках перенес к лиственнице.

— Кто ты? — в ужасе спросил этот низкорослый коренастый парнишка, глядя на одетого в красноармейскую форму Курбатова расширенными помутневшими глазами.

— Смерть твоя. Гнев Божий. Когда люди узнают о твоей гибели, распятие Христа покажется им сатанинскими шалостями.

Вновь оглушив сержанта, ротмистр забрал у него документы и, упершись плечом в один из стволов, ногой оттянул другой, а затем, приподняв пограничника, буквально вогнал его тело в образовавшийся просвет.

Курбатов прошел уже почти весь распадок, а вслед ему все доносился и доносился душераздирающий вопль раздавливаемого человека. И не было никого в этом мире, кто бы спас его или хотя бы помог побыстрее умереть.

13

Сидя в машине, поспешно увозящей его из вечернего леса, Штубер чувствовал, что удача изменяет не только ему, она неотвратимо изменяет всей доселе непобедимой армии. Даже в Украине окончательно овладеть обстановкой она так и не сумела. Хотя, казалось бы, у местного населения нет оснований для особой любви к большевикам…

По всем данным, которые имелись у немецкой разведки (а Штубер как командир особой группы со многими из них был ознакомлен в подробностях), атмосфера в Украине складывалась таким образом, что эта республика должна была, по существу, сразу же перейти на сторону Германии, стать ее союзницей. Не на равных, конечно, как, допустим, Венгрия, Италия или Румыния, но все же…

И поначалу создавалось впечатление, что так оно и будет. Судя по количеству пленных, которых им пришлось взять в первые месяцы войны, по тому, как быстро организовывались полицейские участки, отправлялись в Германию эшелоны рабочих-добровольцев, так оно все и должно было сложиться…

— А знаете, что я вспомнил? — прервал его размышления Зебольд, когда наконец они выбрались из леса и, следуя приказу Штубера, водитель остановил машину недалеко от сгоревшего грузовика да покореженной «фюрер-пропагандмашинен». Одним из партизан, которые подстерегли нас на дороге, был тот самый поляк, что приходил к нам в крепость.

— Да, тот польский офицер? Вы не обознались?

— Ручаюсь. Я не мог ошибиться.

— А вторым — сержант Крамарчук, — только сейчас сообщил Штубер фельдфебелю то, что раньше сообщать не хотелось. — Которого мы однажды пожалели, не распяли. Хотя должны были.

— Значит, вы его тоже узнали?

— Еще бы, мой фельдфебель! — беззаботно отозвался гауптштурмфюрер. Снова, как в лучшие дни существования их группы, особенно когда он был в прекрасном расположении духа, Штубер произнес это свое «мой фельдфебель» так, как произносят «мой фюрер». Толысо со значительной долей горькой иронии.

— Я не решился назвать этого партизана сержантом Крамарчуком только потому, что мне показалось, будто имеем дело с самим Беркутом.

— Они похожи, — не стал спорить Штубер. — Очень похожи. Осмотрите «фюрерпропагандмашинен». Нужно взять ее на буксир и доставить в крепость.

— Мы рискнем остаться на ночь в крепости?

— А что, был приказ передислоцироваться? — жестко поинтересовался Штубер.

Он и сам понимал, что оставаться в цитадели с пятью-шестью солдатами слишком рискованно. Однако прекрасно понимал и то, что, уйдя из крепости, тем самым признает: диверсионной группы Штубера больше не существует. А значит, к нему станут относиться, как к офицеру, оставшемуся без солдат и без дела. Чем это кончается, Штубер знал — бессмысленным марш-броском на передовую, в одну из эсэсовских частей. Или прикомандированием к отделению гестапо, что, конечно, хотя и предпочтительнее, но особого энтузиазма у него не вызывало.

— А ведь отряд Беркута все же уничтожен, — будто извинился за свою бестактность фельдфебель. — Думаю, это учтут. Если, конечно, должным образом сообщить об этом в Берлин. Или хотя бы в ставку гауляйтера.

Туго бы мне пришлось без ваших дипломатических подсказок, мой фельдфебель. Именно за них я вас и ценю.