Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)

• Название: Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)
• Автор: Лазарь Лагин
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1958

Действие происходит в самом конце второй мировой войны. Волею судеб на затерянный островок в океане попали одновременно несколько немецких офицеров с секретным грузом особой важности, четверо англичан и американцев и русский моряк Егорычев. На маленьком островке завязывается тугой узел интриг. Каждая из сторон надеется перехитрить противников и дождаться помощи от своих.

---

— Нет, сэр, все еще непонятно, — доверчиво отвечали островитяне, подавленные ссылкой на Книгу псалмов. — Еще непонятно, но мы будем очень стараться, чтобы понять.

— Ну и убирайтесь и вознесите благодарение господу за то, что он вовремя удержал мою руку.

Негры гуськом потянулись в обратный путь. Шлепанье их босых пяток быстро удалялось во мраке тропинки, покуда окончательно не растворилось в мирной тишине ночи.

— Поразительно! — промолвил Егорычев. — Делать подарки черт знает кому назло порядочным островитянам!

— Мои чувства могут быть понятны только верующим христианам, сэр!.. Милость к падшим, сэр! — с чувством ответил ему Фламмери.

— Милость к падшим! — фыркнул Егорычев. — Скажите лучше — заигрывание с подонками здешнего населения.

— Хорошо, — сказал Фламмери. — Считайте это моим капризом. Цератод, осторожно промолчавший всю эту сцену, ограничился при последних словах американца улыбочкой, которую и Фламмери и Егорычев могли одинаково воспринять как одобрение их точки зрения.

— Вы знаете, как их зовут, этих четырех молодчиков? — зевая прервал наступившее молчание Мообс. — Ах да, я уже вам рассказывал… Кстати, мистер Фламмери, эти герои кино просили передать вам, что они обязаны вам жизнью и никогда этого не забудут.

Смит молчал. Ему не нравилось то, что сделал Фламмери, и было неясно, как к этому отнесся его земляк и коллега по профсоюзу транспортников и неквалифицированных рабочих.

Ночь была великолепна, но время близилось к двенадцати и надо было ложиться спать, а перед этим сговориться насчет текста радиограммы, которую Егорычев должен был передать сегодня ночью на русском языке.

Они вернулись в пещеру. После свежего воздуха ударило в ноздри острым запахом керосиновой лампы.

В обсуждении — раньше всего было продумано наиболее безопасное и удобное время передачи — приняли участие все пятеро спасшихся с «Айрон буля». Потом Сэмюэль Смит пошел на вахту — охранять подступы к лужайке.

Принято было предложение Егорычева — передавать радиограмму ровно в двадцать четыре ноль ноль. В Москве в это время пять утра.

Сложнее оказалось с текстом. Фламмери и Цератод, при полной, конечно, поддержке Мообса, настаивали сначала, чтобы в радиограмме было ясно сказано: капитан Роберт Фламмери из Филадельфии, майор Эрнест Цератод из Ливерпуля, капитан-лейтенант Константин Егорычев из Москвы, Джон Бойнтон Мообс из Буффало и кочегар Сэмюэль Смит, спасшиеся с британского военного транспорта «Айрон буль», находятся примерно в таком-то районе южной Атлантики, о чем просят сообщить их родным (о командовании вопрос даже не возникал) и ждут присылки за ними корабля или самолета.

Егорычев был против. Он считал, что радиограмму такого содержания послать следует, но не сразу, а дней через пять, так как она все же будет сравнительно доступна расшифрованию. А надо для начала посылать такую радиограмму, которая могла бы быть по-настоящему понята только в Советском Союзе. После пяти-шести дней, в течение которых советским командованием будут приняты надлежащие меры, быть может через союзное командование, можно будет послать и вторую радиограмму с тем содержанием, которое было предложено Цератодом и Фламмери с Мообсом. Если в ней даже, паче чаяния, и разберутся немцы, то все же у союзного командования будет почти неделя форы. К тому же за это время немцы успеют еще поглубже завязнуть на фронте и им станет еще сложнее принять какие-либо меры в отношении острова Разочарования. Хочется поскорее дать о себе знать родным? Безусловно. Ему тоже: и родным и командованию. Но лучше же, право, потерпеть лишних пять — шесть дней и дождаться своих, нежели на пять дней раньше столкнуться носом к носу с гитлеровскими молодчиками.

Какой он предлагает текст? Ему пришел в голову припев из песни его родного батальона морской пехоты. Вместе с подробной подписью Егорычева он, бесспорно, наведет советское военно-морское командование на верный след.

С Егорычевым согласились, но не без некоторого раздражения. И не столько огорчало, что не прошел их текст (Егорычеву удалось убедить их в своей правоте), сколько то, что уже в который раз приходилось принимать его предложение. Хорошо еще, что при этом не присутствовал Смит.

От огорчения Фламмери и Цератод завалились спать. Мообс остался бодрствовать, чтобы вертеть рукоятку генератора, а Егорычев присел за дощатый, крытый клеенкой столик, чтобы записать заранее текст, и очень хорошо сделал. В ходе записи выяснилось, что он от волнения позабыл несколько знаков. Пока он их вспоминал, пока записал и вторично проверил написанное, часы барона Фремденгута, висевшие над столиком на тонкой золотой браслетке, показали без двух минут полночь.

— Давайте крутите, Мообс! — сказал Егорычев, уселся поудобней перед передатчиком и взялся большим и указательным пальцами правой руки за телеграфный ключ.

Ровно в двадцать четыре ноль ноль он начал передавать свою радиограмму. На часах радиостанций, исчислявших время по гринвичскому поясу, стрелки показывали Четыре часа две минуты утра: часы барона Фремденгута отставали на две минуты.

Трижды передав радиограмму, Егорычев отпустил Мообса спать. Мообсу надлежало еще затемно сменить Смита. Егорычев мог бы и сам прилечь, но нервы его были сильно взбудоражены, и ему было не до сна. До трех часов он для практики в немецком языке читал какой-то бульварный роман, затем вышел подышать свежим воздухом.

Луна уже давно закатилась. Где-то внизу еле различалась в темноте сонная бухта. Сколько десятков или даже сотен лет в нее не заходило ни одно судно с Большой земли? И кто знает, сколько еще дней, месяцев или лет пройдет, пока такое судно в ней, наконец, появится?

Егорычев устало вздохнул, потянулся так, что хрустнули плечевые суставы, и пошел будить Мообса. Подождав, пока Смит вернулся в пещеру, он разделся и лег.

Рукоятку от генератора он на всякий случай спрятал у себя под подушкой.

Меньше чем через минуту он уже спал.

Так закончился второй день его пребывания на острове.

VII

Того же седьмого июня, в начале восьмого часа вечера, то есть почти за пять часов до того, как Егорычев начал передавать свою радиограмму, в одном из кафе на главной улице Рио-де-Жанейро — Авенида Рио-Бранко — сидел поджарый невысокий синьор лет под тридцать пять. У него были зачесанные назад черные волосы, темно-карие глаза, сильно загорелое лицо с крупным прямым носом. И все же любой бразильеро безошибочно признал бы в нем не коренного жителя Бразилии. Синьор был одет достаточно прилично и в то же время достаточно скромно, чтобы не бросаться в глаза. Он был спокоен тем особенным, чисто профессиональным спокойствием, которое отличает человека, вынужденного постоянно держать себя в руках и тщательно скрывать свои истинные чувства. Его фамилия была Шмальц, Это был тот самый доктор-инженер Гуго Шмальц, постоянный военно-политический обозреватель немецких передач Бразильской радио-корпорации, последние строки доклада которого сегодня слышали люди в пещере на острове Разочарования.

Перед доктором-инженером стояла на маленьком мраморном столике крошечная чашечка кофе. Бразильеро предпочел бы, пожалуй, в такой душный вечер кружку пива со льдом. Но Шмальцу не нравилось местное пиво.

Дверь кафе была по случаю жары распахнута настежь, часть столиков вынесена прямо на тротуар.

Рядом со Шмальцем, за соседним столиком расположились сухонький старичок, в котором, несмотря на штатскую одежду, легко было угадать старого военного, и тучный немец с сигарой в зубах, типичный преуспевающий коммерсант. У стены на специальной тумбочке поблескивал радиоприемник.

Все трое с напряженным вниманием слушали известное уже нам объявление торгового дома «Грабенауэр и сыновья» о временном прекращении операции по причинам л т. д.

Видимо, объявление это имело для них исключительно важное значение. Во всяком случае тучный немец заметил, что в руке у него догорела зажженная спичка, только тогда, когда она обожгла ему пальцы.

— О, майн готт! — невольно вздохнул Шмальц, когда диктор перешел к следующему объявлению.

— Спора нет, — отозвался старичок, — бывают положения поприятней. Раз они решились наконец открыть свой второй фронт, значит дело зашло достаточно далеко…

— Полководческий гений фюрера… — высокопарно начал тучный немец, но старичок продолжал, не обращая на него никакого внимания:

— Значит, и английским и американским генеральными штабами признано, что русские уже прекрасно могут обойтись и без их помощи.

— Но полководческий гений нашего победоносного фюрера… — попытался было снова вступить в разговор тучный немец, и снова ни Шмальц, ни старичок словно и не слышали его.

Старичок приподнялся со стула. Встал и Шмальц.