Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

• Название: Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет
• Автор: Дэвид Гриффитс
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0047-8

В сборнике представлены переводы опубликованных ранее (в 1969 — 2008 гг.) и неопубликованных статей Дэвида М. Гриффитса — одного из лучших знатоков истории России XVIII века. Автор воссоздает круг идей эпохи Екатерины II, анализирует мировоззрение императрицы и изменение ее взглядов во времени. Благодаря этому Гриффитсу удается проникнуть в реформаторские замыслы Екатерины II, понять ее социальную политику и внешнеполитические проекты. Написанные ясно и увлекательно, статьи Гриффитса привлекут внимание не только специалистов, но и всех, кто интересуется историей XVIII века.

---

В столице между тем действительно происходили те самые изменения, которых так опасался Павел Петрович[222]. С самого начала было ясно, что сила Панина — в доверии, которое испытывала к нему императрица и в его отношениях с наследником престола: кроме них, его не поддерживал никто. Первое ныне иссякло, второе стало проблематичным. Настало время поставить точку. Еще в мае, пока Панин дулся у себя в загородном именье, Екатерина приказала Ивану Андреевичу Остерману временно принять на себя его функции{655}. В сентябре она поблагодарила его за службу и попросила продолжить эту деятельность и впредь, несмотря на то что Панин должен был уже вернуться к своим обязанностям. Остерману была поручена вся иностранная переписка и переговоры с иностранными дипломатами, ему следовало также выслушивать, что они имеют сказать, и, запротоколировав, представлять императрице на рассмотрение{656}. Все решения будет принимать она сама. Вице-канцлером, отмечали иностранные посланники, он останется всего лишь потому, что императрица в принципе не желала иметь министра иностранных дел{657}. Понятно, что встревоженный подобным поворотом событий Панин поспешил вернуться в Петербург, чтобы снова приступить к исполнению своих обязанностей. Внешне стремившаяся обходиться с ним любезно, как и прежде, на деле императрица вовсе не радовалась его возвращению. Его прошение было отклонено; наоборот, 20 сентября, на следующий день после отъезда великого князя в Вену, она приказала Панину сдать все официальные бумаги и распустить секретарей{658}.

Хотя Панина и удалили со сцены, в Коллегии иностранных дел хватало его единомышленников, которыми он обезопасил себя за годы пребывания во главе Коллегии и которые продолжали саботировать новый политический курс императрицы. Противники панинской партии, воспользовавшись отсутствием великого князя, устранили еще оставшихся ее приверженцев. Его оппонентам было очевидно, что Панин попытается поддерживать связь со своим бывшим воспитанником, хотя бы ради того, чтобы не дать Иосифу II склонить наследника к союзу с Австрией. Лишившись официального поста, Панин будет вынужден писать Павлу Петровичу тайно. На этом-то и строился их расчет. Услышав, что в свиту Павла Петровича был включен князь Куракин, Потемкин возликовал: Куракин был не только внучатым племянником Панина, но и доверенным — некоторые говорили, что единственным доверенным — другом наследника престола. Панин воспитал их обоих. Так же как Панин и Павел Петрович, Куракин был горячим приверженцем Пруссии{659}. Скорее всего, именно он выступит в качестве посредника между великим князем и «прусской партией», так же как он делал это в Петербурге. В таком случае, отмечал Потемкин, будет несложно добыть доказательство этому и «использовать его против прусской породы»{660}.[223] Потемкин раскрыл Кобенцлю свой план — перехватить корреспонденцию, каковой, по словам австрийца, «не может не быть между великим князем, панинцами и пруссаками», и все через посредничество Куракина{661}.[224] Перехваченная переписка могла нанести смертельный удар Панину, его партии и, возможно, даже великому князю, от которого Потемкину не приходилось ожидать милостей после восшествия наследника на престол.

Кобенцль воспылал таким энтузиазмом по поводу потемкинского плана, что предложил своему суверену перехватить курьера на его пути через земли Габсбургов{662}. В случае удачи, обещал он, Панин будет удален и прусское влияние при российском дворе окончательно искоренено. Опасаясь, что подобная мера навсегда отвратит от него великого князя, император отказал. Впрочем, это было не очень важно, поскольку Панин и его сторонники не замедлили сыграть на руку Потемкину. Граф Панин приказал полковнику Павлу Александровичу Бибикову, флигель-адъютанту императрицы, вести частную переписку с Куракиным, который, в свою очередь, будет держать великого князя в курсе дел при дворе. Осознавая, что вся корреспонденция между великим князем и его партией на родине, посланная по открытым каналам, может быть перехвачена[225], они решили пользоваться нарочным. Не сумев убедить прусского посланника позволить ему пользоваться одним из штатных посольских курьеров{663}, Бибиков назначил посыльным капитана своего полка и, соответственно, испросил у Безбородко паспорт, с которым тот смог бы пересечь границу. Безбородко охотно удовлетворил прошение и, тут же развернувшись на сто восемьдесят градусов, по настоятельной просьбе Потемкина проинструктировал генерал-губернатора Броуна изъять и скопировать письма, когда курьер будет проезжать через Ригу{664}.[226]

План сработал великолепно. Было обнаружено всего одно письмо, от Бибикова к Куракину, но и этого было довольно. Датированное первым апреля, это письмо было если не доказательством измены, то уж точно компроматом. В своем послании автор описывал борьбу при дворе двух противодействующих партий: панинской и безбородкинской (поощряемой Потемкиным). Далее он живописал преследования, которым последние подвергают первых. Оплакивая страдания своего отечества, автор отмечал, как повезло Куракину в том, что он сейчас вдали от всего этого. Он также писал о собственных злоключениях, которыми он обязан «Кривейшему» («le Borgne par excellence»), не слишком тонко намекая на одноглазого Потемкина. Утешает автора лишь перспектива того, что все когда-нибудь да вернется на круги своя («ordre naturel»). Письмо завершается вызывающим утверждением, что ничто не может осчастливить автора более, чем случай засвидетельствовать свою привязанность великому князю «не на словах, а на деле» («поп par des mots mais par des efets (sic!)»){665}.

Как если бы этого было мало, Бибиков упомянул в своем послании, что курьер повезет письма и от других недовольных, в которых еще более подробно описаны несчастья, постигшие Россию. Эти письма курьеру удалось скрыть{666}. Но даже упоминание о них вызывало тревогу. Императрица была в ярости. Под предлогом, что он якобы обесчестил одну из ее фрейлин, Бибиков был арестован[227]. Его отправили в Петропавловскую крепость, где подвергли допросу. Дознавались не только о его собственном письме, но и обо всех тех, что ускользнули из рук следствия. Бибиков признал, что курьер вез письма и от Алексея Куракина — младшего брата Александра, а также от Панина. В самом деле, прямо перед отъездом посыльный задержался на несколько часов дома у графа, ожидая, пока тот составит собственное письмо, — и этот факт не остался незамеченным{667}. Однако Бибиков отрицал, что знает хоть что-нибудь о содержании этих писем.

В ответ на просьбу Потемкина о помиловании Тайная экспедиция Сената в конце апреля приговорила Бибикова к разжалованию и ссылке в Астрахань, добавив при этом, что если бы не сочиненный императрицей «Наказ» Уложенной комиссии, упразднивший пытки, от него можно было бы добиться куда более полных показаний{668}. Вскоре после этого Бибиков умер от лихорадки[228].{669} Куракин же прислал императрице из-за границы оправдательную записку, что, впрочем, ему не помогло. По возвращении он был изгнан в свое поместье под Саратовом: Грибоедов в своей знаменитой пьесе «Горе от ума» намекнул на эту ссылку «в деревню, в глушь, в Саратов». Там, вдали от придворной жизни, Куракин и пребывал до конца царствования Екатерины II и вернулся оттуда в качестве вице-канцлера только в 1801 году, когда его друг взошел на престол под именем Павла I[229].

В ярости от всего, что ей открылось, императрица известила сына о «предательстве» Куракина, изобразив его в самых мрачных тонах. Великий князь ответил громогласной защитой своего друга{670}. Не обращая на это ни малейшего внимания, императрица продолжала гнуть свою линию. В результате последующего расследования был арестован Якоб Кроок, выходец из Голштинии и панинский протеже, ведавший в Коллегии иностранных дел сношениями с Германией. При обыске его дома были изъяты секретные бумаги, среди которых были две, составленные Паниным в начале царствования Екатерины II. В одной из них он распространялся на тему преимуществ союза с Пруссией по сравнению с союзом с Австрией. В другой описывалось убийство малолетнего царя Ивана VI в 1764 году{671}. Оба документа были конфискованы, а сам Кроок помещен под стражу.

По мере того как закатывалось солнце панинской партии, несколько ключевых ее членов переметнулись на сторону противника. Первым, в самый день увольнения Панина, его покинул Бакунин[230]. Связанный узами брака с родом Воронцовых будущий прадед знаменитого анархиста Михаила Александровича Бакунина был за свое отступничество вознагражден императрицей не только деньгами, но и должностью: вскоре он был назначен руководить внутри коллегии всеми европейскими сношениями{672}. По его пятам последовал Аркадий Иванович Морков, еще один его родственник. Тоже член коллегии, Морков получил за измену делу Панина продвижение по службе и был сделан ответственным за корреспонденцию с версальским двором{673}. Другие члены панинской партии, такие как прославленный драматург Д.И. Фонвизин, предпочли предательству отставку{674}. Каким бы ни был их выбор, результат оставался тем же. Разоруженной и понесшей тяжелые потери панинской партии не оставалось ничего другого, кроме как дожидаться лучших времен, когда на трон взойдет Павел Петрович.