Саша Суздаль - Евангелие от рыжего кота

• Название: Евангелие от рыжего кота
• Автор: Саша Суздаль
• Жанр: Исторические приключения

Есть Свет и Тьма.

Тьмы изначально больше, но Свет всегда сильнее и вечно горит спасительным огнём чрево Чистилища, освобождая души от Тьмы.

Каждый вправе выбрать свою дорогу и в том его Свобода. Путь к Свету не бывает прямым, а самая короткая тропа – во Тьму.

Выбирай, куда тебе идти, и не говори, что тебя не предупредили...

---

— Продашь душу? — спросил Веельзевул у юноши со значком комсомольца и тот бодро ответил: — С удовольствием! — полагая, что дядя шутит. Веельзевул дал удивлённому комсомольцу пятёрку и вытащил душу. Тот, как зомби прошёл в вагон и лёг на не застеленную верхнюю полку, на которой пролежал, как труп, до самой Перми.

Данное развлечение так понравилось Веельзевулу, что вскоре вагон стал совсем молчаливым: большинство пассажиров лежали по каютам, вперив взгляд в верхнюю полку и пугая проводницу, которая бесполезно носила чай, который никто не хотел пить. Только пассажиры купе, задержавшие преступника, радовали её – они не скупились, расплачиваясь пятёрками, а сдачи не требовали. Она не огорчилась, когда на вторые сутки, во втором часу ночи, после посадки в Набережных Челнах, к ней в служебное купе припёрся огромный Гаагтунгр. На его грубые заигрывания она слабо сопротивлялась, проговаривая: «Не нужно, не нужно, я замужем», — что совсем не остановило Гаагтунгра, так как рушить семейные устои – его любимое занятие.

Проводница сняла с Гаагтунгра форменную фуражку с красным околышем и увидела его рога, но они её не испугали, а раззадорили, отчего они, вместе и интенсивно, разрушали семейные устои – удары, разносившиеся по всему вагону, не совпадали с ритмом колёс, внося некоторый диссонанс в музыку железных дорог, которую дополняли неистовые крики проводницы.

Когда, на вторые сутки, поезд подъезжал к Перми, то лейтенанту милиции Анчабадзе в Адлере позвонил эксперт из Краснодара: — Лейтенант, какого чёрта ты прислал на экспертизу листья в конверте?

— Видимо, кто-то пошутил, — растерянно произнёс лейтенант Анчабадзе, а в ответ услышал голос рассердившегося эксперта: — Мы тут делом занимаемся, а они шутят … — и бросил трубку.

В Тихорецке объявили всесоюзный розыск – Хасан аль-Каин, запертый в камере, сбежал из неё, не повредив ни одного замка.

На вокзале в Перми Хутин взял такси и поехал с Вовкой в город Очер к его деду, оставив Гаагтунгра и Веельзевула на их собственное временное усмотрение. Таксист, оглянувшись на Вовку и Хутина, спросил:

— Денег хватит?

— Туда и обратно, — как само собой разумеющееся, сказал Хутин, развалившись сзади. Таксист понял, что клиент денежный и все сто километров рассказывал анекдоты.

Репликация пятая. Вовка

— Верка, курва, нам свое дитя подбросила, кукушка чертова, — орал старик, не стесняясь постороннего человека в форме сотрудника НКВД довоенного образца. Его седые волосы, давно не стриженные, торчали во все стороны, точно у сердитого ежа. Такая же седая старушка стояла у окна, не смея перечить старику. Её мозолистые руки, сложенные накрест внизу живота, словно охраняли её от ярости мужа, направленной на непутёвую дочь, а обрушившуюся на неё.

Хутин, одной рукой обняв Вовку за плечи, смотрел на мерзкого старика и с удовольствием свернул бы ему шею, если бы не репликации, которые могут изменить будущее, в том числе и его с Вовкой. Внук относился к речам своего деда совсем спокойно, так как давно знал, что никому в этом мире не нужен.

— Михаил Илларионович, — обратился Хутин к деду Вовки, наперёд зная, что тот отдаст своего внука в интернат. Если быть честным, то винить старого большевика в черствости не следует, так как на пенсию, выделенную ему советской властью, дед Михаил мог прокормить только кошку, а не отрока, ходившего в школу.

— Михаил Илларионович, — повторил Хутин, стараясь выбрать нужную и убедительную интонацию в голосе, — я вам могу посоветовать обратиться к вашему родственнику, Владимиру Спиридоновичу Хутину. Насколько я знаю, он с удовольствием усыновит вашего внука и избавит вас от проблем.

— Кто ты такой, чтобы указывать красному командиру! — загоношился Михаил Илларионович и Хутин понял, что в этот вечер убедить старика ему не удастся. Не слушая дальше его речи, Хутин присел перед Вовкой и проникновенно произнёс:

— Я вынужден оставить тебя на время, пока я съезжу в Ленинград. Ты мне веришь?

Вовка кивнул головой, но Хутин, заглянув в его серые глаза, увидел там отчаяние и серую тоску. Хутин отвернулся и пошёл к двери, а ему вслед неслись колючие слова:

— Ты куда намылился, контра белогвардейская, я, таких тварей, как ты в восемнадцатом году…

Хутин уже не слышал, чем занимался боевой дед Вовки в годы революции, а вышел на улицу к таксисту, который немного нервничал, так как клиент с ним ещё не расплатился.

— Гони в Пермь, — сказал Хутин, садясь сзади, и всю дорогу молчал. Водитель такси не отважился снова сыпать анекдотами, так как клиент, отчего-то, выглядел хмурым. Хутин щедро расплатился с таксистом возле вокзала, злорадно представляя, как тот обнаружит в кармане опавшие листья. Он отправился в кассу, чтобы купить билет и сразу же выехать в Ленинград, намереваясь поговорить со своей приемной мамой, которая стала настоящей мамой, похороненной в будущем 1999 году.

Уже стемнело. Хутин двигался вдоль длинного вокзала, когда у закрытого входа в зал ожидания его поймали два типа и припёрли к стенке.

— Гони бабки! — сказал здоровый хмырь и Хутин узнал его – Гаагтунгр.

— Вы что делаете, уроды, — сказал Хутин и не утерпел – заехал Веельзевулу по роже, отчего тот свалился на обочину с жухлой травой.

— Падло, отдай тело! — узнавая Хутина, заревел Веельзевул, показывая свои клыки. Хутин решил взять на понты, показывая на лацкан пиджака, где алой каплей горел значок донора, украденный у деда Вовки.

— За вами следит Сатанаил, уроды! — произнёс он с довольной рожей, думая про себя: «Не убьют!» Увидев озадаченный морды демонов, Хутин понял, что простофили попались, но тихий голос возле правого уха зловеще прошептал: «Я, действительно, за вами наблюдаю!» — отчего Хутин покрылся мокрым и холодным потом.

— Сколько насшибали? — примирительно спросил Хутин и Гаагтунгр с готовностью показал карман с мятыми купюрами. Хутин выгреб всё, до мелочи, и отправился на вокзал, бросив на прощанье: — Пока! Езжайте в Очер и присматривайте за Вовкой.

Демоны кивнули мордами, а Хутин подумал, что последние слова, сказанные им, совсем лишние – своим видом они только перепугают мальчишку. Купив билет, Хутин сел в поезд и сразу завалился на полку – усталость брала своё. Через день в Маскве он пересел на ночной поезд Масква-Ленинград. Попутчики в купе, семейная пара с ребенком, попив чая, принялась укладываться спать, и Хутину ничего не оставалось, как забраться на верхнюю полку и лечь самому. Он попытался заснуть, но разные мысли лезли в голову, будоража воображение. Несмотря на то, что за долгую жизнь его душа очерствела и, как казалось ему, не способна на сантименты, Хутин чувствовал странное душевное оцепенение перед встречей с матерью, ставшей ему родной.

В своём детстве он не помнил того, что было до встречи матерью, если не считать смутный и тревожный образ Марико Кураури, который он пытался загнать глубокое мысленное подземелье. Если сказать по правде, то у него, Хутина, до встречи с этой светлой женщиной жизни и не было, а только безрадостное существование. Даже с отцом, мужем мамы Марии, он чувствовал себя обязанным за его усыновление, и только её душевная теплота всегда расточалась на Хутина бескорыстно и безмерно.

С удивлением Хутин почувствовал, что плачет, отчего в душе разлилась благодать, которую он не смел заглушить. Тело демона, воспринимая из головы божественную благодать, зачесалось, точно в него вонзились тысячи короедов, но Хутин не стал изгонять из памяти светлый образ матери, а, как в детстве, посчитал данную пытку испытанием и закалкой, и терпеливо лежал, не ворочаясь.

Он не заметил, как заснул, и не помнил, что ему снилось, а поднялся, когда поезд приближался к Ленинграду. Возвращение в город своей юности наполнило душу Хутина ностальгией, несмотря на то, что циничный ум ехидно напоминал, что всё тлен. Стоит жителям покинуть город на пару десятков лет и знакомые улицы теряют очертания, погружаясь в заросли клёна и мелкого кустарника. Природа быстро утилизирует человеческую цивилизацию, находя ей место в беспрерывной пищевой цепочке.

Покинув масковский вокзал, Хутин втиснулся в проходящий автобус номер 3, который направлялся в сторону Средней рогатки. Как помнил Хутин, его мать работала вместе с отцом на вагоностроительном заводе имени Егорова. Едва не пропустив остановку, Хутин вылез перед зданием из красного кирпича с полукруглыми окнами и остановился под сенью нескольких деревьев, размышляя о том, как вызвать мать на проходную.

Ничего не придумав, он попросил охранника вызвать мать. Служака, несмотря на то, что перед ним стоял военный в непонятной форме, вдруг заартачился и разразился бранью:

— С какой стати? Покидать рабочее место запрещено.

— Скажите, что сын с фронта вернулся, — сказал Хутин, понимая, что более идиотского повода не придумаешь, но охранник, взглянув на форму Хутина, понял это по своему: не иначе странный военный воевал в интернациональном отряде на Кубе и приехал домой на побывку.