Садриддин Айни - Рабы

• Название: Рабы
• Автор: Садриддин Айни
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

В романе «Рабы» С. Айни широко и на конкретном материале раскрывает жизнь народов Средней Азии до революции и после нее.

Безрадостна и темна жизнь угнетенного, а жизнь рабов и женщин — ужасна. Недаром Некадам, герой романа, сравнивает свою жизнь с положением птицы, попавшей к змее.

Но всему приходит конец. Приходит конец и безраздельному господству баев и мулл, народ с оружием в руках борется за равноправную, счастливую жизнь. Бывшие рабы берут власть в свои руки и начинают строить новое общество.

Вступительная статья М. Турсун-заде

Примечания М. Шукурова

Иллюстрации художника К. Туренко

---

Собака забеспокоилась.

Она то подбегала к возвышению, то возвращалась, рыча и царапая землю.

Когда стало видно, что это всадник, собака зарычала громче. Всадник, услышав ее рычание и увидев ее огромное тело, придержал лошадь и крикнул:

— Эй, брат! Придержите свою собаку!

— Цыц, на место! — ответил пастух. — Подъезжайте, она не тронет.

Собака, поняв, что пастух не боится этого человека, отошла и легла, внимательно следя за каждым движением прибывшего.

Произнеся приветствие, пастух подошел, чтобы взять у гостя лошадь.

— О, да это ведь Шакир-ака!

Всадник, приглядываясь, облегченно вздохнул:

— Кулмурад! Я из сил выбился, пока тебя искал!

Сняв с седла переметную суму и привязав лошадь, пастух пошел впереди гостя к возвышению. Остальные пастухи еще спали.

— Ну, рассказывайте, Шакир-ака, что случилось? Каким ветром занесло вас в наши края?

— Да ничего не случилось. Чтоб тебя повидать, я заехал к тебе домой. Тебя не было. Сказали, что ты в степи. Проехав такой длинный путь, я не хотел возвращаться, не повидавшись с тобой. Вот и поехал сюда.

— Ну, добро пожаловать! Уж скоро утро. Я выспался. Если вы не устали, посидим. Если устали, я вам постелю.

— Устать-то устал. Да у меня бессонница, едва ли я сейчас засну. Но прилечь было бы неплохо.

— У нас таких подходящих одеял и тюфячков нет. Если не боитесь вшей и клещей, ложитесь на мою постель. Если хотите на более чистое место лечь, песка вокруг хватит, — постелем ваш халат, а переметная сума — вместо подушки.

— И так лягу, — сказал Шакир, положив суму под голову и растянувшись на песке.

— А где же ваш халат? — посмотрел по сторонам Кулмурад.

— И не спрашивай. Дорогой мне его собака изорвала, я его оставил для починки у тебя дома.

— А! — засмеялся Кулмурад. — Потому-то вы и боитесь теперь собак. Но пастушья собака — это не то что деревенские псы, — те кидаются на всякого прохожего, а пастушья не тронет человека, если он мирно едет мимо. Она бросается, если увидит, что он — вор. Она хранит овечье стадо как зеницу ока.

— Оказывается, она лучше людей эмира.

Кулмурад удивился:

— А какое к ней имеют отношение люди эмира?

— Очень близкое, — ответил человек, которого пастух назвал Шакиром-ака. — Они нападают на людей, подобно деревенским собакам.

— На кого же они напали?

— На тебя, на меня, на деревенскую бедноту. Потом он пояснил:

— Мало ли притесняли вас при сборе урожая, при определении налогов! Мало, что ли, страдали вы от рук Урман-Палвана, Хаита-амина, Бозора-амина, а я на себе испытал, какова хватка у Сафара-амина, у Кузи-амина, у Джалалиддина-амина и у подобных им. Особенно с тех пор, как началась борьба между муллами и джадидами. Меня назвали джадидом и хотят убить.

— А правда, Шакир-ака, мы и то слышим разные разговоры: «джадид — кадым, джадид — кадым».[101] В чем тут дело? О чем идет спор?

— Как бы это тебе получше объяснить? — начал Шакир. — В Бухаре выступила группа молодежи и потребовала, чтобы вместо старых школ открылись новые школы, где учились бы по новому методу; чтобы прекратить торговлю худжрами[102] в медресе; чтобы обучение в медресе улучшить; чтобы были обложены земли налогом так, как земли Самарканда и Ташкента; чтобы доходам и расходам государства велся учет. Муллы, эмирские чиновники, сам эмир выступили против этих требований. Началась борьба, ее называют распрей между джадидами и сторонниками старого — кадымами.

— Ну, и кто же из них, по-вашему, прав?

— Конечно, джадиды! Их требования имеют в виду пользу народа.

— Я не понимаю, — покачал головой Кулмурад.

— Почему же ты не понимаешь? Здесь нет ничего непонятного.

— Вы сказали, что в их требованиях польза для народа. Непонятно мне, какая же польза народу от открытия новых школ вместо старых? Я по порядку буду спрашивать, ладно?

— Ладно. Какая польза от новых школ народу? Вот какая: из ста мальчиков, учившихся десять лет в старой школе, десять человек выходили полуграмотными, а остальные оставались неграмотными, даже не умели писать. А в новых они за полгода, ну, совсем неспособные за год, научатся читать и писать. Разве в этом мало пользы?

— Ну, хорошо, а зачем же нам столько мулл? Нам и те муллы, которых по старой школе школили, до смерти надоели. А из новой школы они посыплются на нас, как град.

— Эх! — с досадой махнул рукой Шакир. — Я говорил, что ты не поймешь!

— Это я говорил, что мне эта польза непонятна, а вы говорили, что непонятного ничего нет…

Совсем рассвело.

Проснулся и сел на постели второй пастух. Увидев чужого человека, он принялся расталкивать другого:

— Юсуф, Юсуф!

Юсуф, двенадцатилетний мальчик, поднялся, но, видно, сон не хотел отпускать его. Он спросил:

— Да сейчас разве надо пускать воду? Пастухи громко засмеялись словам подпаска. Смутившись от их смеха, Юсуф протер глаза. Шакир сказал:

— Теперь уж не стоит спать. Вскипяти кувшинчик да завари чай.

— Кувшинчик есть, но ни чая, ни чайника, ни пиал у нас нет.

— Ничего, чай у меня с собой. Когда вода закипит, бросим в кувшин несколько листиков чая и напьемся из больших чаш.

Кулмурад повесил кувшин над костром и раздул огонь. Сухое топливо — колючка и полынь — загорелось высоким пламенем. Искры сыпались в воду, языки лизали кувшин, взвиваясь к небу.

Шакир лежал, облокотившись на суму, и глядел на пламя, погруженный в свои мысли:

«Темные невежды. С невеждами ничего нельзя сделать. Они нас не поймут, и рассчитывать на них бессмысленно».

Кулмурад, войдя в юрту, налил в деревянную чашку молока и воды, бросил в нее три горстки муки и принялся месить тесто.

Вернулись пастушата, успевшие умыться. Кулмурад позвал:

— Камил!

Пастушонок подошел.

— Ты положи на песок побольше топлива и зажги, чтобы песок хорошенько накалился, пока подымется тесто. А Юсуф пускай поддерживает огонь, чтобы скорей вскипела вода.

Камил сложил топливо и зажег.

Шакир, потеряв надежду что-нибудь объяснить этому «невежественному» пастуху, отвернулся к востоку и любовался на расплывающийся по небу румянец утренней зари.

Когда поднялось солнце, он пошел посмотреть лошадь. Она каталась по земле. Седло сдвинулось набок.

Шакир снял седло. Положил на лошадь потники, затянул подпругу, а седло с чересседельником и уздечкой принес и положил у возвышения.

Он умылся из кувшина, вытерся концом кушака, расстелил переметную суму, сел на нее и задумался, твердя с досадой: — Невежды, невежды…

5

Солнце взошло.

Степь засияла красноватым отсветом, а даль лежала в прозрачной голубой мгле.

Овцы проснулись в загонах, вскочили и с блеяньем просились на пастбище.

Собака, отсторожив ночь, теперь крепко и спокойно спала, положив голову между лапами.

Четыре плотные лепешки испеклись на раскаленном песке, и Кулмурад положил их, не имея скатерти, на какой-то застиранной тряпке.

Шакир, глядя на румяные лепешки, почувствовал голод, но терпеливо ждал, когда сядут за трапезу пастухи и разломят свой хлеб. А пока переливал чай из кувшина в чашу, из чаши в кувшин, чтобы получше заварился.

Кулмурад и Камил принесли парное овечье молоко.

Кулмурад подсел к завтраку, а Камил сперва накрошил половину лепешки в собачью чашку, залил ее молоком и, только отдав чашку собаке, сел сам, разломил лепешку и предложил гостю.

Шакир налил почти совсем остывший чай, но, едва отхлебнул глоток, спросил, поморщившись: