Вера Проскурина - Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II

• Название: Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II
• Автор: Вера Проскурина
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Филология
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-424-1

Книга В. Проскуриной опровергает расхожие представления о том, что в России второй половины XVIII века обращение к образам и сюжетам классической древности только затемняло содержание культурной и политической реальности, было формальной данью запоздалому классицизму. Автор исследует, как древние мифы переосмыслялись и использовались в эпоху Екатерины II для утверждения и укрепления Империи и ее идеологии.

---

В финале балета была представлена аллегорическая пантомима: «Когда собрание знаменитых Славян во внутренности театра поместится… тогда слетает с облак Время, любуется пирамидою и низлагает свою косу к ее подножию. Наконец, войдет труппа Гениев времени, неся в руках гирлянды. Гении, после удивления и некоторых танцов вокруг пирамиды, гирляндами сцепляются и в виде постоянного удовольствия останавливаются, вместе со Временем, в неподвижности»{626}. Пьеса обсуждалась Екатериной в беседе с А.В. Храповицким 21 июля 1787 гола, вскоре но приезде императрицы из крымского путешествия в Царское Село: за нее был пожалован автору перстень{627}.

Богданович символизировал незыблемость и вечность империи, а также пантомимически отобразил главное чувство подданных этой империи — «постоянное удовольствие». Автор «Душеньки» имел дар не только к отвлеченным поэтическим фантазиям, но и к литературной символизации насущной политической мифологии.

Глава седьмая. УМИРАЮЩАЯ КОКЕТКА: ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ МОНАРХА И ПОПЫТКА РУССКОГО ЛИБЕРТИНАЖА

Собрался, поднялся

Комар на Льва войною.

И.А. Крылов. Лев и Комар

…Мораль Ея состоит на основании новых философов.

Князь М. Щербатов. О повреждении нравов в России 

В октябрьской книжке «Санкт-Петербургского Меркурия», издававшегося в 1793 году И.А. Крыловым и А.И. Клушиным, среди довольно большого количества стихотворной продукции самого разного толка помещено одно любопытное стихотворение, не привлекшее к себе внимания исследователей. Сатирическая виньетка, полубасня и полусказка, написанная «чистым» языком и по тому времени бойким ямбом, публиковалась анонимно; авторство не было раскрыто ни А.Н. Неустроевым{628}, ни Я.К. Гротом{629}, ни Л.Н. Майковым{630}, серьезно скорректировавшим ряд атрибуций Неустроева.

Приведем текст этого стихотворения так, как он был представлен в журнале:

Умирающая кокетка
(Присланы от неизвестной особы)
Чудесницы природы
Нельзя изчесть проказ:
Мужской и женской роды
Сбрели с ума все назаказ.
Потухлая краса и пеплом уж покрыта
И только с горяча лишь в землю не зарыта,
Собравшись некогда взаправду умирать,
Увидела кусок надгробного фланеля,
Который был готов, тому уже неделя
Покойницу чтоб в гроб чинненько в нем прибрать.
«Я не хочу (она сказала).
«Чтоб черная меня одежда покрывала;
«Она мне не к лицу!
«Хочу я как к венцу
«В перловой чтоб атлас меня вы нарядили,
«И бледное лицо чтоб чепчиком прикрыли.
«Да кстате и румян велите мне подать,
«На что и мертвой мне хотеть мущин пужать?»
Когда уж мертвая понравиться желала,
Так какова в живых покойница бывала?
Однакож нам нельзя никак без женщин жить,
Мы видим слабость их: но должно ту сносить.
Без женщин весь наш век хоть без порока — слезен;
А с ними и порок нам кажется любезен.
Блаженство наших душ лишь только в них одних!
Оне для нас, а мы сотворены для них;
Оне в природе зло; но зло необходимо;
И зло сие для нас, красой небесной зримо{631}.

Стихотворение отчетливо делится на две части. В первой обличается безудержное кокетство, один из традиционных «пороков», ставший популярным предметом сатирической прозы, стихотворных сказок и комедий. При этом, однако, заметим, что обычно безобидная и «легкая» сатира на кокеток доведена в приведенном стихотворении до грубоватой гиперболы: в роли кокетки выступает не просто престарелая особа (что тоже было не редкостью в литературе), а уже «умирающая» дама, одной ногой уже стоящая во гробе и стремящаяся в гробовом наряде по-прежнему прельщать «мущин». Сатирический пуант, подытоживающий первую часть стихотворения, намечает уже какие-то индивидуальные штрихи сатирического образа:

Когда уж мертвая понравиться желала.
Так какова в живых покойница бывала?

Здесь сказка вообще утрачивает жанровую абстрактность: за сатирой «на порок» очевидно проступают жесткие очертания сатиры «на лицо».

Заключительная же часть, неожиданно и не очень связно приписанная к первой, снимает накал сатиры, размывает ее остроту и переводит все содержание в область обобщенных дидактических рассуждений. Сатирическая парабола повисает в воздухе, и самый смысл колкости первой ее части кажется непонятен. Цель и смысл этого загадочного стихотворения, по всей видимости, написанного Крыловым и направленного против Екатерины II, проясняет его ближайший историко-литературный контекст.

Журнальные начинания Крылова

Внешняя канва событий, связанных с выходом Крылова на арену литературно-общественной борьбы, достаточно хорошо освещена. Историки литературы обычно выстраивали картину взаимоотношений молодого журналиста с правящими верхами в виде постепенно снижающейся диаграммы. «Почта духов» Крылова свидетельствовала о невероятной смелости и радикальности ее издателя, осмелившегося критиковать «совершенно конкретные факты социальной жизни России конца царствования Екатерины II»{632}. В августе 1789 года издание остановилось, видимо, в результате давления «свыше», а Крылов на два года отошел от всякой журнальной деятельности{633}.

Политический небосклон был неблагоприятен для продолжения сатирических писаний. Запрещение трагедии Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский», ссылка в 1790 году А.Н. Радищева в Сибирь и заключение в Шлиссельбургскую крепость Н.И. Новикова (1792) создавали угрожающий фон для всякой литературной фронды. Тем не менее Крылов приступает к новому изданию.

Судьба «Зрителя» была менее драматичной. Несмотря на постоянные «наскоки» на правительство в повестях Крылова «Ночи» и «Каиб», в его же «Похвальной речи в память моему дедушке», журнал продержался целый год. Не помешало его продолжению и самое громкое событие в политической биографии Крылова. 12 мая

1792 года в типографии «И. Крылова с товарищи» по личному распоряжению П.А. Зубова, последнего екатерининского фаворита, был произведен обыск. Искали повесть Крылова «Мои горячки» и поэму Клушина «Горлицы». Крылов сразу же представил повесть, отобрав ее рукопись у Преображенского капитан-поручика П.М. Скобельцына, которому повесть была дана «для прочтения»{634}. При этом Крылов на учиненном в типографии допросе показал те главы повести, о которых шла речь в доносе (в приписке к донесению эта часть названа «О женщине в цепях».) Повесть была запечатана в конверт и отправлена Зубову; ее дальнейшая судьба неизвестна.

Клушин уже до обыска успел уничтожить свою «поэму» (скорее, басню!), содержание которой ему пришлось изложить в письменном виде. Г.А. Гуковский реконструировал ее сюжет следующим образом: «Из этого изложения ясно, что речь в “Горлицах” шла о французах, творящих новую жизнь в революции (горлицы), и о правительствах, готовящих интервенцию против революционной Франции, т.е. в первую очередь об Австрии и России Екатерины II (вороны)»{635}.

Петербургский губернатор П.П. Коновницын честно исполнил поручение и, не обнаружив «вредных» сочинений, не чинил издателям дальнейших притеснений. Издание «Зрителя» продолжалось, хотя за типографией был установлен надзор. Уже позднее, 3 января 1793 года, H. М. Карамзин, литературный противник Крылова и его «товарищей», из Москвы запрашивал И.И. Дмитриева: «Мне сказывали, будто издателей “Зрителя” брали под караул: правда ли это? И за что?»{636}

Слухи о репрессиях в отношении «Зрителя» распространялись, но тем не менее новый журнал «Санкт-Петербургский Меркурий» в начале 1793 года начал выходить в той же типографии «И. Крылова с товарищи». «Санкт-Петербургский Меркурий», последнее издательское предприятие И.А. Крылова и А.И. Клушина, по оценке историков журналистики XVIII века, оказался наиболее беззубым, бесспорно уступавшим как «Зрителю», так и наиболее радикальной «Почте духов». Г.А. Гуковский признавал, что журнал «значительно более сдержан в вопросах социальных и политических, чем “Зритель”»{637}. Исследователь дал и краткое объяснение очевидного отступления от прежней журнальной тактики: «Это уже не боевой орган нападающей группы. Нельзя не видеть в этом результат воздействия “свыше”. Крылову и Клушину достаточно ясно дали понять, что можно и чего нельзя, и они принуждены были уступить. Шел девяносто третий год, год революционной диктатуры во Франции»{638}. Однако даже беглый взгляд на материалы журнала заставляет усомниться в «беззубости» последнего журнального предприятия Крылова.