Николай Конрад - Очерки японской литературы

• Название: Очерки японской литературы
• Автор: Николай Конрад
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Филология
• Год: 1973

К 64 Конрад Н. И. Очерки японской литературы. Статьи и иссле­дования. Вступ. статья Б. Сучкова. М., «Худож. лит.», 1973. Труд выдающегося советского ученого-востоковеда Н. И. Кон­рада (1891—1970)—по сути, первая у нас история японской литературы, содержит характеристику ее важнейших этапов с момента зарождения до первой трети XX века. Составленная из отдельных работ, написанных в разное время (1924—1955), книга при этом отмечена цельностью науч­ной историко-литературной концепции. Вводя читателя в своеобразный мир художественного мыш­ления японцев, Н. И. Конрад вместе с тем прослеживает исто­рию японской литературы неотрывно от истории литератур всего мира. Тонкие наблюдения над ншвым художественным текстом, конкретный анализ отдельных произведений сочетают­ся в книге с широкими типологическими обобщениями, вы­являющими родство культурообразующих процессов Японии с литературами других стран Азии и Европы.  

---

С середины VI века начинается новая полоса в разви­тии Японии, культурно-исторически тесно связанная с водворением на японской почве нового культурного нача­ла — буддизма.

Развитие просвещения страны теперь уже начинает идти под соединенным воздействием двух факторов: китай­ской национальной цивилизации и буддизма. Первые про­поведники буддизма, явившиеся в середине VI века из той же Кореи, быстро обретают себе могущественных покро­вителей в среде той же верхушки родового общества. С другой стороны, все интенсивнее развиваются сношения с самим Китаем: в эту эпоху мы уже знаем первый случай официального посольства принца-регента Сётоку-тайси к китайскому императору (в 607 г.). В результате мы на­блюдаем сильнейшее развитие китаизма во всех областях. И этому распространению китаизма способствовал тот же буддизм, так как он проник в Японию в китаизированной форме: все Священное писание было на китайском языке, и проповедниками были либо китайцы, либо китаизирован­ные корейцы. Китаизм действовал и на одном полюсе — в области материальной культуры (в лице развитой хозяй­ственной техники), и на другом — в области мировоззре­ния (в сферах религиозных представлений и, в особенно­сти, политико-правовых воззрений). Подготовлялась и эко­номически, и социологически, и политически эпоха Нара, с ее преддверием — реформой «Тайка» (645 г.)

Литературное творчество в течение всего этого времени следует считать резко разделившимся на два русла. С од­ной стороны, начало нарождаться новое творчество: зна­комство с китайскими образцами вызвало к жизни пер­вые попытки подражаний нм. Так создается первая в Япо­нии китайская поэма; принц Сётоку пишет на китайском языке свои «законы» — своего рода декларацию этических принципов для просвещения своих подданных.

Разумеется, эта вторая струя — писание на китайском языке — была еще очень слабой и не имела серьезного литературного значения, по тем нс менее заслуживает быть отмеченной как начало той китайской линии япон­ской литературы, которая впоследствии получила такое огромное значение.

Эти два русла литературного творчества, конечно, шли совершенно особыми путями. Однако справедливость тре­бует отметить и появившиеся тут же первые признаки их взаимной диффузии. В национальной поэзии японцев на­чинают звучать кое-какие буддийские и как будто китай­ские мотивы. Конечно, эти отзвуки пока еще очень и очень слабы, обнаруживать их приходится с достаточным тру­дом; но, так или иначе, к этому периоду необходимо отне­сти начало того процесса взаимодействия японской и ки­тайской литературы, который привел к таким замечатель­ным результатам впоследствии.

С культурно-исторической точки зрения это свидетель­ствует только о том, что новый китаизированный (вклю­чая и буддизм) уклад начинает проникать уже в довольно широкие круги японского общества того времени.

III

В 710 году столица утверждается в городе Нара и на­чинается период Нара, в строгом смысле этого слова.

С точки зрения политической этот период по справед­ливости является именно заключительным по отношению ко всем предыдущим. Тот длительный процесс внутренне­го социально-экономического развития Японии, который постепенно приводит к переходу от примитивно-родового строя к сословному, к эпохе Нара успел уже дать свои отчетливые результаты: мы видим на исторической арене действующими первые аристократические дома, стремя­щиеся к новым типам государственности взамен примити­вно-патриархальных ее форм. Китайская цивилизация этот процесс отчасти ускоряла, отчасти направляла по опреде­ленному руслу, действуя перенесением на японскую почву китайских образцов. Поэтому эпоха Нара прежде всего ха­рактеризуется расцветом нового государственного порядка; происходит интенсивная законодательная и политическая работа.

Наряду с этим, проводятся и широкие культурные меро­приятия: насаждается школьное китайское просвещение, пропагандируется буддийское вероучение, создается прави­тельственная историография — «Анналы Японии», «Ни- хонги», намечается «родиноведение» — в форме переписей а также географического и этнографического обследования отдельных районов («Фудоки»), строится по китайским образцам первая строго организованная государственность, устойчивый социальный порядок и планомерно поставлен­ное просвещение. Нити всего предшествующего развития Японии сплетаются в эпоху Нара в один крепкий узел. Строй Нара — социально-политический итог всей предше­ствующей истории Японии.

Таким же итогом всего предшествующего является и литература эпохи Нара. Подобно тому как в эпоху Нара оформилась японская государственность, в эту же эпоху окончательно оформилось и национальное художественное творчество. Подобно тому как эта государственность носи­ла все признаки эклектизма, признаки того же эклектиз­ма видны отчасти и в литературе, только, пожалуй, в не­сколько обратной пропорции:      если в государственном укладе мы видим, по крайней мере, по внешности, преобла­дание китайских элементов, в литературе все еще господствует национальный уклад, и китайско-буддийские элементы или еще очень слабы, или же строго локализо­ваны.

Завершение всего развития японского фольклора — «сказаний»—мы находим в «Кодзики», знаменитейшем своде космогонических и исторических мифов, переходящих постепенно в особую «историю». В «Кодзики» мы имеем первую систему японской мифологии «большого стиля», иначе сказать — первую систему «знания» в той же фор­ме, в которой оно существовало для народной массы в ту эпоху. «Кодзики» объясняет появление мира и человека, развитие человеческой культуры, происхождение сущест­вующего социального строя, отдельных областей жизнен­ного уклада, словом, всего того, что входило в кругозор японцев тех времен.

В «Молитвословиях» — «Норито» мы находим заверше­ние процесса создания тех чародейских обращений, кото­рые сопутствовали появлению тех или иных концепций мифологического знания. Постепенно эти заклинания, мо­литвы и т. н. фиксировались в определенной форме и при­няли наконец строго установленную, ставшую канониче­ской форму.

Песенная струя этого мифологического, по существу, творчества нашла свое завершение в лице ставшего уже определенным жанра «вака» — «японской песни», полу­чившего и свой метр (пять — семь), и свои строфические формы (танка, иагаута и ездока), а в связи с определивши­мися формами — и своих, уже индивидуальных творцов- поэтов, с двумя «гениями поэзии» — Хитбмаро и Акахито во главе. Эта же песня получила и свое, так сказать, книж­но-литературное выражение в лице знаменитой антологии VIII века— «Манъёсю», подытожившей все самое лучшее, что было создано в этой области — прежде всего в саму эпоху Пара, а затем и раньше.

С другой стороны, на почве эклектической, мы находим прежде всего так называемые «Сэммё», ряд торжественных обращений японских властителей к народу. Их форма и их содержание носят явные следы сочетания жанра «Норито» — с одной стороны, и китайских литературных жан­ров — с другой, но с несомненным преобладанием первых, как своих родных, национальных.

И уже совершенно эклектическим продуктом является «Нихонги» — «Анналы Японии», так сказать, официальная история Японии, написанная по-китайски и с явным под­ражанием образцам китайской историографической лите­ратуры. Поэтому, если «Сэммё» еще можно относить к японской литературе в точном смысле этого слова, и ча­стично даже — к художественным ее образцам, «Нихонги» приходится относить прежде всего к японской китаизиро­ванной историографии.

IV

Таким образом, все, что мы знаем о литературе Пара, носит следы тех же факторов, силою которых формирова­лась жизнь Японии во всех прочих областях. Тот же основ­ной фон: мифологическое по своей сущности восприятие окружающих явлений, выражающееся в создании своей мифологической космогонии и «истории», облеченных в ряд художественных образов с анимистической подоплекой их («Записи о делах древности» — «Кодзики»). Та же основ­ная действующая струя жизненной практики: чародейст­во, регулирующее все важнейшие акты поведения человека в отдельности и народа в целом, при этом — как в отношении внутреннего общения, так и общения с природой и богами («Молитвословия»— «Норито»). Те же элементы направ­ленного уже прямо на человека анимизма, особенно сильно действующего в области мифологической трактовки сек­суального момента и приведшего к образованию эротиче­ской лирики (поэтическая антология «Манъёсю»)