Всеволод Кочетов - Молодость с нами

• Название: Молодость с нами
• Автор: Всеволод Кочетов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1956

В романе «Молодость с нами» В. Кочетов обращается к жизни советской интеллигенции, показывает борьбу передовых ученых против косности и рутинерства. Впервые опубликованный в журнале «Звезда» в конце 1954 года, роман этот значительно доработан автором для настоящего издания.

---

— Зря, — согласилась и Варя. Она пошла разыскивать телефон, чтобы позвонить в больницу и узнать об отце. Оля присела возле топившейся печки, в которой гулко трещали еловые поленья, она смотрела в огонь и думала о Викторе Журавлеве: получил он ее письмо или нет и что он в этот поздний час делает, спит ли или готовится к зачету, который в среду. Оля подумала и о своих аспирантских делах. В последнее время она много лодырничала, и эти дела остановились. Давно Оля не была в городской библиотеке, тетрадки с выписками, которые Виктор Журавлев мог видеть в ее сумке, подброшенной ему, — это еще тетрадки зимнего времени, весна и лето не обогатили Олю познаниями истории общественных отношений в древней Руси. Но, в общем-то, так и должно быть, не надо слишком огорчаться и терзать себя угрызениями, лето — время, не для занятий, а для отдыха. Пожалуйста, приди сейчас в институт — кого ты там застанешь? Разве только хозяйственных работников да членов приемной комиссии. И в городской библиотеке летом далеко не так людно, как бывает в иные времена года.

Оля смотрела в огонь, и перед нею, озаренный пламенем, вставал бронзовый человек, покоряющий пламя.

2

Костя с детства любил собак, хотя семья Колосовых их никогда не держала. Будучи еще совсем маленьким, лет пяти или шести, Костя нашел на улице щенка. Серый песик жался к забору, стараясь забиться под него от дождя и холода, и жалобно повизгивал. Косте стало очень жалко собачку. Он поместил ее к себе на грудь под пальто и принес домой. Весь вечер Костя кормил его, поил молоком, укутывал теплым платком Елены Сергеевны и все спрашивал: «Мы оставим его, да, оставим? Мы не выгоним его на улицу?» На ночь он потребовал, чтобы щенок был положен на коврик возле его постели.

Ночью щенок так пищал и визжал — чего крепко спавший Костя, конечно, не слышал, — что под утро Павел Петрович взял и вынес его во двор.

Когда Костя увидел, что щенка в доме нет, он так отчаянно заплакал и плакал так долго, что и сам Павел Петрович и Елена Сергеевна отправились на поиски песика. Но песика уже подобрал кто-то другой.

С тех пор Костя полюбил собак, как он говорил, навечно. И ему большое удовольствие доставляло заниматься с собаками, которые были у пограничников.

На заставе было шесть собак: пять взрослых и одна, которой еще не исполнилось года. Сержант Локотков называл ее щенком, хотя по росту она не отличалась от остальных. Только если внимательно вглядеться, можно было заметить, что у тех, остальных, выражение на мордах явно взрослое, а у этой детское. Ни злобы в нем, ни настороженности, одно доверчивое любопытство, желание приласкаться к человеку или немножко созорничать: погнаться, например, за курами жены капитана Изотова, утащить сапог у зазевавшегося солдата, который со щетками и ваксой расположился на солнышке, и трепать, таская по двору. Эту собаку звали Найда, и сержант Локотков, который ее иногда выпускал побегать по двору, говаривал: «Пусть поскачет Найдочка, скоро возьмем ее в науку». Он объяснял Косте: «Вот ведь какое дело, товарищ лейтенант. Вся работа пограничной собаки на чем строится? На недоверчивом отношении к посторонним людям. По-вашему, это как? Славная собачка, с такими добренькими глазами? А по-нашему, никуда она не годится. Вот обождите, мы за нее возьмемся. Посмотрите, что из собачки получится».

Вскоре Локотков, как и обещал, взялся за Найду. Бегать по двору — об этом нечего было и говорить. Найда или сидела в питомнике, где были размещены будки, перед каждой из которых был отгорожен досками и металлической сеткой небольшой дворик для гуляния, или ходила в поле и в лес с сержантом Локотковым, минуя общий двор стороной: ее надо было отучить от людей. Костя Колосов несколько раз присутствовал при том, как Локотков вырабатывал у Найды злобу и недоверчивое отношение к посторонним. Для этого у него были помощники, приезжавшие с других застав.

Велика оказалась премудрость, которую должна была постичь молодая собака, чтобы стать настоящей пограничной собакой. Локотков учил Найду не прикасаться к пище, которую ей предлагали посторонние или которую она находила на земле, учил удерживаться от лая там, где лаять было нельзя, учил находиться в дозоре, обыскивать местность, брать след. Остальные собаки в питомнике были взрослые, бывалые, обстрелянные. На боевом счету шестилетней Пальмы, желтые глаза которой светились, как у тигра, были четыре задержания. Один из нарушителей стрелял в нее из пистолета, тяжело ранил, но истекавшая кровью Пальма все же не упустила его, она ринулась ему на грудь и вцепилась зубами в горло.

Костя очень любил занятия с собаками, особенно с Пальмой, которая удивительно быстро находила след того солдата, который изображал нарушителя, и мчалась по следу, не опуская морду к земле; у Пальмы, по словам Локоткова, было верхнее чутье.

Косте на границе все было интересно. Он любил часами сидеть на каком-нибудь из наблюдательных пунктов.

В одном месте дом жителя сопредельного государства стоял в двадцати метрах от границы. Это был большой сельский дом с пристройками, крытым двором, обнесенным стеной из гранитных валунов, скрепленных цементом в мощную крепостную стену. В доме, видимо, жил крепкий кулачина. Было известно, что осенью он отправляет для продажи множество возов зерна, зимой — несколько саней свиного мяса. На его полях работали батраки. Костя видел его многократно. Кулак был рыжий, с бородой такого фасона, какие в прошлом веке носили ирландские шкиперы, ходил в долгополых черных пиджаках. У него были жена и взрослая дочка, они по воскресеньям в рессорной двуколке отправлялись в церковь; было два взрослых сына, они то появлялись в доме, то надолго исчезали. Появлялись в доме и еще какие-то люди, и была эта обнесенная камнем усадьба одним из пунктов наблюдения за нашей границей. Она стояла на пригорке, и оттуда далеко просматривалось полотно железной дороги, вплоть до заставы и дальше, до станции Полянка. И еще была эта усадьба местом привала для тех, кто с той стороны изучал нашу границу, систему ее охраны и режим ее жизни.

Костя уже знал грузную, старчески-медвежью походку рыжего хозяина, который ходил возле дома, распустив руки, как распускает крылья больная птица; знал его жену с лицом, изъеденным оспой, знал дочку — красивую белокурую женщину лет двадцати пяти, которая зимой носилась на лыжах вдоль границы в цветных вязаных костюмах, что лесная фея, а летом купалась в речке, подобно русалке проплывая под водой добрый десяток метров. «Смотри, лейтенант, — говорил капитан Изотов, когда Костя вновь начинал рассказывать, чем занималась в этот день дочка рыжего кулака, — не влюбись! Пропало тогда наше дело». Костя знал даже некоторых из постоянных посетителей пограничной усадьбы. Как, с помощью каких средств вели они наблюдение за нашей границей? Костю очень мучил этот вопрос, потому что ничего хоть сколько-нибудь подозрительного он не замечал ни в единственном, обращенном к границе окне дома, всегда закрытом розовой занавеской, ни в стенах дома или двора — нигде.

Но пришла такая минута, которая одна способна вознаградить за недели и месяцы терпеливого ожидания. В то время, когда Костя в тысячный раз обшаривал глазами дом и все его окружающее, один из серых кирпичей, из которых была сложена дымовая труба, шевельнулся, и на его месте вдруг открылось темное отверстие. Его тотчас заполнил какой-то предмет. Костя определил, что это был объектив перископа, но объектив не обычной круглой формы, а прямоугольный, плотно заполнивший отверстие. Солнце падало с другой стороны, стекло не давало никакого отблеска, оно казалось таким же серым, как только что исчезнувший кирпич, сливалось с кирпичами, его как бы и вовсе те было, но за ним где-то — может быть, на чердаке или даже в самом доме — скрывался человеческий глаз, глаз чужого наблюдателя.

Объектив торчал часа полтора. Он появился перед самым приходом местного поезда на станцию Полянка, а исчез только после того, как поезд собрался в обратный путь.

Костя доложил о своем открытии капитану Изотову; вечером приехал подполковник Сагайдачный. Костя рассказал об этом и ему. Сагайдачный сходил утром с Костей на пост, дождался часа прихода поезда на Полянку, сам убедился в том, как на месте кирпича возникает объектив оптического прибора, и объявил Косте благодарность.

Спустя две недели на станции Полянка поставили громадный дощатый сарай для минеральных удобрений, который загородил со стороны границы и станцию, и перрон пассажирского пути, и товарные тупики. Очень удачно пришелся тут этот сараище. Стекло в трубе перед приходом поезда перестало появляться. Но Костя не ослаблял наблюдений за усадьбой рыжебородого, надо было искать другие стекла, через которые просматривался большой участок границы влево и видна была речка, в которой солдаты ловили щук и полоскали белье. Еще надо было за многим наблюдать, многое видеть, слышать, чувствовать и предугадывать. Костя все больше убеждался в том, что жизнь на границе — это жизнь в постоянном напряжении и ожидании, она обостряет чувства человека.