Екатерина Мурашова - Красная тетрадь

• Название: Красная тетрадь
• Автор: Екатерина Мурашова
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2015

Роман о жизни в маленьком сибирском городке в конце 19 века, о любви и предательстве, о человеческой стойкости наперекор обстоятельствам.

Полиция, жандармское управление и казаки планируют и проводят в тайге совместную, не лишенную изящества операцию по одновременному уничтожению банды Дубравина, пресечению деятельности организации политических ссыльных и выявлению распропагандированных рабочих на золотых приисках. Для обеспечения этой операции полиция использует внедренных агентов-провокаторов. Маленький городок Егорьевск полон прошлых и нынешних тайн, взаимных любовей и ненавистей. На пересечении всех этих страстей оказывается приехавший из Петербурга на прииски инженер Измайлов, бывший революционер-народоволец. В результате развития сюжетных линий Измайлов оказывается на краю гибели, но находит в себе силы не только выжить, но и предотвратить кровавые события на золотом прииске. Дневник инженера Измайлова прихотливым образом попадает в Петербург, где и превращается в новый роман петербургской писательницы и почти фольклорного персонажа для егорьевской жизни – Софи Домогатской.

---

Вера гортанно засмеялась.

– Постели простынку и ложись на лавку, лицом вниз. Лежи и молчи, грязнуля, я все сама сделаю.

Вера стояла, закрывая выход, и Алеше не осталось ничего, кроме как подчиниться ее воле.

Березовый веник, Верины руки, сосновая ветка, горячая и холодная вода попеременно и восовокупе резвились на Алешиной спине. Стесняясь стонать, остяк тихонько покряхтывал, задыхался от дурманного пара и не чаял уже остаться в живых. Впрочем, философски думал он, чего ж на судьбу пенять – пожил немало и красно, теперь от Вериных рук можно и смерть принять…

Тем временем Верины руки развернули его на спину. Алеша мигом зажмурился от стыда и прочих, обуревавших его чувств.

– Взгляни на меня, – попросила Вера. – А после снова глаза закроешь. Так правильно будет.

Алеша открыл глаза и близко увидел большое Верино лицо с неожиданно темными глазами. Огромные груди тихо колыхались в такт глубокому и покойному Вериному дыханию. Против своей воли Алеша опустил глаза ниже. Всего остального тоже было много. Для старого остяка Алеши – даже слишком. Тело у Веры было белое, налитое и невероятно красивое.

– Насмотрелся? – с усмешливой лаской спросила Вера. – Вот теперь глаза закрой, и не гляди. А то как бы…

В последующие, неизвестно сколько продолжавшиеся по обычному счету времена Алеша, прекрасно осознавая, что грешит (помимо всего прочего он помнил, что даже у русских баня считается местом бесовским и нечистым), бессчетное число раз помянул Христа, а также всех богов и духов своего племени, даже тех, которых, казалось бы, забыл намертво и не поминал с детства.

Мягкие Верины пальцы, язык и губы делали невозможное. Алеша, не в силах больше сдерживаться, стонал, чувствовал соленый привкус крови на своих искусанных губах, и еще кое-что чувствовал, то на что уж и надежду потерял давным-давно…

Потом Вера деловито подняла насквозь мокрую рубаху, и уселась на него верхом, своею рукой, осторожно, но твердо соединив их тела в единое целое. Все последующее она тоже делала почти в одиночку, а Алеша чувствовал, как по его широким скулам катятся обжигающие и стягивающие кожу, горячие слезы. Стыд, страх и забытое наслаждение не давали ему дышать.

Когда все кончилось, Вера прилегла рядом на лавку и, ловко стянув через голову рубаху, спросила:

– Хочешь потрогать?

Алеша, не открывая глаз, протянул руку. Женщина направила ее к своей груди, а сама тем временем поскребла ногтями внезапно зачесавшийся бок.

– ВЫ, самоеды, своих баб-то ласкаете? – с честным исследовательским любопытством спросила Вера. Дыхание ее было еще бурным, но ритмичным, и говорить не мешало. – Дело-то общее, но ведь у каждого народа обычай свой, так я понимаю…

Алеша чуть заметно кивнул, дрожащей ладонью оглаживая чуть выпуклый живот и бедра Веры. Женщина удовлетворенно прижмурилась.

– Ну вот, а говорил: не могу, не могу! – усмехнулась она. – А все можешь, если тебя приласкать как следует. Следующий раз так трусить не будешь, так и еще лучше выйдет… Так вы, остяки, как предпочитаете-то? – не отставая от интересующего ее предмета, вновь спросила Вера. – Какой обычай у вас?

– У нас принято, чтобы мужчина сзади, – с трудом выговорил Алеша. – А женщина – на четвереньках. Но я не… – почему-то ему вдруг показалось, что его честный ответ касательно интимных привычек самоедов непременно должен оскорбить Веру.

– Ага! – удовлетворенно воскликнула Вера. – Поняла и запомнила. Но это мы уж в следующий раз попробуем. На сегодня тебе хватит… Ну, ты иди теперь в избу. Кваса выпей и спать ложись. Я мыться буду. А ты не мешай… Значит, вот как…

Лицо у Веры сделалось задумчивым, а Алеша вдруг вспомнил инженера Печиногу и представил себе, что у его вдовы и наследницы тоже имеется где-то такая специальная, разбитая на графы тетрадочка, вроде той, в которую она записывала латинские слова, и вот, она садится и записывает в нее следующей строкой:

«Остяки – тире – мужчина сзади, женщина спереди, на закорячках…»

Бледно улыбнувшись, Алеша, кряхтя, сполз с лавки. Вера игриво шлепнула его по тощему голому заду.

– Отвернись хоть, я оденусь, – жалобно попросил Алеша.

– Да завернись в простынь, возьми порты и иди так, – беспечно сказала Вера. – Кто на тебя глядеть-то станет. Бран с Медб? Так и пусть глядят. Они голого мужика сроду не видали. Им, должно, любопытно будет… Да хозяйство береги, чтоб не слизали или не скусили. Пригодится еще…

Проходя по деревянным мосткам расстояние в пять саженей, которое отделяло баню от дома, Алеша думал одновременно о нескольких вещах. О том, что все Верины привычки явно и больно напоминают время, когда она жила с Матвеем Александровичем Печиногой. Только ему напоминают или и ей тоже? О том, что сегодня он, уже того не чая, снова стал мужчиной. О том, что надо бы нанять мужиков и пристроить к избе новый флигель, ведь дети-то подрастают, и им нужны свои покои. О том, что если бы сейчас кто-нибудь что-нибудь сказал или сделал против Веры Михайловой, то он, старый остяк Алеша, зубами перегрыз бы этому существу становую жилу и с наслаждением, не дожидаясь последних судорог, выпил бы его теплую кровь. От этих странных мыслей Алеше попеременно становилось то холодно, то жарко. «Зачем связался?» – на пробу спросил он себя. Ответ пришел сразу, по-молодому веселый и яростный. И что бы ни случилось дальше, он ни о чем, совершенно ни о чем не жалел.

Глава 9 В которой рассказывается история сиротки Сони, а Веру Михайлову навещает полицейский урядник

Собаки трусили далеко впереди, радуясь первому, еще бодрящему, а не сковывающему до костей морозцу. В грязи дороги остающиеся от их лап, расплывающиеся следы казались невероятно огромными. Если не знать, то и впрямь впору думать об оборотнях. Иногда на бегу Медб оборачивалась к Брану и игриво кусала его за плечо, привлекая внимание. Кобель на заигрывания сестры почти не реагировал, держал какой-то свежий след. Время от времени Бран останавливался (Медб по инерции убегала вперед), поднимал к небу тяжелую башку и, поводя носом из стороны в сторону, нюхал хрустящий мелкой ледяной пылью, скомканный предзимьем воздух.

Дети, идущие позади, знали, что полуволки, казалось бы, полностью поглощенные своими делами, ни на мгновение не выпускают их из виду. Обычная игра детей и собак состояла в том, что Соня или Матвей, стараясь двигаться как можно быстрее и незаметнее, скрывались в подлеске и там затаивались. Буквально через несколько секунд оба пса разворачивались и с тревожным лаем бросались на поиски исчезнувшего. Напрасно оставшийся пытался уговорить или отвлечь их. Пока беглец не будет обнаружен и за полу не вытащен из своего укрытия, собаки нипочем не успокаивались.

Но нынче игр не было. И обычных разговоров обо всем – тоже. Рябину собирали молча. Матвей недоумевал и не знал, как спросить. Соня сама позвала его, а теперь молчит так окончательно, словно язык проглотила. На людях Соня была молчаливей Матвея, но, когда дети оставались наедине, она всегда говорила больше названного брата, и ее оригинальные объяснения были для мальчика неиссякаемым источником всевозможных сведений и даже теорий.

– Соня, а отчего листья непременно зеленые? Ну, не красные там или не голубые?

– Помнишь, мы с тобой краски смешивали, когда Варвара нас рисовать учила? Если синий и желтый смешать – что будет?

– Зеленый!

– Ну вот, сам гляди. Небо – синее, солнце – желтое. На земле, в лесу отражение смешивается, что выходит?

– А куда Бран с Медб денутся, когда умрут? Агаша говорила, что в рай собак не берут. Разве у них души нет? Я не верю…

– Собаки служат человеку, оттого их души на небо не попадают, а возвращаются обратно – служить. Вот как у Опалинских, помнишь, бабушка Марфа рассказывала. Старая Пешка теперь аж в четырех собачках живет. И все – такие же умные.

– А отчего, если соль в ранку попадет, то щиплет?

– Помнишь, мама Вера нам про микробов рассказывала? Когда ранка, там всегда микробы заводятся. А если на них соль попадет, им не нравится, и они все сразу кусаться начинают, как маленькие собачки. А зубки-то у них маленькие, вот тебе и кажется, что щиплет…

– Соня, чего ж ты молчишь? Мне скучно! – решился, наконец, Матвей, когда сестра, с полной доверху корзиной, слезла с корявой, расщепленной с верхушки рябины.

– Ну давай говорить, – Соня по-взрослому вздохнула и присела на мокрый, холодный пенек. – Только я все равно не знаю, что делать. Боязно мне!

Когда всезнайка-сестра призналась в своем страхе, Матвей мигом почувствовал себя сильным и отважным и пожалел, что не захватил с собой деревянного меча.

– Ты мне расскажешь, и мы вместе придумаем! – решительно сказал он и грозно насупил жидкие, рыжеватые брови.