Валерий Никоноров - «Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов

• Название: «Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов
• Автор: Валерий Никоноров
• Издательство: Петербургское Востоковедение
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-85803-278-6

В книге рассматриваются военное искусство и вооружение центральноазиатского кочевого народа хунну (сюнну), могущественного северною противника Китая, начиная с середины III в. до н. э., а также генетически связанных с хунну европейских гуннов, которые доминировали в степях 1 Ого-Восточной Европы с 370-х до 460-х гг. н. э. Уделяется внимание особенностям военного дела и соседних народов, исторически связанных с хунну и гуннами, — дунху, сяньби, германцев-готов и др. Повествование построено на использовании данных древней письменной традиции и археологии и хороню проиллюстрировано изображениями находок оружия того времени и графическими реконструкциями облика хуннских и гуннских воинов. Издание рассчитано на самый широкий круг читателей, интересующихся историей и культурой древних номадов Евразии.

---

Для времени Аттилы сообщается, что следующее за царем место в военно-политической иерархии гуннов занимали так называемые логады (греч. λογάδες — 'избранные', 'отборные'). Наиболее подходящее значение для этого термина — «военная элита». Приск Панийский конкретно упоминает нескольких логадов из числа приближенных гуннского царя (Prisc, fr. 7; 8 D — 11,1; 2; 13,1; 14 В): это Онегисий — второй по значению человек в государстве после Аттилы; брат Онегисия Скотта, который наравне с ним мог говорить и действовать перед Аттилой; Эдикон — человек, снискавший себе особую славу своими ратными успехами; Берих — лицо знатного происхождения и начальник многих селений в гуннской державе; Орест — римлянин (!) из Паннонии, слуга и личный секретарь самого Аттилы[5]. Уже из одного только этого списка видно, что состав логадов формировался на самых разных основаниях (знатность рода, имущественное положение, боевые заслуги и т. п.) с обязательным соблюдением принципа личной преданности государю. Различным было и влияние на государственные дела, как и участие в них, отдельных представителей этой элитарной группы. Так, особо подчеркивается, что положение Ореста было не столь высоким и важным в сравнении с Эдиконом. Не все (к примеру, все тот же Орест), но, по крайней мере, наиболее могущественные из логадов выполняли важные военные функции.

В круг их обязанностей входил, в частности, дележ добычи, включая пленных, причем сами они претендовали на лучшую, по сравнению со своими подчиненными, часть из захваченного, уступая это право только самому Аттиле. Главную же роль в военных мероприятиях Аттилы играли, судя по всему, Эдикон и Онегисий, названные его «ближайшими сподвижниками». Они, вне всякого сомнения, входили в число упомянутых Приском (Ibid fr. 5 D — 9, 3 В) «полководцев, имевших величайшую славу у скифов [= гуннов]». Добавим, что Эдикон был одним из тех логадов, что были отобраны для несения караульной службы при особе государя и в определенные дни по очереди приходили вооруженными его охранять. На логадов могли возлагаться поручения дипломатического характера. Формировали они также и некое подобие совета при царе, на котором им оставалось, по сути, лишь прорабатывать решения, уже принятые тем единолично.

Помимо логадов, в ближайшее окружение Аттилы входили также правители подвластных ему восточногерманских народов — Ардарих, вождь гепидов, и Валамир, вождь остроготов. Они были исключительно преданы своему суверену и — единственные из всех других иноплеменных царьков — пользовались его любовью и доверием (Iord. Get. 199–200). К тому же находившиеся под командованием Ардариха и Вала-мира вооруженные силы составляли важную часть гуннской армии, и потому их реальное влияние на военную политику Аттилы было достаточно весомым.

Некоторые данные о структуре военной организации европейских гуннов в начале V в. содержатся в рассказе Созомена о вторжении гуннского правителя Ульдина во Фракию (408/409 н.э.). Согласно нашему источнику, войско гуннов состояло из «родственников» (οίκεΐοι), «командиров» (λοχαγοί), а также «их подчиненных» (ύπ΄ αύτούς τεταγμένοι) (Sozom. IX, 5,4). Не подлежит сомнению то, что под последними следует понимать основную массу гуннских воинов незнатного происхождения, а также союзников Ульдина из германского племени скиров, принимавших участие в этом походе (Ibid. IX, 5, 5; CTh V, 6, 3). Первые же «родственники», возможно, были сородичи главнокомандующего (что-то вроде упомянутых выше членов «царского рода» или «царских скифов/гуннов» Приска Панийского), которые стояли во главе ополчений подвластных Ульдину гуннских племен. Вторые, «командиры» (лохаги), судя по всему, командовали отдельными отрядами в составе этих ополчений. Точная численность вверенных лохагам подразделений неизвестна, но можно предположить, что каждое из них насчитывало 100 воинов и представляло собой, таким образом, организационную единицу так называемой «азиатской десятичной системы», характерной для конных армий древних и средневековых центральноазиатских кочевников.

«Десятичная система», т. е. деление войска на отряды, сформированные по десяткам, сотням, тысячам и десяткам тысяч воинов, определенно существовала у хунну (см. главу 2), поэтому неудивительно, что она имела место и в воинской среде европейских гуннов. Подтверждение этому содержится в «Сказании о битве готов с гуннами», сохранившемся в древнескандинавском литературном памятнике «Hervararsaga» и отражающем историческую реальность — военный конфликт между готами и гуннами в последней трети IV или же во второй половине V в. Из текста «Сказания» следует, что боевой порядок гуннского войска был построен по сотням и тысячам воинов, т.е., другими словами, в соответствии с традиционной для Центральной Азии «десятичной системой»{97}.

Знатнейшие и влиятельнейшие гунны имели свои дружины. Приск приводит рассказ о своей встрече в ставке Аттилы с неким греком из Мезии, который попал в плен к гуннам и при дележе добычи отошел к Онегисию, а затем боевыми подвигами и — что обязательно требовалось гуннским законом — захваченной добычей выкупил себе свободу у своего господина. Однако он не пожелал вернуться домой и остался на службе у Онегисия как его «сотрапезник» (Prise, fir. 8 D — 11,2 В), т. е., скорее всего, воин с привилегированным статусом. При описании его внешнего вида наш источник подчеркивает, что он походил на «скифа» (= гунна), живущего в роскоши, был хорошо одет, а его голова была пострижена «в кружок». По-видимому, он входил в круг тех ближайших сподвижников Онегисия, которые имели такую весьма существенную привилегию, как право помыться в каменной бане своего предводителя (Ibid.). В качестве дружинников, очевидно, должны рассматриваться и упомянутые все тем же Приском «те, [кто] вокруг Эдикона» (Ibid.).

Собственная дружина была, несомненно, и у самого Аттилы. Сообщается, что его шатер охранялся кольцом многочисленной стражи, а в его дворце находились стражники и слуги свиты (букв.: «сопровождающие») (Ibid.). В битве на Каталаунских полях Аттила находился в центре боевого порядка своей армии вместе с храбрейшими воинами (Iord. Get. 198), а в церемонии его похорон приняли участие «отборнейшие всадники из всего гуннского народа» (Ibid. 256): в тех и других можно видеть, в том числе, и бойцов его личной дружины.

Глава 13. ГУННСКОЕ ВОЙСКО

А. Конница

Костяк армии у гуннов составляла кавалерия, бойцы которой были вооружены мощным сложносоставным луком, длинным мечом и арканом (рис. 52). Только знатные воины могли иметь какие-либо виды металлических доспехов (рис.53) (см. главу 11, разделы А и Б). Гунны были «очень сильны в верховой езде» (Iord. Get. 128), становясь прекрасными наездниками благодаря обучению с раннего детства, и в этом они походили на аланов (Amm. Marc. XXXI, 2, 20; 21) — кочевой народ сарматского происхождения. Не случайно Вегеций, автор военно-теоретического труда «Краткое изложение военного дела», созданного где-то между 383 и 450 гг., пытаясь в порыве лести отметить высокое искусство римского императора как кавалериста, не нашел для сравнения лучшего примера, чем мастерское владение конем у гуннов и аланов (Veget. ERM III, 26).

Рис. 52. Рядовой гуннский кавалерист конца IV —середины V в Реконструкция А. В. Сильнова Рис. 53. Знатный гуннский воин середины V в. Реконструкция А. В. Сильнова  Рис. 54. Аланский тяжеловооруженный всадник V в. Реконструкция А. В. Сильнова

В следующей главе мы подробно остановимся на тактике гуннской конницы, сейчас же только отметим, что конные отряды из числа аланов и других сарматских племен, зависимых от гуннов или же союзных им, присоединялись к их кавалерии для проведения совместных акций — главным образом грабительских набегов (Amm. Marc. XXXI, 3, 1; 3; 8,4; 16,3; Ps.-Aur. Vict. XLVII, 3; Auson. VIII, 1, 31; ср.: Auson, XXVI, 26, 8–9; Pacat. 11,4), увеличивая тем самым мощь натиска гуннской орды. Правда, в комплексе вооружения аланов лук не играл столь важной роли, как у гуннов, тогда как рукопашный бой занимал в аланской тактике гораздо более серьезное место. Хотя Аммиан Марцеллин и утверждает, что аланы, подобно гуннам, отличались быстротой из-за легкости своего вооружения (Amm. Marc. XXXI, 2, 21), они, по-видимому, располагали также и тяжеловооруженной конницей (рис. 54). Так, при описании битвы при Недао (454 н.э.) Иордан упоминает «алана, строящего ряды с тяжелым… вооружением» (Iord. Get 261){98}.

Говоря о коннице гуннов, необходимо упомянуть их коней, вообще игравших огромную роль в повседневной жизни этого народа Письменные источники утверждают, что гунны все делали, сидя верхом: сражались, заключали всякого рода сделки, совещались друг с дугом, ели и пили и даже спали (Amm. Marc. XXXI, 2, 6–7; Zosim. IV, 20,4; cp,: Prisc.fr. 1; 8 D = 2; 11,2 B; lord. Get. 128; Mauric. XI, 2,19 M = XI, 2, 68 D). Латинские писатели, современники вторжений гуннов, сравнивали их с полулюдьми-полуконями — кентаврами (Claud. III, 329–330; Sidon. Cam. II, 262–266; ср.: Aram. Marc. XXXI, 2, 6). Было также распространено мнение, что гунны с трудом ходили пешком (Amm. Marc. XXXI, 2, 6; Zosim. IV, 20,4; Hier. Ep. 60, 17; Suid. s. v. 'Ακροφαλείς’; ср.: Mauric. XI, 2, 19 M = XI, 2, 68–70 D). Впрочем, оно основывалось исключительно на некоторой неуклюжести их походки, свойственной всем другим кочевым народам, для которых конь был главным средством передвижения{99}.