Александр Мардань - В. Высоцкий

• Название: В. Высоцкий
• Автор: Александр Мардань
• Жанр: Драма
• Год: 2013

Сюжет построен на параллельном развитии историй Скульптора и Высоцкого, причем главной будет история Скульптора. Они оба — люди одной эпохи, оба талантливые, ищущие, любящие жизнь. Но Скульптор в какой-то момент от чего-то отступил, чем-то поступился. Он не стал подлецом, он стал обычным, по — своему добросовестным, по — своему честным, по — своему порядочным человеком. Однако в душе его что-то мучает, он неудовлетворенный и неуспокоившийся конформист, поэтому и памятник Высоцкому ему не дается. Скульптор боится этой работы именно потому, что она ему слишком близка: непокорность и самосжигание Высоцкого и пугают, и манят его, как что-то неосуществившееся, несбывшееся в его собственной жизни.

В программке зрителям можно давать тексты прозвучавших песен.

---

Александр Мардань В. Высоцкий

Сцена представляет собой мастерскую Скульптора: несколько станков, отодвинутых к углам, некоторые из них накрыты полотнами, большой таз с водой, в котором лежит мокрая ткань. В центре станок с большим комом глины — человеческой фигурой. В обстановке и в самом Скульпторе есть что-то, напоминающее сцену из начала «Фауста» (Фауст в кабинете). Действие сопровождается видеорядом на заднике сцены.

Песня «Манекены». Скульптор работает над моделью памятника: подходит к центральному станку, прикасается к глине. Та вздрагивает, начинает оживать под руками Скульптора, застывает в вымученных позах. Видеоряд: сменяющие друг друга кадры, изображающие разные памятники — от памятников Ленину — Сталину, до памятников Высоцкому, одинаково шаблонных и неестественных. Скульптор оставляет неоконченную модель, проходится по мастерской, «оживляя» скульптуры на других станках. Это манекены, одетые по — разному, мужчины и женщины, но с одинаковой механистичной пластикой. Вначале они послушны Скульптору, но, по мере того как их становится все больше и больше, они становятся агрессивны, теснят Скульптора, обступают его тесным кругом, их движения становятся угрожающими.

Манекены

(Из к/ф «Бегство мистера Мак — Кинли»)

Семь дней усталый старый бог
В запале, в заторе, в запаре
Творил убогий наш лубок
И каждой твари — по паре.
Ему творить — потеха
И вот, себе взамен
Бог создал человека,
Как пробный манекен.
Идея эта не нова,
Но не обхаяна никем.
Я докажу, как дважды два,
Адам был первый манекен.
А мы, ошметки хромосом,
Огрызки божественных генов,
Идем проторенным путем
И создаем манекенов.
Не так мы, парень, глупы,
Чтоб наряжать живых,
Мы обряжаем трупы
И кукол восковых.
Они так вежливы, — взгляни,
Их не волнует ни черта,
И жизнерадостны они,
И нам, безумным, не чета.
Я предлагаю смелый план
Возможных сезонных обменов:
Мы, люди, в их бездушный хлам,
А вместо нас — манекены.
Но я готов поклясться,
Что где-нибудь заест.
Они не согласятся
На перемену мест.
Из них, конечно, ни один
Нам не уступит свой уют,
Они без боя не уйдут.
Его налогом не согнуть,
Не сдвинуть повышеньем цен.
Счастливый путь, счастливый путь,
Счастливый мистер манекен.
О, всемогущий манекен!

Пока Скульптор пытается вырваться из кольца манекенов, оживает глина на центральном станке. Это Высоцкий.

Песня «Колея». Высоцкий колеблется, но все же направляется к манекенам, обступившим Скульптора. Он неуверенно ходит вокруг сомкнутой толпы манекенов, то пытаясь проникнуть в нее, то отшатываясь. Вдруг он выхватывает один манекен из толпы, отбрасывает в сторону. Манекен в ужасе пытается вновь слиться с толпой, но агрессивные манекены злобно смыкают ряды и выталкивают его прочь. Несчастный манекен падает и «разбивается». Высоцкий пытается проникнуть сквозь кольцо манекенов, пытается вытащить из толпы вырывающегося из нее, но совсем обессилившего Скульптора. Наконец совместными усилиями им это удается, манекены постепенно, один за другим, вновь обретают неподвижность, но позы, в которых они застывают, полны угрозы.

Колея

Сам виноват, и слезы пью и охаю,
Попал в чужую колею глубокую.
Я цели намечал свои на выбор сам,
А вот теперь из колеи не выбраться.
Крутые, скользкие края
Имеет эта колея,
Я кляну проложивших ее,
Скоро лопнет терпенье мое
И склоняю, как школьник плохой
Колею, колее, с колеей.
Но почему неймется мне — нахальный я,
Условья в общем в колее нормальные
Никто не стукнет, не притрет, не жалуйся,
Желаешь двигаться вперед — пожалуйста.
Отказа нет в еде — питье
В уютной этой колее,
Я живо себя убедил:
Не один я в нее угодил.
Так держать — колесо в колесе,
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой: «а ну, пусти!»
И начал спорить с колеей по глупости
Он в споре сжег запас до дна тепла души
И полетели клапана и вкладыши.
Но покорёжил он края,
И стала шире колея.
Вдруг его обрывается след.
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда: стартер заел.
Теперь уж это не езда, а ерзанье,
И надо б выйти, подтолкнуть, но прыти нет,
Авось под едет кто-нибудь и вытянет.
Напрасно жду подмоги я.
Чужая это колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой.
И тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот до косточки
И я прошел вперед по досточке.
Гляжу — размыли край ручьи весенние,
Там выезд есть из колеи, спасение.
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй вы, задние, делай как я,
Это значит: не надо за мной.
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеей,
Выбирайтесь своей колеей.

Песня «И я сочувствую слегка». Диалог Высоцкого и Скульптора на фоне застывших манекенов. Манекены иногда подают признаки жизни: они не сходят с мест, но изображают толпу, которая отстраненно наблюдает за действиями, подвигами и гибелью других. Высоцкий — человек, борющийся с бурей; Скульптор — сторонний наблюдатель, осторожный и скептичный. Он время от времени пытается помочь Высоцкому, иногда протягивает ему руку, но, когда погибающий слишком цепко за нее хватается, пытается освободиться, даже с некоторой брезгливостью и негодованием. Однако ветер крепчает, и самого Скульптора уже гонит на толпу застывших, как рифы, манекенов. В конце песни он ударяется об их стену, падает, манекены сочувственно, но и злорадно кивают.

Высоцкий поднимает упавшего Скульптора.

И я сочувствую слегка

Штормит весь вечер, и пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка,
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают,
И я сочувствую слегка
Погибшим, но издалека.
Я слышу хрип и смертный стон,
И ярость, что не уцелели,
Еще бы — взять такой разгон,
Набраться сил, пробиться в щели
И голову сломать у цели.
И я сочувствую слегка
Погибшим, но издалека.
Ах, гривы белые судьбы,
Пред смертью словно хорошея
По зову боевой трубы
Взлетают волны на дыбы,
Ломают выгнутые шеи.
И мы сочувствуем слегка
Погибшим, но издалека.
А ветер снова в гребни бьет
И гривы пенные ерошит,
Волна барьера не возьмет,
Ей кто-то ноги подсечет,
И рухнет взмыленная лошадь.
И посочувствуют слегка
Погибшим, но издалека
Придет и мой черед вослед,
Мне дуют в спину, гонят к краю,
В душе предчувствия, как бред,
Что подломлю себе хребет
И тоже голову сломаю.
И посочувствуют слегка
Погибшему, издалека.
Так многие сидят в веках
На берегах и наблюдают,
Внимательно и зорко,
Как другие рядом на камнях
Хребты и головы ломают.
Они сочувствуют слегка
Погибшим, но издалека.

Песня «Две судьбы». Скульптор рассказывает о себе: его движения вначале неуверенны, он явно пострадал в столкновении с манекенами. Но постепенно его рассказ становится все более страстным и даже надрывным. Манекены сопровождают рассказ вначале поощрительно, подливают Скульптору вина, кружатся вокруг него, закрывают ему уши, чтобы он не слышал ничего, в том числе и Высоцкого, кричащего ему «с другого берега». Из толпы манекенов появляются по очереди Нелегкая и Кривая. Спасаясь от них, Скульптор чувствует себя героем, его банальная, в общем-то, история, кажется ему чрезвычайно значимой.

Две судьбы

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете
По влечению.
Жил безбедно и при деле,
Плыл — куда глаза глядели
По течению.
Думал: вот она, награда,
Ведь ни веслами не надо,
Ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
Да не доняли.
Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали,
О спасении…
Не дождались, бедолаги,
Я лежал чумной от браги,
В расслаблении.
Заскрипит ли в повороте,
Крутанет в водовороте
Все исправится.
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь
Очень нравится!
Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
Медовухою.
После лишнего глоточку,
Глядь, плыву не в одиночку
Со старухою.
И пока я удивлялся,
Пал туман, и оказался
В гиблом месте я.
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
Злая бестия.
Я кричу — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
Вижу плохо я.
На ветру меня качает. —
Кто здесь? — слышу, отвечает:
— Я. Нелегкая!
Брось креститься, причитая.
Не спасет тебя святая
Богородица!
Тех, кто руль и веслы бросит,
Враз нелегкая заносит
Так уж водится.
Я впотьмах ищу дорогу,
Медовуху — понемногу,
Только по сто пью.
А она не засыпает,
Впереди меня ступает
Тяжкой поступью.
Вот споткнулась о коренья,
От большого ожиренья
Гнусно охая.
У нее одышка даже,
А заносит ведь туда же,
Тварь нелегкая.
Вдруг навстречу мне живая
Колченогая, кривая
Морда хитрая.
— Ты, — кричит, — стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный,
Слезы вытру я.
Я спросил: — Ты кто такая?
А она мне: — Я, кривая.
Воз молвы везу.
И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока,
Я, мол, вывезу.
Я воскликнул, наливая:
— Вывози меня, кривая,
Я на привязи.
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю
Только вывези.
И ты, нелегкая, маманя,
На-ка истину в стакане,
Больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же, толстая, в гареме
Будешь первая!
И упали две старухи
У бутыли медовухи
В пьянь — истерику.
Ну а я за кочки прячусь,
Озираюсь, задом пячусь
Прямо к берегу.
Лихо выгреб на стремнину
В два гребка на середину.
Ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои — кривая
Да нелегкая!

Песня «Банька». Высоцкий не согласен со Скульптором, он может рассказать другую историю о страшных судьбах людей, переломанных жизнью, о судьбах, где ужаса много больше, чем в чертовщине Скульптора. Видеоряд: сцены парадов, Сталин на трибуне Мавзолея; или кадры из «Утомленных солнцем» Н. Михалкова — портрет Сталина, понимающийся над полем. Манекены во время рассказа принимают то образ охранников, то образ заключенных, при этом они одинаково механистичны, инертны и безразличны ко всему происходящему — о том, что происходит, не задумываются ни те, кто сажает, ни те, кого сажают, они одинаково пассивно подчиняются неизбежности событий.