Николай Конрад - Очерки японской литературы

• Название: Очерки японской литературы
• Автор: Николай Конрад
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Филология
• Год: 1973

К 64 Конрад Н. И. Очерки японской литературы. Статьи и иссле­дования. Вступ. статья Б. Сучкова. М., «Худож. лит.», 1973. Труд выдающегося советского ученого-востоковеда Н. И. Кон­рада (1891—1970)—по сути, первая у нас история японской литературы, содержит характеристику ее важнейших этапов с момента зарождения до первой трети XX века. Составленная из отдельных работ, написанных в разное время (1924—1955), книга при этом отмечена цельностью науч­ной историко-литературной концепции. Вводя читателя в своеобразный мир художественного мыш­ления японцев, Н. И. Конрад вместе с тем прослеживает исто­рию японской литературы неотрывно от истории литератур всего мира. Тонкие наблюдения над ншвым художественным текстом, конкретный анализ отдельных произведений сочетают­ся в книге с широкими типологическими обобщениями, вы­являющими родство культурообразующих процессов Японии с литературами других стран Азии и Европы.  

---

Такое состояние, продолжавшееся по 1392 год, извест­но в японской истории под названием «Намбоку тё» — эпохи северной и южной династий. Таков первый период.

С 1392 года страна оказывается снова объединенной, причем власть окончательно отходит в руки сёгунов Аси­кага; иначе сказать, междоусобная борьба заканчивается победой северной династии. Сёгунат Асикага продолжа­ется номинально до 1572 года, когда новый претендент на руководящую политическую роль, предводитель самурай­ских дружин Ода Нобунага низвергает последнего сёгуна этого дома. Однако фактически власть из рук Асикага ушла уже гораздо раньше, их значение стало неуклонно падать уже с начала XVI века.

Время полного властвования дома Асикага, длившееся с 1392 года приблизительно по начало XVI века, и состав­ляет эпоху Муромати в узком смысле этого слова.

Третий период занимает весь XVI век и носит в япон­ской истории выразительное название «Сэнкокудзидай» — «период брани царств». Этим названием как нельзя лучше характеризуется бурная эпоха междоусобных войн феода­лов друг против друга, уже более не сдерживаемых осла­бевшей властью правителей в Муромати.

С историко-литературной точки зрения каждый период представляет в известной степени особый интерес. К пе­риоду двух династий относятся два известных произведе­ния: во-первых, «Тайхэйки» — эпопея, повествующая об исторических судьбах Японии начиная с переворота Ёритомо, то есть с установления камакурского режима (собственно — с 1181 г.) вплоть до смерти царя Гомураками (в 1368 г.), причем особое внимание уделяется несчаст­ному киотскому монарху Годайго, пытавшемуся вернуть себе былое значение; во-вторых,— «Цурэдзурэгуса», записки монаха Кэнко, написанные в духе жанра дзуйхицу и содержащие в себе огромное число заметок и рассужде­ний на всевозможные темы.

Эти два произведения при всей своей принадлежности к новой эпохе тем не менее по своему литературному типу должны быть отнесены скорей к камакурской линии раз­вития японской литературы. Они скорее заканчивают, чем начинают. С литературно-исторической точки зрения пе­риод Намбоку-тё со своими произведениями — «Тайхэйки» и «Цурэдзурэгуса» — составляет как бы эпилог к эпохе Камакура.

Точно так же не вполне характерны для эпохи Муро­мати в целом и произведения, появившиеся в третьем ее этапе: в период «брани царств». Все, что создавалось в те времена, примыкает скорее к последующей эпохе Эдо, чем к предыдущей — периоду Муромати в узком смысле этого слова. «Отогидзоси», род нравоучительных рассказов почти для детей, появившийся в XVI столетии, является источником части повествовательной литературы эпохи Эдо. Тогда же появились и первые примитивные зачатки будущей драмы — дзёрури и т. д.

Таким образом, оба, так сказать, крайних фланга эпохи Муромати в широком смысле этого слова с историко-лите­ратурной точки зрения отделяются от нее в разных на­правлениях: период «двух династий» примыкает еще к Камакура, период «брани царств» отходит уже к Эдо.

Периодом, наиболее характерным для всей эпохи в целом, характерным как с общекультурной, так и с лите­ратурной стороны, оказывается период Муромати в узком смысле этого слова, то есть время с конца XIV по начало XVI века.

II

Период Муромати, понимаемый в таком узком значе­нии этого слова, может быть назван эпохой могущества дома Асикага и с ним вместе — временем расцвета специ­фической асикагской культуры. И эта культура представ­ляет собою никогда более не повторенное в Японии свое­образное зрелище.

Наиболее существенным фактом всей жизни страны в это время являлось объединение. Объединение это прово­дилось и в сфере политической: сёгуны Асикага покончили с территориальным раздвоением Японии, слили север­ную и южную династии в одну-единственную, бывшую полностью в их руках; они же подавили и все враждебные своему дому политические группировки в среде воинского сословия. Своего рода объединение наблюдалось и в сфе­ре культурной: две струи культуры — хэйанская и кама­курская, до сих пор стоявшие обособленно и противопоставленно друг другу, теперь начинали проникать друг в друга и давать смешанный продукт...

Из этих двух разнородных элементов: одного — восхо­дящего к первому сословию, другого — являвшегося достоянием второго, в соединении с чужеземным влия­нием — буддизма, секты Дзэн и всего того, что эта секта принесла с собой из Китая, и составилась новая, уже вто­рая в японской истории, синкретическая культура. Когда- то существовал и развивался хэйанский синкретизм — синкретизм аристократической культуры; теперь стал процветать синкретизм Муромати — порождение культу­ры воинского сословия. И как тот, так и другой вызвали к жизни блестящую цивилизацию и дали интереснейшие литературные результаты.

Главными деятелями этого объединения были прежде всего сами сёгуны Асикага. Хитрый политик Такаудзи, основоположник нового режима, восстановитель полити­ческой гегемонии военного сословия; взбалмошный худож­ник — Ёспмицу, устроитель нового порядка, и властелин-эпикуреец — Ёсимаса, завершитель всего дела. Эти три фигуры являются поистине символами трех этапов всей эпохи.

Они были и талантливыми политическими вождями, они же были и просвещенными меценатами. Под их эгидой вновь собиралась распавшаяся было мощь воинского сословия, под их покровительством начинала расцветать новая его культура.

Вслед за сёгунами по своей роли в деле строительства новой культуры идут буддийские монахи. Если сёгуны были главным образом покровителями и насадителями новой культуры, буддийские монахи были ее созидателя­ми. Они оформляли новый строй всего мировоззрения, они работали над распространением просвещения и образован­ности; они содействовали развитию материальной культу­ры и искусства, они реформировали в сторону изящества и вкуса самый жизненный быт, и опи же, наконец, созда­ли новую литературу. На фоне известного невежества и грубости воинского сословия в целом эти монахи, выходя большей частью из рядов того же воинского сословия, составляли наиболее передовой, в смысле образованности и развития, слой этого последнего.

Культура эпохи Муромати, создаваемая этими мона­хами под эгидой просвещенных сёгунов, отличалась все­ми признаками синкретизма. Главными слагаемыми этого синкретизма были прежде всего — буддизм, затем — Бу­сидо. Первый — восходящий еще к эпохе Нара, но приняв­ший теперь новые формы; второе — процветавшее уже в эпоху Камакура, теперь же начавшее наполняться сущест­венно новым содержанием.

Буддизм Японии успел пережить к этому времени че­тыре стадии: сначала длился процесс его простого пере­несения на японскую почву (Нара), затем шел период эклектического строительства уже несколько на японский лад (Хэйан); далее начал процветать период его обнов­ления приноровнтельно к религиозно настроенному саму- райству (Камакура); и, наконец, он пришел к синкрети­ческому бытию в эпоху общего синкретизма (Муромати). Буддизм эпохи Муромати, буддизм секты Дзэн—синкре­тичен по всему своему содержанию: в его состав входят и чисто буддийско-религиозные элементы, и отзвуки китай­ской философии, и эстетические теории китайского же про­исхождения, и даже элементы известного «просветитель­ства». В результате такой универсальной природы дзэн- ского буддизма печать Дзэн лежит на всех продуктах культуры эпохи Муромати.

Бусидо зародилось еще в Канто, на самой заре жизни воинского сословия, то есть еще в эпоху Хэйан; оно рас­цвело пышным цветом в эпоху Камакура, когда так много было поводов к действиям и поступкам в духе этого ры­царского кодекса; в эпоху Асикага оно претерпело серьез­ные изменения, с которыми впоследствии и вошло в по­следующую эпоху Эдо, чтобы там завершить свой цикл развития и застыть в формальном совершенстве. В эпоху Асикага продолжают формально действовать как обще­культурные элементы этого «самурайского кодекса че­сти» в виде доктрин и специально-сословные в так назы­ваемой «бугаку» — «воинской науке». Однако реально эти элементы Бусидо начинали утрачивать свое былое обая­ние и власть над умами. Бусидо все еще считалось основой всего мировоззрения самураев; формально продолжал исповедоваться культ подвига, отваги, мужества; продол­жала отрицаться эмоциональная сторона человеческой психики — всякие «нежные чувства», «запросы сердца»; утверждалось по-прежнему почитание простоты, безыскус­ственности, суровости, даже грубости; презрение к роско­ши, изнеженности, слабости... С другой же стороны, повсю­ду замечается тяготение к этой роскоши, пышности, вели­колепию; стремление к изощренности, эстетизму, краси­вости. Первый параграф «Уложения годов правления Кэмму», обязывающий к простоте и бережливости («нуж­но быть бережливым и скромным в потребностях»); стро­гие декреты, воспрещающие роскошь и излишества, ста­вящие пределы сильнейшему распространению изящных форм тогдашнего светского обихода,— «чайных церемо­ний» (Тяно ю) и «поэтических собраний» (Рэнга кай); и наряду с этим сами властители тех времен — сёгуны Аси­кага, выбрасывающие огромные средства на возведение роскошнейших буддийских храмов — «золотого» и «сере­бряного» павильонов в Киото; устраивающие пышные представления при своем дворе; организующие великолеп­ные увеселительные паломничества в монастыри; наряду с этим и вся высшая самурайская знать, по мере сил сле­довавшая за своими вождями. С одной стороны, презрение к старой родовой аристократии времен Хэйана, политиче­ски ниспровергнутой и почти уничтоженной, и с другой — любовное разыскивание и напряженное чтение старых хэйанских романов, живописующих быт этого повер­женного в прах сословия. Суровая мораль Бусидо и мало­нравственные тенденции «Повести о Гэндзи» или «расска­зы из исэ»; неискушенный ум и первобытное поэтическое чувство воинов и тончайшее остроумие и изощренная поэтичность придворного кавалера — таковы контрасты эпохи, тем более разительные, что они совмещались в одних и тех же носителях, и притом не в узких рамках верхов самурайского общества, но, по-видимому, в широ­ких кругах всего сословия. «Даже простые рыбаки и де­ревенские бабы читают «Повесть о Гэндзи»...— гласит один из памятников этой эпохи. Вероятно, здесь столь свойственная этой эпохе гипербола, но факт очень широ­кого значения таких контрастов, по-видимому, несомненен. Вся эпоха идет под их знаками.