Эдуард Тополь - Московский полет

• Название: Московский полет
• Автор: Эдуард Тополь
• Жанр: Современная проза

---

– Я выиграл! Он хочет, чтобы я писал сценарий!

– Я знаю. Поздравляю… – сказала она сухо. Неужели пока я бежал сюда, этот Алтман позвонил ей и сказал, что ему нравится моя идея?

– Но кто-то должен перевести мой сценарий! Вы заплатите за перевод?

– Мы не вкладываем деньги в кино, – еще суше сказала мисс Копелевич.

– Но это же в долг! Я отдам с гонорара! – я вытащил из брюк подол рубахи и утер пот со лба и шеи, что вызвало у мисс Копелевич приступ душевной и физической боли.

– Мне кажется, – сказала она, страдая не то от запаха моего пота, не то от моего успеха у кинопродюсера, – мне кажется, у меня есть работа как раз для вас. Книжному магазину «Харпер и Роу» нужен грузчик. Подождите, не спорьте! Вы знаете, что такое «Харпер и Роу»? Это самое знаменитое издательство в Америке. Может быть, там вы найдете себе переводчика…

– Сколько? – спросил я нетерпеливо.

– Сколько что?

– Сколько они платят?

– Пять пятьдесят в час. И у них там есть переводчики со всех языков…

Я мгновенно сосчитал: 5.50х8х6 – при восьмичасовом рабочем дне я буду иметь больше 25 долларов в неделю! Если половину откладывать на переводчика…

– Я согласен! – крикнул я. – Я беру эту работу!

Мисс Копелевич быстро написала что-то на клочке бумаги и протянула мне:

– Вот адрес, 53-я стрит между Мэдисон и Парк-Авеню.-Завтра в 11.00 утра. Менеджера зовут мисс Родригес. Только запомните: в Америке нельзя опаздывать на апойтменты и положено приходить в костюме, белой рубашке и галстуке. И обязательно купите себе дезодорант и примите утром душ. Вы меня слышите?

Я простил ей эту шпильку. Черт с ней! Мы потные, мы не пользуемся дезодорантом «Secret» и не освежаем поминутно рот мятными пилюльками «Tip-Top», но у нас есть идеи, на которые с первого же захода клюют любые ваши продюсеры! И мы еще посмотрим, нужны мы Америке или нет!

Назавтра, ровно в 10.30, неся в руках пиджак от шерстяного костюма-тройки, купленного еще в Италии, в нейлоновой сорочке и при галстуке, я вышел из сабвея в Манхеттене и, стараясь не дышать, чтобы не потеть, пошел по 53-й улице в поисках книжного магазина «Харпер и Роу». Магазин оказался в середине квартала, поразительно красивый, с сияющими зеркальными витринами и высокой стеклянной дверью. Я надел пиджак, быстро вошел в магазин и… оказался в раю! Да, в то время каждый дом с кондиционером был для меня признаком другой, райской, роскошной жизни, ведь мы, эмигранты, жили в дешевом, с тараканами, но без всякого кондиционера отеле в Бруклине, мы ездили в сабвеях маршрутом rr – тоже без кондиционеров, а на работу нас брали только в самые низкооплачиваемые места, где о кондиционере нечего было и мечтать. И вдруг – «Харпер и Роу». Прохлада! Книги! Тихая музыка! Господи, я согласен начать тут грузчиком! Где ваш менеджер?

Менеджером оказалась красивая испанка – госпожа Родригес.

– Вы говорите по-английски? – спросила она.

– Слегка! – ответил я с гордостью.

– А по-испански?

Я удивился:

– Как я могу говорить по-испански? Я только что из России…

– Извините, но нам нужен двуязычный грузчик.

– Я двуязычный! Я говорю по-русски и по-английски!

– Извините, нам нужен грузчик, который говорит пo-английски и по-испански. До свидания.

И она ушла внутрь прохладного книжного рая, а я, обливаясь потом в своем шерстяном итальянском костюме, тупо пошел назад к сабвею. Я пошел по Манхеттену, по его узким колодцам между стеклянными небоскребами, и чувствовал себя маленьким, потным и беспомощным крабом на дне душного аквариума, отравленного выхлопными газами. И все десять лет после этого я пытался выбраться из этого аквариума, выкарабкаться по стеклянным полированным стенам куда-то наверх, наружу, где другая жизнь и другой воздух…

Но теперь, в Бостоне, я жадно вдохнул именно эту распаренную духоту американского континента и прощальным жестом мысленно огладил горячие крыши кативших по улице машин. Полицейский «Форд» торчал на углу 9-й дороги, два полицейских сидели в нем и внимательно смотрели, как я перестраиваю свою Tersel, чтобы войти в поток. Они были похожи на того полицейского, который десять лет назад дал мне подзатыльник на Парк-Авеню, но теперь я уже любил и этих полицейских. Когда вы подписываете завещание, вы вдруг начинаете видеть жизнь как бы с той, загробной стороны.

И от этой перемены радиус вашего видения расширяется, и перед вами вдруг распахивается вся объемность и пространственность жизни, ее наполненность солнцем, травой, запахами и возможностью простого счастья быть. Например, по 128-й дороге я мог свернуть на Masspike и укатить в Баффало, на Ниагарский водопад или я мог поехать в Атлантик-Сити, а по 93-й – на Кейп-Код. И я вдруг подумал, что за десять лет своей жизни в Америке я никогда не был даже в Сан-Франциско. И может быть, уже никогда не буду…

Но я не свернул на Масспайк, а с тупым русско-еврейским упрямством ехал по 128-й на север, в Салем, где Лиза сняла дешевый таун-хаус. Я ехал и думал о местах, в которых так и не успел побывать в этой жизни. Я не был в Диснейленде, в Лас-Вегасе, на Гавайях и даже в Атлантик-Сити. Я не был в Африке, в Австралии, в Японии и даже в Мексике. Так на кой черт я еду в СССР??! Что я там не видел? Очереди за продуктами? Кирпичные рожи московских милиционеров? Лязгающие засовы Лефортовской тюрьмы?

Черт возьми, как мне выжить в этой поездке? Как обхитрить гэбэшников и вернуться к дочке живым? Наверно, они не арестуют меня сразу и не станут колоть отравленным зонтиком в первые дни, иначе вся делегация, все тридцать западных журналистов поднимут скандал.

Итак, самое опасное для меня – последние три дня, когда наша делегация будет уже не в Москве, а в Таллинне, столице Эстонии. Да, Таллинн – это для них удобно, там сейчас заваруха антирусских волнений, и под шумок там можно в самый последний день пырнуть ножом в уличной драке этого автора антисоветских романов или подсыпать ему какой-нибудь медленно действующий яд. Чтобы он, сволочь, отбросил копыта на следующий день, уже на западной территории. Значит, моя задача – не есть и не пить ничего в Таллинне! Я свернул со 128-й в Салем, проехал мимо старого красно-кирпичного Музея Салемских ведьм, остановился у Smart-маркета и купил две коробки хлопьев, пять пакетов сухофруктов, две пачки растворимого завтрака и три бутылки «Pepta-Bistol» [средство от желудочных отравлений]. Если все три дня нашего пребывания в Таллинне я не буду есть ничего советского, а буду только жевать всухую сирил и калифорнийские сухофрукты, то, может быть, я еще обману КГБ и выживу!

– Только не напивайся там допьяна и не подхвати сифилис у своих любимых русских женщин! – сказала мне Лиза, когда я, обняв дочку, сообщил ей, что еду в СССР.

У Лизы всегда были свои представления о целях моих деловых поездок. Хотя теперь-то, кажется, какое ей дело?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

8

В Баку, в городе, где азербайджанцы вырезали сейчас всех армян, раньше, в пору моей юности, бушевали совсем иные страсти. Группы молодежи праздно стояли тогда на уличных углах или сидели на скамейках приморского бульвара и жадными глазами провожали каждую молодую блондинку или – иногда – брюнетку. Вах, вот эта хороша!… Вах, вот эту бы!… Вах! Вах! Вах! За этой я пошел бы на край света!…

Мне кажется, что придумывать книги или фильмы – такое же приятное занятие. Идея новой книги вспыхивает перед тобой, как соблазнительная блондинка на высоких ногах, и ты провожаешь ее загоревшимся взглядом: «Ах, вот эту книгу я бы написал!». Порой ты даже бежишь за ней, как воспаленный кавказский мальчишка, и лепечешь-записываешь какие-то глупые или дерзкие слова. Но блондинка уходит, не удостоив тебя ответом, а ты еще и ночью помнишь ее вызывающую походку, абрис крутого бедра и думаешь жарко, как онанирующий подросток: «Ах, я бы начал эту книгу вот так! А потом – вот так!…».

Но утром, вместо того, чтобы сесть и писать, ты опять идешь на угол своей будничной жизни и стоишь праздным зевакой или суетно шляешься по бульварам и переулкам своих рутинных дел, и вдруг новая блондинка выходит на тебя из-за угла, как сноп яркого света в темноте южной ночи. Да, придумывать книги приятно.

И совсем другое дело – выбирать ту, которую будешь писать. Это даже страшнее, чем жениться на красивой блондинке, это, скорей, как выбрать себе тяжелую болезнь сроком эдак на год, а то и на два. Впрочем, в молодости этот срок короче, молодые писатели болеют своими первыми книгами горячечно, как дети гриппом – с высокой температурой. Но и выздоравливают так же быстро. А вот после сорока болеть трудней – и гриппом, и книгой.

Но если я прав, что писание книги – это тяжелая болезнь, некоторая форма шизофрении со старательной фиксацией на бумаге ежедневных галлюцинаций, то можно ли требовать от больного писателя примерного исполнения общественных правил или супружеских обязанностей? И не рискованно ли разрешать писателю воспитывать детей или водить машину? А если он становится угрюмым, скандальным, капризным и депрессивным, можно ли обижаться на него, как на здорового человека?