Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса

• Название: Узник гатчинского сфинкса
• Автор: Борис Карсонов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-7688-0247-9

Долгое время Зауралье было местом ссылки. О славных гражданах Отчизны — декабристах и других ссыльных, конфликтующих с престолом, на Курганщине — рассказывает автор, опираясь на архивные и малоизвестные источники.

Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Кто мог тогда знать, кто мог подумать, что только через 32 года судьбе будет угодно назначить им первую и единственную встречу…

Лев Николаевич Толстой как-то сказал, что из всех наук самая точная наука — история! И в самом деле, аксиому эту мы особенно остро почувствовали сегодня, в наше великое время переосмысления, когда неоправданные исторические зигзаги, ложь, волюнтаризм, диктаторство, намеренное умолчание одного и не менее намеренное выпячивание другого совершенно сместили акценты, и мы вместо Истории получили отполированный без сучка и задоринки панегирик с одним раз и навсегда утвержденным рефреном: «Аллилуя!» Эта беспардонная аллилуйщина привела к чудовищной деформации нашего сознания и разрушению нравственных основ бытия. И потому стоит ли удивляться, когда накануне открытия в Кургане музея декабристов один партийный деятель заявил: «А зачем нам приглашать потомков декабристов? Да еще, поди, в президиум сажать этих дворянских отпрысков?..»

Что ответить на эту дремучую спесь? Вздохнешь и посмотришь в окошко. Или начинаешь прятаться за широкую спину Владимира Ильича Ленина. А если бы, паче чаяния, у него не было бы всем нам известного высказывания о декабристах, как быть тогда? За кого прятаться? Чьим авторитетом отбиваться?

Вот говорят: «Не все ли равно, где жил Кюхельбекер — в Смолино или Кургане. Для обывателя это совершенно безразлично!» Для обывателя — возможно, для Истории — нет! В противном случае это будет все, что угодно, но только не История. В истории нет мелочей. В ней все важно, все значительно, все взаимосвязано. Сместив одно самое крохотное звено, может быть, такое крохотное и незначительное, что его не сразу и заметишь, как цепь… разрушится.

Мучительно долго искал я какие-либо следы Дросиды Ивановны Кюхельбекер, связанные с продажей своего дома. Коль скоро мы установили, что сестра Вильгельма купила ему дом в самом Кургане, то логично предположить, что после отъезда из Кургана Дросида Ивановна его продала? А где купчая? Или хотя бы какой-либо иной документ, или хотя бы какое-либо косвенное свидетельство об этом. Глухо. А все потому, что в революцию и гражданскую войну очень сильно пострадал городской архив. Ценнейшие документы пачками и тюками выбрасывались на улицу, и ветер носил по городу сотни и сотни листов с двуглавыми орлами на печатях и с грифом «совершенно секретно». Предприимчивые торговцы использовали архивные листы для завертывания селедки и мыла. Например, грозную правительственную бумагу о розыске по России Кюхельбекера использовали в одном доме для проклейки оконных рам.

Так что же делать? Казалось бы, поиск зашел в тупик. Но вот однажды, в который раз перечитывая какую-то купчую крепость, я обратил внимание на то, что когда с купчей брали пошлину, то одновременно брали немалые по тому времени деньги «на пропечатания объявлений в Сенатских Ведомостях обеих столиц».

Эге, подумал я, так, значит, и надо искать эти объявления в этих газетах. Тем более, тогда губернских газет еще не было, всего и было-то две правительственные. Ну, а в других объявлений не давали.

И вот Ленинград, Фонтанка. Я прихожу сюда каждое утро, к этому строгому трехэтажному зданию с великолепным восьмиколонным портиком по центру фасада. По отлогому пандусу, выложенному старым булыжником, захожу под тяжелую аркаду крытого подъезда и открываю массивную дубовую дверь в вестибюль. Роскошная лестница из вестибюля ведет в верхние этажи. Я пытался представить себе, как когда-то по этим лестницам, коридорам взлетали в своих белых, голубых и коричневых платьицах на резвых ножках юные создания — воспитанницы Екатерининского института благородных девиц. Была среди них и известнейшая впоследствии содержательница лучшего в столице литературного салона Сашенька Россет, родная племянница нашего декабриста Николая Ивановича Лорера. Из окон третьего этажа девочки видели, как вдоль Фонтанки увозили в Сибирь на каторгу государственных преступников.

Теперь здесь газетные залы Публичной библиотеки. С утра мне привозят на тележках пудовые подшивки прибавлений к «Санкт-Петербургским Сенатским Ведомостям». А полностью они называются так: «Санкт-Петербургские Сенатские объявления по судебным, распорядительным, полицейским и казенным делам». Вот в них-то и печатались объявления на продажу недвижимого имущества со всей Российской империи! Боже праведный! Да мыслимо ли в этом безбрежном море найти какую-то купчую? К тому же я не знаю не только месяца, но даже и года, когда Дросида Ивановна могла продать свой дом. Выходит, что следует объявить поиск… тотальный.

Поначалу дело у меня двигалось туго. Но прошла неделя, прошла другая, и я почти освоился. Я заприметил, что необязательно просматривать подряд всю подшивку, что купчие на дома надо смотреть в XVIII разряде.

Хорошо помню тот день, 12 июля 1977 года. Был вторник. Еще с утра заприметил я на Фонтанке частые гребешки волн, вздымаемые ветром с Невы. Ближе к обеду солнце и совсем спряталось, небо зараз обложило тучами, и в высокие окна нашего небольшого читального зала застучали редкие капли дождя. Я сидел почти у самого подоконника и методично листал, и листал, и листал. В глазах прыгали строчки, цифры, названия: в Тамбовском окружном суде, в Рижском губернском правлении, в Варшавском воеводстве. Время от времени, чтобы снять ломоту с глаз, я на минуту закрывал глаза пальцами, а потом смотрел на Фонтанку, на небольшой белый однопалубный пароходик с туристами. Он целыми днями ходит тут, потому как и сама пристань-то его была тут же, почти рядом, у Аничкова моста. Еще мелькнула мысль: может, как-нибудь прокатиться на нем? Вроде бы по Неве на острова заходит? Впрочем…

Заканчиваю 4-й том объявлений за 1849 год. Осталось три странички. Грустно. Тягостно. Просмотрено более 43 тысяч! На что надеяться? Ведь Дросида Ивановна в конце октября 1846 года насовсем покинула Курган. Значит, или тогда же или чуть позже она продала дом свой. Выходит, или я просмотрел купчую, или ее надо искать в «Московских Сенатских Ведомостях»…

И вот… И вот… Во мне будто замирает что-то внутри. Читаю!..

«Понедельник, декабря 12 дня 1849 г.

42 500. Тобольской губернии, в Курганском окружном суде.

1849 года июля 7-го совершена купчая крепость на продажу вдовою государственного преступника Дросидою Ивановою Кюхельбекер курганскому мещанину Василию Федоровичу Романову дома, состоящего в Кургане, под которым земли длиннику по улице 19, а поперечнику 28 сажен, ценою за 400 рублей серебром.

Купчая писана на гербовом листе в 1 рубль 80 коп. Пошлин с 400 рублей взыскано 16 рублей и с Акта 3 рубля».

Наконец-то! Свершилось! Я откидываюсь на высокую спинку стула и какое-то время нахожусь в некой прострации. Я даже не заметил, как опустел зал и я остался в одиночестве, как подошла ко мне дежурившая нынче Леночка и, тронув за плечо, с улыбкой сказала:

— Приехали! Закрываем…

— Да, — подыграл я. — У меня конечная станция!

— Оставляете?

— Обязательно. Я хочу еще завтра убедиться: не сон ли…

Вот только когда окончательно все встало на свое место! Только сегодня, только сию минуту! Да, конечно, и до этой купчей было документально доказано, что Кюхельбекер жил в Кургане. Не один, не два, а целый комплекс различных документов, писем, дневниковых записей подтверждают это. Но!? Я не мог с той же документальной точностью указать местонахождение дома, размер усадьбы. А теперь все это определилось само собой, поскольку стал известен покупатель. А суть вот в чем: была найдена еще одна купчая, причем купчая в подлиннике Василия Федоровича Романова, когда, некоторое время спустя, он уже сам продал дом этот дворянке Анне Антоновне Буткевич. Подлинная купчая значительно отличается от той, что печатают в газетах. Она подробна (на 4 листах большого формата). В ней указывают все: и надстройки, и пристройки, и что дом куплен у Д. И. Кюхельбекер, поименно названы соседи справа и соседи слева.

И все-таки, насколько же наше мышление консервативно, как прочно и с какой железобетонной жесткостью мы опутаны стереотипами! Не с каким-то тайным или явным ортодоксом, заведомым душителем свежей мысли, приходится часто бороться, а с собственным предубеждением и косностью! Допуская, что архивные находки дело случая, ну, может быть, терпения, я допускаю и то, что ученые, не будучи знакомы с местной топографией, не смогли правильно «сориентироваться на местности», а потому и правильно прокомментировать письма Кюхельбекера, писанные в канцелярию царя. И, конечно же, не от злого умысла поселили они его в пойме. Все так!

Но опять это «но»! Существуют документы, которые были опубликованы еще в начале нашего века. В них четко и ясно сказано, где жил Кюхельбекер. Об одном таком документе — письме Дросиды Ивановны к тобольскому губернатору Энгельке я уже упоминал. Но есть еще один, еще более интересный для нас. Мне думается, тут будет весьма уместно сказать и о том, что вызвало его появление.