Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов

• Название: Самый обычный день. 86 рассказов
• Автор: Ким Мунзо
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-00651-5

Известного каталонского писателя Кима Мунзо (р. 1952) критики единодушно называют одним из лучших европейских мастеров короткого рассказа. В его творческой манере переплетаются реалистический и гротескный стили. Мунзо мастерски использует богатые традиции испанского сюрреализма, создавая особый мир, в котором обыденные предметы обретают фантастические, порой пугающие очертания, а человеческие характеры раскрываются с совершенно неожиданной стороны. Как правило, концовка рассказа непредсказуема, и это держит читателя в напряжении до самой последней строки.

---

Север и Юг

С. взбежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки, стараясь укротить колотившееся сердце. Бедняга нервничал и не знал, как поступить. На последнем пролете он постарался взять себя в руки и тут сообразил, что на самом деле внешне в его облике могло показаться подозрительным только учащенное дыхание. С. сделал несколько глубоких вдохов, опасливо открыл дверь и стал прислушиваться к тишине, пытаясь что-нибудь разузнать. Он отдавал себе отчет в том, что вся его жизнь могла рухнуть в один момент, превратиться в груду щебня, и предотвратить эту беду казалось ему невозможным. Но сейчас, однако, не время жаловаться или говорить о том, что надо было сделать (и чего он не сделал, потому что в решающий момент человек не должен распускать нюни). В конце концов, нам дана только одна жизнь, максимум — две; и то, что пол и потолок дали трещину и фундамент, на котором в течение многих лет он строил свое существование, рушился, было самой минимальной расплатой за содеянное. Он сам завел себя в этот тупик, и сейчас водоворот угрожающе засасывал его, и бездонная глубина омута готова была поглотить его навсегда. С. сел в кресло и запрокинул голову назад.

Он представил себе всю ярость Ю., ее раскрытый в напряжении рот, ее глаза, которые пристально смотрят ему в лицо, словно она его не узнает, словно первый раз в жизни видит это пресмыкающееся, которое тихонько кашляет перед ней. Ему захотелось отвести глаза от этого взгляда, который обжигал его кожу. Никаких других ее реакций представить себе он пока не мог: потом ему виделся только фонтан, из которого били бешеные струи различных возможностей. С. знал, что теперь уже никогда ему не дадут половинку конфеты, не будет джема по утрам в воскресенье, вечерних прогулок, поцелуев в лифте, смеха на ипподроме, двух билетов в кино, спрятанных иногда под шляпой, а иногда под салфеткой. Начиналось время утренних заморозков, резкого звона будильника, пустых вечеров, когда лев мечется по своей ставшей слишком просторной клетке, монах запирается в свою келью, а на пыльное чучело птицы набрасывается моль.

Хотя, конечно, со временем иней растечется водой и начнется футбол по четвергам, карточные баталии по субботам, банки из-под пива под кроватью, ноги на столе, завтрак с шампанским перед тем, как отправиться спать. И не только это: навсегда уйдут в прошлое визиты сморщенных родственников и друзей-умников, которые стряхивают пепел на паркет во время званых ужинов. Не будет больше чулок на диване, бестактных советов, волос в раковине умывальника, непомерных требований. Некоторое время С. ходил взад и вперед по квартире, пока голова у него не пошла кругом; его тошнило, но одновременно хотелось есть. Он умылся, расставил книги на полке и занялся регулировкой скорости проигрывателя.

И в это самое время он услышал шаги Ю.: она торопливо поднималась по лестнице, вставляла ключ в замочную скважину и открывала дверь. Как дети, которые, желая спрятаться, закрывают глаза ладошками, С. не стал смотреть в ее сторону, он услышал, как Ю. бросила пальто и шляпу на стул и сказала «привет». Ее взгляд не прожигал его насквозь и был гораздо слабее, чем он предполагал ранее. В замешательстве он поднял глаза и встретился с ней взглядом: Ю. нервничала и старалась укротить сильно бьющееся сердце. С. растерялся: он предусмотрел все ловушки, в которые мог попасться, но никак не предвидел этого неожиданного перемирия. Было совершенно ясно, что ни тот ни другой не хотели заводить разговора о случившемся, потому что оба чувствовали себя одинаково растерянными. С. понял, что, даже не начавшись, уже кончилась игра в покер и не будет ног на столе, футбола по четвергам, банок из-под пива под кроватью и завтраков с шампанским перед тем, как отправиться спать. Конечно, теперь возвратятся половинки конфет, джем по утрам в воскресенье, два билета в кино, спрятанные под шляпой. Но также, правда, и волосы в раковине умывальника, чулки на диване, бестактные советы, визиты сморщенных родственников и друзей-умников, которые стряхивают пепел на паркет во время званых ужинов, непомерные требования и нередко рука, сжимающая нож. Он поднялся (и ему стало совершенно очевидно, что все те мысли, которые промелькнули в его голове, одновременно пронеслись в ее мозгу); их щеки соединились, они поздоровались еще раз и поцеловались, сжимая друг друга в яростных объятиях.

Звонки

Утро было пресным, как вареное яйцо. На теннисном корте все шло как всегда: например, подача оказалась слишком длинной (или короткой, или точной) и Начо (как это с ним часто случалось) потерял мяч, который отскочил от стены (или от металлической сетки, или от дерева) и долго катился по земле, пока не остановился возле пустого складного стула. Скажем (чтобы не предаваться слишком долгим рассуждениям), что благодаря этому мячу Энрик выиграл подачу, сет и всю партию в целом. Все это несущественные детали: он почти всегда выигрывал.

Потом он принял душ и оделся. Начо предложил ему пообедать вместе, но Энрик отказался: он договорился встретиться с Пепой. Недавние противники решили созвониться попозже и пойти ужинать.

Пепа опоздала и стала просить прощения прямо в дверях ресторана. Кроме того, она уже пообедала: съела бутерброд с приятелями из университета, о чем чрезвычайно сожалела. Энрик подумал, что один бутерброд — это не обед. Пепа сказала, что выпьет вина с ним за компанию. Официант принял заказ. Она улыбалась. Энрик рассказал, что купил дом на Менорке (чтобы проводить там выходные) и решил пройти курс пилотирования небольших самолетов, чтобы упростить вопрос с транспортом. Пепа предложила пойти в кино.

Через два часа они вышли из кинотеатра, пошли к Энрику домой и легли в постель. В восемь часов, когда они дремали, позвонил телефон. Это был Начо, страшно сердитый: он два раза подряд ошибся номером и оба раза попал в одну и ту же квартиру. Приятели договорились поужинать вместе. Пепа все никак не могла проснуться. Энрик стал покусывать ее бедра.

— Пойдем вместе в душ?

Когда они уже начали намыливаться, телефон зазвонил снова. Энрик пошел взять трубку, оставляя мокрые следы на кафеле; его член возвышался над мыльной пеной. Пепа дотронулась до своего соска и скорчила ему гримасу.

— Слушаю.

Ответом была тишина, но на другом конце провода кто-то почти беззвучно дышал.

— Слушаю!

Дыхание заколебалось. Казалось, звонившему трудно сдержать смех. Энрик представил себе яблоню без листьев и без яблок — картонную декорацию; а потом немого попугая, который звонит из другого, параллельного мира, расположенного поблизости от нашего. Наконец раздался голос девушки:

— Привет, Энрик. Ты меня помнишь?

Он не помнил. На какую-то долю секунды ему подумалось: «Может быть, это Эва, а может быть, Анна». Энрик мысленно рассмотрел все возможные варианты: этот голос был ему решительно незнаком. Член свисал вниз, и мыльные капли падали на пол, образуя там лужицу.

— Честно говоря…

— Неужели ты уже не помнишь, к-а-а-а-к мы проводили время?

Голос старался звучать возбуждающе, и это было смешно. Если кто-нибудь и задает вопрос: «Неужели ты уже не помнишь, как мы проводили время?» — то делает это только в шутку. Оставив Эрику время для ответа, голос зазвучал снова:

— А я вот очень даже тебя помню. И знаешь, что я делаю, когда вспоминаю о тебе? — Дыхание было преувеличенно учащенным, девушка дотрагивалась языком до нёба. — Ты, наверное, догадываешься? Сначала я облизываю свой палец, потом сосу его, словно медовый леденец. А потом медленно-медленно, ведь спешить мне некуда (в моем распоряжении целая вечность) провожу рукой по всему телу, осторожно ласкаю каждую его складку, потому что мое тело хрупкое и с ним надо обращаться очень бережно. И вот сейчас, когда я себя трогаю здесь и прикасаюсь к этому бугорку, который вздрагивает, я таю от наслаждения, а палец другой руки я засовываю в одну дырочку: она шелковистая, мягкая и влажная…

Энрик повесил трубку. Он попытался догадаться (поскольку был абсолютно уверен в том, что не знаком с обладательницей этого голоса), кто из его приятелей умирает от смеха в двух шагах от телефона, пока его подружка и сообщница исполняет роль соблазнительницы. Энрик почувствовал, что его член снова встал, и поспешил этим воспользоваться. Он прыгнул в ванну, подняв фонтаны брызг.

— Знаешь, кто звонил? Одна девица рассказала мне кучу пакостей.

— Что же она тебе говорила?

— Она сказала, что два ее пальца вставлены как раз вот сюда.

Когда через полминуты снова зазвонил телефон, внутри у нее было уже три пальца. Они сделали вид, что ничего не слышат, и звонки раздавались долго, несколько минут, словно сигнал «неотложки».

На следующий день, выиграв партию в теннис, Энрик пообедал с советником банка. Потом позвонила Лидия. Они договорились, что он заедет за ней вечером. Дома Энрик переоделся, послушал музыку, просмотрел отчет… Ровно в восемь часов, когда позвонил телефон, он читал «Интернешнл менеджмент» и зевал.