Садриддин Айни - Рабы

• Название: Рабы
• Автор: Садриддин Айни
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

В романе «Рабы» С. Айни широко и на конкретном материале раскрывает жизнь народов Средней Азии до революции и после нее.

Безрадостна и темна жизнь угнетенного, а жизнь рабов и женщин — ужасна. Недаром Некадам, герой романа, сравнивает свою жизнь с положением птицы, попавшей к змее.

Но всему приходит конец. Приходит конец и безраздельному господству баев и мулл, народ с оружием в руках борется за равноправную, счастливую жизнь. Бывшие рабы берут власть в свои руки и начинают строить новое общество.

Вступительная статья М. Турсун-заде

Примечания М. Шукурова

Иллюстрации художника К. Туренко

---

— Вовсе не так. Мне наплевать, когда станет тепло. Нынче или через неделю. Неделя ни тебе, ни мне ничего не даст. Если ты и работаешь для меня, так для своей же пользы, а не для моей.

Самад, размахивая сапогом, возразил:

— Нет, бай, если я за неделю пришью новые головки к шести парам голенищ, я получу за это от вас шесть рублей. Вот и вся моя польза. А вы на этом наживете больше ста. А я ведь не один. Тут на вас работает половина деревни. Если человек двадцать не послушаются ваших слов, во что вам обойдется неделя? Вот почему вам не хочется раннего тепла!

— Не говорите, бай, что только баи знают счет, — вмешался человек без бороды, до сих пор молчавший и с улыбкой что-то записывавший в своей книжке. — Благодаря Советской власти и ремесленники и поденщики знают теперь арифметику.

— А я что? Я об их же пользе, о крестьянской хлопочу. Сегодня они имеют от меня приработок, а завтра могут его потерять. В такое время мне эту пользу лучше не иметь, чем иметь.

— Какое же такое время?

— А такое! Жизнь с каждым днем хуже и хуже. Эмир убежал. Провозгласили Бухарскую народную советскую республику. А теперь Бухара соединилась со всем Туркестаном.[137] У людей отобрали и землю и воду. Что же тут хорошего? Право, не знаю.

— Знать-то вы знаете, да от людей таите. Вы им говорите только то, что их тревожит и пугает. — Захлопнул тетрадь безбородый, положил ее перед собой.

— Это как же так? — прикинулся удивленным Бобо-Мурад.

— А так. Выгнали отсюда вашего эмира. Вы забеспокоились. Стала Бухарская народная советская республика. До тех пор, пока не притронулись к вашему, нажитому на народном горе, богатству, к захваченным вами земле и воде, вы были спокойны. Вам можно было по-прежнему торговать сапогами, наживать деньги, прибирать себе новые земли, а беднота по-прежнему не могла обойтись без приработка и за этим приработком шла к вам.

К словам безбородого присоединился крестьянин:

— Да, у вас было право собственности, вот вы и прижимали бедняков, не только скупая у них земли, но и заставляя их работать на этой земле на вас.

— Это было третьей причиной для вашей радости! — сказал безбородый. — А когда Бухарская народная республика превратилась в советскую и затем, в результате национально-государственного размежевания, образовались Узбекистан и Таджикистан, вошли в Советский Союз, это испортило вам настроение. Земля стала государственной, ни продать, ни купить ее уже нельзя.

Крестьянин опять поддержал его:

— И нет теперь у нас ни помещиков, ни безземельных бедняков.

— Да! А вы тут охаете: «Бухара ушла от нас!» Куда ушла? Никуда! Она на своем месте осталась. Вы говорите: «У людей забрали землю и воду». У каких людей? Чью землю? Чью воду? Разве забрали ее у малоземельного Нор-Мурада? Разве тронули ее у остальных малоземельных крестьян? Да ни одной горсти не взяли, наоборот, прибавили!

— Верно! — подтвердил крестьянин. — Мне от отца досталось десять танабов[138] земли. В эмирское время я не мог рассчитаться по налогам и продал половину. Вам продал, Бобо-Мурад. Потом у меня умерла жена. Надо было устроить похороны и поминки.

Я продал еще половину. Опять же вам, бай! Потом, когда снова женился, для свадебных расходов продал еще часть. В недород я взял у вас, бай, два мана пшеницы. А когда она кончилась, я продал еще часть земли — рассчитаться за нее. Тут подрос сын, надо было устроить ему обрезание.

— А как же! — оживился Бобо-Мурад. — Детей мужского пола надлежит обрезать, ибо в шариате сказано…

— Вы даже заговорили, как мулла, — покачал головой крестьянин. — Так вот, откуда ж мне было взять денег на это обрезание? Что у меня оставалось? Ничего, кроме клочка земли. И я собрался расстаться и с этой землей, но тут вдруг вышел декрет, запрещающий и продавать и покупать землю. Конец! Больше я землей не торгую и никаких пиров по поводу обрезания не устраиваю.

— Расскажу вам одну историю, — со смехом сказал крестьянин по имени Гафур. — Однажды поэт Машраб[139] на тощем осле поехал из Намангана в Балх. Когда подъезжал к Мирзачулю,[140] он увидел необозримые стада баранов, коней, верблюдов. «Чей это скот?» — спросил поэт. «Хаджи Ахрара»,[141] — ответил пастух.

Поэт Машраб полюбовался откормленным и бесчисленным скотом и поехал дальше. В Заамине, в Джизаке, в Янги-Кургане он проезжал между полями налившейся золотой пшеницы и ячменя, таких необъятных полей он в своей жизни не видел. «Чьи же это хлеба?» — спросил поэт. «Хаджи Ахрара», — ответил тощий, оборванный крестьянин.

Поэт Машраб поехал дальше. Недалеко от Самарканда он увидел мельницы, сады, раскинутые широко вокруг, огороды, обильно политые, и, позавидовав хозяевам таких тенистых садов, таких благоустроенных огородов, спросил: «Чьи же это сады, огороды, мельницы?» «Хаджи Ахрара», — отвечали ему оборванные садовники, сожженные солнцем огородники, кашляющие, изможденные мельники.

Поэт Машраб поехал дальше. Он въехал в Самарканд, и его оглушили крики, звон, шум и говор тысячеголосого огромного базара. «Чье это все — торговые ряды, постоялые дворы, нарядные чайные, караваны, которые приходят и уходят?» «Хаджи Ахрара», — отвечали ему на базаре.

Поэт Машраб поехал дальше. Он проехал Карши, Гузар, Ширабад и возле Термеза увидел опять необъятные стада, табуны, отары, сады, огороды, мельницы. «Чье это?» — спросил он. «Хаджи Ахрара», — снова ответили ему.

Тогда Машраб сошел со своего старого тощего осла, ударил его и сказал: «Иди к этому стаду, принадлежи уж и ты Хаджи Ахрару». И пошел пешком…

— Правильно! Очень меткий, очень поучительный рассказ у вас, Гафур-ака, — сказал безбородый.

— Так было у нас и с землей до Советской власти, — сказал рассказчик. — Маленькие участки все время норовили выскользнуть из крестьянских рук, чтобы присоединиться к просторным землям помещиков, как Машрабов осел к стадам Хаджи Ахрара.

— Правильно, — сказал безбородый. — Большевики не тронули нашей земли. Но я не удивлюсь, что они заберут у тех баев, что сами на земле не сеют, не жнут, а торгуют на базаре сапогами, пока крестьяне обрабатывают для них поля. Земля — это не осел, она ни подохнуть, ни сбежать не может, ни увезти ее отсюда нельзя, она вся тут, и ее раздадут тем, кто хочет ее обрабатывать своими руками, кому нечем прокормить семью, а вы нас пугаете, Бобо-Мурад, говорите нам: «Жизнь с каждым днем ухудшается!» Что-то не видим мы этого: не ухудшается наша жизнь. Нет, не ухудшается! Ведь давно никто не верит вашим вздохам и вашим словам, потому что у вас только слова, а у нашей власти — дело. Дело мы видим, и оно нам по душе. А слова ваши невидимы, да к тому ж и противны.

Гафур-ака добавил:

— А если кто и поверит пустым словам, истинные дела опровергнут всякое лживое слово.

Один из крестьян строго посмотрел на Бобо-Мурада:

— Теперь тут власть наша, она нам помогает. С нами вместе рабочий класс, нам помогает партия большевиков!

Бобо-Мурад недовольно ответил:

— По вашим словам выходит, что землю ни у кого не отнимали? А где вакуфные земли? У нашей мечети землю взяли. Была при мечети школа, ее закрыли, а раз нет земли, мечеть не может содержать школу. Ребятам бы надо в школе сидеть, а они вон по улицам бегают.

— Верно, — согласился безбородый, — отобрали землю у мечетей, но земля эта в нашей же деревне осталась. Теперь на ней работает беднота, и урожай с нее пойдет тем, кто на ней сеет. А прежде работала на этих землях та же беднота, но урожай получали муллы. А школа при мечети морочила головы ребятам, только и всего. Есть ли у нас грамотные или знающие крестьяне? Где они? Никого нет, ничему никогда эта школа не научила. Только молитвы зубрили, — вот и все. Зато вместо нее открылась советская школа, и на нее государство дает десять тысяч рублей в год, само дает, без всяких вакуфов-макуфов. И ребята из нее выйдут грамотными.