С. Алесько - О людях и нелюдях

• Название: О людях и нелюдях
• Автор: С. Алесько
• Жанр: Фэнтези

Эта история произошла в мире, где оборотни, не таясь, живут рядом с людьми. Рядом, но не в согласии. Есть в ней приключения, верная дружба и немножко любви.

---

Наполнив сосуд, мужчина стискивает пальцами щеки связанного, заставляя разжать рот. Волчица прижимается с другой стороны, трется мордой о плечо, шею, гладит рукой в паху. Внутренности пленника скручивает от омерзения, он пытается дергаться, но путы держат крепко.

Тем временем морда волка меняется, превращаясь в омерзительную харю, не звериную, не человеческую. Изо рта-пасти слышатся короткие, кажется, рифмованные слова. Кубок приближается к раскрытому рту связанного. У того нет ни сил, ни возможности противиться. Горло дергается само, и первые капли стекают в желудок. Одновременно волчица разрывает шею пленника и лижет хлынувшую кровь, но теперь он не чувствует боли. Заклинание громом отдается в ушах, гуляет в пустой голове подобно эху под куполом храма. Льющаяся в рот жидкость становится желанной, утоляет жажду, но пробуждает голод, жгучий голод плоти. Прикосновения языка волчицы разливаются по телу волнами неистового наслаждения, вызывая небывалый прилив в паху. Пленник не замечает, когда мужчина-волк отходит прочь, зато почти болезненно ощущает, как женщина насаживается на его восставшую плоть. А потом остатки сознания стремительно тают под натиском горячей багровой пелены, спустя мгновение разрываемой слепящей белой вспышкой.

В уши врывается торжествующий вой. Кажется, пленника отвязывают, и он вцепляется в женщину (волчицу?) руками (лапами и зубами?). Кажется, она увлекает его на каменную плиту, и все вновь тает в багровой пелене, временами разрываемой неистовыми вспышками, будто грозовая туча молниями.

В себя он приходит в знакомой клетке, только теперь она стоит не во дворе, а в небольшой полутемной комнате. Шею немилосердно жжет. Пленник пытается дотянуться до терзаемого болью места, но безуспешно. Бросает взгляд на свою руку и видит покрытую черной шерстью лапу. Он не верит глазам, хочет встать — не получается, тело не желает удерживать равновесие. Опускается на четвереньки и понимает, что теперь это единственный способ. У него не две ноги, а четыре лапы.

— Щенок проснулся, — раздается ненавистный хриплый голос.

Слышится скрежет чего-то тяжелого о каменный пол, и перед клеткой появляется тусклое зеркало в массивной деревянной раме, ободранной и выщербленной. Оттуда глядит большой черный пес с длинной узкой мордой и острыми треугольниками ушей.

— Хорош, да? — усмехается Хриплый. — Сын Соколиного, теперь единственный наследник — оборотень. Я, признаться, не верил, что обряд пройдет столь удачно. Его не проводили несколько столетий, а может, и вообще никогда. Наши думали, ты попросту сдохнешь. Тоже неплохо: отправили б твоему родителю вторую голову вслед за первой. Но теперь все становится много забавней. Ясный князь так ненавидит тварей Клыкастого, и, подумать только, его уцелевший сын — один из них. Придется ему убить тебя своими руками. Много бы я дал, чтобы посмотреть на лицо Соколиного, когда он перережет тебе горло. Или заколет. Или накормит заговоренным серебром. А может, князь сжалится, оставит тебя в живых. Больше-то детей у него не осталось. Будет нянчить внуков-нелюдей. И род его продолжится тварями. Придется сокола в гербе на пса менять.

Черный злобно лает и кидается на решетку, но тюремщик лишь смеется.

— Подлое племя, — продолжает Хриплый. — Благородная волчья кровь не прижилась, вылезла песья натура. По мне, так даже лучше. Поживешь с месяц кобелем, привыкнешь к новому облику, потом сниму ошейник. Он серебряный, жжется и не дает перекинуться. Можно б и дольше тебя в зверином обличье подержать, да, боюсь, разговаривать разучишься.

Пленник рычит, грызя зубами прутья, брызжа выступившей пеной, но в комнате уже никого нет. Остается лишь мутное стекло в раме, отражающее беснующегося зверя.

Последующий месяц слился в непрерывный кошмар. Хриплый заходил ненадолго каждый день. Приносил немного воды, набранной, вероятно, в самой грязной луже во дворе, и еду: кроликов, умерщвленных далеко не вчера, или столь же несвежих крыс.

Поначалу пес не притрагивался ни к воде, ни к пище. Имей он возможность принять человеческий облик, у него, быть может, получилось бы уморить себя голодом. Звериное же тело в меньшей степени подчинялось разуму, в большей — примитивным желаниям, главным из которых стало сейчас желание жить. Уже на третий день пленник сожрал дохлого кролика и вылакал до капли мутную вонючую воду. В первый раз желудок воспротивился и изверг проглоченную гадость. Тогда пес стал есть и пить понемногу, и дело пошло на лад.

Хриплый приносил еду и воду, да еще издевался. Уборкой клетки он не занимался, но в таком подходе имелось даже одно преимущество: через несколько дней вонь стала невыносимой, и тюремщик перестал задерживаться для разговоров.

Пес не слишком страдал от смрада. Оказалось, звери воспринимают запахи по-другому и гораздо более терпимы к некоторым из них, чем люди. К тому же в комнате имелось небольшое окошко с выбитой рамой, прекрасно пропускавшее свежий воздух. Настоящие мучения доставлял лишь ошейник, казалось, разъевший кожу и мышцы до костей.

Наконец срок заключения подошел к концу. Хриплый несколько дней не кормил пленника, и тот совсем ослаб. Тогда тюремщик, зажимая нос, вытащил зверя за ошейник из клетки и поволок из комнаты.

— А ты не переусердствовал? — раздался женский голос, смутно знакомый, но пес не стал открывать глаза и пытаться рассмотреть говорившую.

— Очнется, куда денется, — пропыхтел Хриплый. — Ошейник сниму, и очухается.

— Окати его во дворе, что ли, — брезгливо проговорила женщина.

— Еще чего. Пусть сам моется. Или ты отмывай, коли и дальше трахаться с ним собираешься. Понравился?

— Я?! С псом? — она едва не сорвалась на визг. — Ты мне еще за обряд ответишь!

— Остынь, Ненасыть. Обряд есть обряд. Я бы для дела и свинью отодрал.

— Да ты их и дерешь! Людин, которые хуже свиней! Мне рассказывали про твои подвиги!

Послышалось рычание, лязгнули звериные зубы. Женский вскрик сменился жалобным скулежом. Пес крепко зажмурился и мечтал оглохнуть.

Мучитель вытащил его во двор, зазвенели ключи, и через минуту ненавистный ошейник перестал жечь шею.

— Ну, давай, падаль, оборачивайся, — носок сапога прогулялся по выступающим под свалявшейся шерстью ребрам, пес взвизгнул. — Ты не так уж слаб, напрягись.

Напрячься? Напрячься, и что?.. Как стать человеком? Он не помнил, как превратился в собаку, где уж найти путь назад?

— Тупая тварь! Просто подумай, что хочешь принять людский облик. Венец творения, мать-перемать!..

Так просто? Он представил, как короткие собачьи пальцы превращаются в человеческие, не просто представил, заставил себя почувствовать… Потом скосил глаза и увидел… Пес тут же зажмурился, прижал уши и решил не слушаться, но Хриплого не так-то просто было провести.

— Вижу, до тебя дошло. Перекидывайся, или оболью тебя кипятком, и не спину, а брюхо. — Пес вжался в пыль, сдерживаясь, чтобы не заскулить. — Знаешь, почему оборотня пытать особенно интересно? С ним это можно делать практически бесконечно. Стоит ему перекинуться туда-обратно, и все заживает. У тебя сейчас шея разъедена серебром до мяса. Обернешься человеком, нащупаешь шрам. Снова станешь псом, не останется и следа. Ни у пса, ни у человека. Будешь упрямиться — обварю кипятком и оставлю на пару дней в ошейнике, пока заживо гнить не начнешь. Потом позволю обернуться, и шкура опять цела. Здорово, да?

— Да, — спустя непродолжительное время у ног Хриплого медленно сел юноша, худой, грязный, заросший, с синюшным шрамом на шее. — Здорово. Я должен ответить за все мучения, понесенные оборотнями от рук людей?

Хриплый расхохотался.

— Тебе для этого девяти кошачьих жизней не хватит. Нет, у нас другие планы.

— Сломать моего отца, предъявив сына-оборотня?

— И не только это. Помойся, — Хриплый кивнул на стоящее у колодца корыто. — От твоей вони любые планы провалятся.

Парень с трудом встал, с непривычки покачиваясь на двух ногах, и побрел к корыту. Превращение отдавалось ноющей болью в мышцах.

Небо хмурилось, дул пронизывающий ветер, и вода казалась совсем ледяной. Хриплый присел на краю колодца и наблюдал за пленником. Откуда-то из развалин выбрались еще несколько оборотней и тоже остались посмотреть.

— Это и есть щенок Соколиного, Коготь? — спросил один, заметно старше других, с почти седой гривой волос.

Пленник мельком глянул на говорившего и вяло удивился про себя его возрасту. Все оборотни, прежде виденные в замке, были гораздо моложе. Воины Клыка редко доживали до старости.

— Да, Лунь, он самый. И впрямь перекинулся в щенка, не в волка.

Седой оборотень промолчал, остальные засмеялись. Пленника бросило в жар, а секунду назад он трясся от холода. Парень осторожно глянул на Хриплого. Или как теперь его называть? Когтем? Тот сидит на узком краю колодца. Если сейчас кинуться на него, можно столкнуть вниз, самому прыгнуть следом. Только хватит ли сил утопить врага? Слишком уж ослаб от голода, а теперь еще и замерз настолько, что еле двигается. А нырять в колодец, чтобы проститься с жизнью, бессмысленно. Его успеют вытащить, и будет только хуже. Что с ним сделают за подобную попытку? Смерти он не боится, но его ведь не собираются убивать…