Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

• Название: Рыжеволосая девушка
• Автор: Тейн Фрис
• Издательство: Издателъство иностранной литературы
• Жанр: О войне
• Год: 1959

Рыжеволосая девушка — роман о борьбе голландского Сопротивления с гитлеровскими захватчиками. 5 мая 1940 года Германия напала на Голландию и за 5 дней завоевала ее. Правительство Голландии сбежало в Лондон. А люди остались. Они ненавидели нацистов и организовали тайное Сопротивление. Движение Сопротивления во время войны существовало во всех странах Европы, захваченных Германией. Остросюжетная книга напоминает: страна, родина — это не правительство. Это народ, который в трудную минуту способен на подвиг. И после войны, как только в какой-либо стране тупорылое нацистское зверье захватывало власть, терпеливый народ не выдерживал и выкидывал уродов на помойку истории.

---

— Значит, Юдифь в безопасности… — проговорила я. — Значит, хоть здесь повезло…

Флоор с тревогой заботливо поддерживал меня.

— Ну, ты пришла в себя, Ханна? — спросил он. — Стисни покрепче зубы…

Стуча зубами, я кивнула, хотя ноги у меня подкашивались, а на лбу выступил холодный пот.

— Каждый… только требует… чтобы я… стиснула зубы… — бормотала я. — Иногда это… право, не под силу.

Я вырвалась от Флоора. И бросилась в кустарник. Там меня стошнило, я дрожала и тряслась всем телом. Я чувствовала — вот сейчас я умру, и даже желала этого… Но и тогда, еще не отдышавшись, я уже знала, что не должна, не могу и не хочу умирать. Я должна выполнить свою задачу.

…Поддерживая меня, Флоор дошел со мной до огорода, где передал меня Карлин. Она уложила меня, дала мне холодной воды и аспирину и села возле моей кровати, держа мою руку в своей. Через пять минут я отправила ее обратно и вскоре уснула. Потом я вдруг проснулась, словно кто-то толкнул меня. Я больше не могла лежать. Меня призывали мертвые, призывали заключенные в тюрьме. Я вскочила с постели, оделась, сунула в непромокаемый плащ револьвер. И в таком виде снова появилась в кухне, перед удивленными взглядами товарищей.

— Флоор, помоги мне проверить велосипедные шины, — попросила я. — Поеду в Гарлем.

Флоор поднялся со стула и встал между мною и входной дверью — огромный, крепкий, в довольно грозной позе.

— Ханна! — сказал он. — Ты не натворишь никаких глупостей, понятно?

Я покачала головой.

— Мне нужно быть в штабе, Флоор. Я должна точно знать, что именно случилось.

Он с минуту подумал, затем сказал — Ладно… я отправлюсь вместе с тобой.

— Я поеду одна. Флоор, — твердо сказала я. — Отныне мои приметы известны. Ты подумал об этом?

Он взял меня за руку и увлек за собою из дому.

— Ханна… Я тебя не задерживаю. Однако я хочу знать, действительно ли ты сумеешь бороться? Больше не должно быть жертв.

Сжав кулаки, я гневно ответила ему:

— Я же сказала тебе, что я как в броне. У меня броня изнутри и снаружи.

Он опустил глаза и пошел к сараю, чтобы проверить шины на моем велосипеде.

Старые знакомые

Больше не должно быть жертв, сказал Флоор.

Я насчитала, включая моих родителей, уже шесть жертв. Шесть человек, которых я знала. Но мне не было известно, слава богу, скольких людей в этой маленькой стране, в сотнях мест, в этот момент преследовали, продавали, арестовывали и умерщвляли.

Тревога гнала меня вперед. Я больше не замечала красот природы, не ощущала летнего воздуха. Склонившись над рулем, я хотела только одного: двигаться вперед. По дорогам, велосипедным дорожкам и мостам. Переезд на пароме был мучительным испытанием. Я видела перед собой лишь камни, асфальт, бетон. Весь мир казался мне твердым и неподатливым, сделанным из камня и бетона.

Я думала о тех, кого я встречу в штабе, и боялась этого. Боялась их лиц, их сострадания, их сочувствия, слов, которые они мне скажут. Слов о Хюго. О Томе, Эдди и Яне. Об аресте моих родителей…

Иногда люди могли бы из сочувствия друг к другу помолчать, подумала я; самое доброжелательное слово может быть лишним.

Сердце мое билось учащенно, когда я приближалась к штабу и тщательно осматривалась, не преследует ли меня кто-нибудь. Проехав взад и вперед раза два, я не заметила ничего подозрительного. Затем я свернула в сад, поставила свой велосипед в заброшенном домике садовника и с сильно бьющимся сердцем направилась к дому.

Проходя по коридору, я услышала треск радиоприемника: товарищи мои ловили, по-видимому, станцию, чтобы послушать последние известия: был конец дня, когда мы обычно слушали Би-би-си. Я все еще не решалась перешагнуть порог комнаты, сердце комком подступило к горлу.

Первым я увидела Франса, он сидел справа от двери, у спрятанного радиоприемника. Как только он меня заметил, раздался щелчок — он выключил радио и медленно поднялся, на ноги. Я обвела взглядом комнату, в ней было всего три человека: Франс, Вейнант и молоденький Отто, новичок. Все трое в ужасе уставились на меня.

Мне захотелось стать невидимой. Я не трогалась с места. В этой комнате я впервые увидела Хюго. Здесь в душе моей зародилось восхищение им, которое позже выросло в любовь. Здесь я слышала, как он говорил, видела, как он молча сидел на старом диване или шагал по комнате своими маленькими, красивыми ногами. Теперь его ноги были покрыты белой простыней, а к руке привешена табличка «английский летчик». Если его еще не похоронили…

Я не могла двинуться с места, меня охватило отчаяние и сознание своей беспомощности. Все оказалось еще тяжелее, чем я думала. Вейнант был первым, кто понял мое состояние. Он через всю комнату направился ко мне, взял мою руку и сжал ее обеими руками. Он глядел на меня без неловкости, не жалостливо, а с доброй улыбкой, как старый друг. Его участие вывело меня из оцепенения, но вместе с тем я почувствовала себя еще более несчастной. Я, шатаясь, подошла к столу и, положив руки, спрятала в них свое лицо. На минуту мне даже захотелось выбежать из комнаты и скрыться в саду, за густыми кустами смородины, и там выплакать свое горе. Огромным усилием воли я справилась с собой. «Мое сердце в броне», — сказала я Флоору. Бедное мое, надорванное горем сердце, где же твоя броня?..

Я видела, что товарищи смущенно поглядывают на меня. Франс нервно теребил пальцами галстук, хотя он был завязан аккуратно. Он явно не мог придумать, с чего начать разговор.

— Ну вот, — сказала я как можно более твердо и угрюмо. — Я снова здесь… Все вы знаете, что случилось. Я бы хотела договориться с вами об одной вещи: не будем больше вспоминать о погибшем… по крайней мере теперь…

Я начала заикаться и потеряла нить разговора, представив себе мертвого Хюго на лазаретной койке. Наконец я вновь овладела собой, хотя это стоило мне невероятных усилий.

— Хюго… — начала я, и мой собственный голос резал мне слух, — Хюго был не только хороший товарищ, а самый лучший для меня…

Мне снова показалось, что я теряю нить. У меня задрожали губы, я не в состоянии была произнести больше ни слова. Чтобы удержать в повиновении губы, я прижала их руками. И вдруг я увидела рядом со мной полу пиджака Франса. Рука его уверенно и спокойно опустилась мне на плечо. И голос его звучал тоже спокойно и сдержанно:

— Мы всё знаем, Ханна… Все мы переживаем это — и те, кто сейчас здесь, и те, кто отсутствует. Ты правильно сказала: Хюго был не только хорошим товарищем. Он был у нас одним из лучших, как и те трое, которых немцы умертвили вместе с Херритом Яном. Это несчастье — наше общее. Однако я должен сказать, нам очень обидно, что в последнее время тебе пришлось столько пережить… Мы все уважаем тебя. Просто непостижимо, что ты еще так стойко держишься.

Я подняла к Франсу лицо, оно все было залито слезами.

— Тебе не за что уважать меня, — сказала я Франсу. — Я не лучше кого-либо из вас… Я промахнулась, стреляя в Друута; из-за этого все и произошло!

— Это что еще за разговоры? — прервал меня Франс. Я видела, что он действительно удивлен. — Ты что же, хочешь взять всю вину на себя?

С другой стороны ко мне, подошел Вейнант. Я взглянула в его круглое, добродушное лицо.

— Не говори вздора, Ханна, — сказал он. — В каждом деле есть риск. Не мы одни управляем событиями. У другого конца веревочки тоже орудуют люди с револьверами.

Я как-то тупо и устало кивнула головой. — Да, ты прав, — сказала я. — И все же мне следовало стрелять лучше… Не знаю, что со мной случилось. Думаю, что просто мне в тот день ничего не удавалось…

Франс быстро закрыл мне рот рукой:

— Нет, Ханна, не нарушай тобою же предложенного условия: не говорить более об этом. И вообще не тревожь себя понапрасну.

Я кивнула опять. Ведь я знала, что и он и Вейнант правы; однако боль утраты и сознание, что фактически я была причиной несчастья, терзали меня еще больше в этой комнате. Кроме того, меня очень тревожили последние события. Я переводила взгляд с одного товарища на другого; юный Отто, усевшийся несколько поодаль от нас, безмолвный и незаметный, смущенно опустил глаза, когда я взглянула на него.

— Есть еще кое-что, — сказала я. — Ты знаешь, что я имею в виду… Они забрали моих родителей…

Все три товарища молчали; Франс крепко сжал губы.

— Правда ли, — спросила я, — что они увезли только моих отца и мать? Не было ли с ними еврейской девушки?

Отто вскочил со своего места в углу.

— Я могу рассказать. — Он говорил торопливо, то ли по молодости лет, а может, от смущения. — Я разговаривал с соседями твоих родителей, как только мы узнали о фотокарточке… Ваши соседи слева и справа утверждают, что шпики посадили в автомашину только твоих отца и мать… Я думаю, что, если бы там было третье лицо, соседи сразу заметили бы это и уж наверняка не умолчали бы.