Николай Переяслов - Перед прочтением — сжечь!

• Название: Перед прочтением — сжечь!
• Автор: Николай Переяслов
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

А между тем, происходящие в Красногвардейске события всё сильнее и сильнее напоминали собой сюжеты растиражированных нами произведений Кинга — как будто бы город сделался съёмочной площадкой, где шла экранизация всего, что было сочинено этим писателем. Хотя, само собой, режиссёр то и дело отступал от авторского текста, внося в действие поправки на местные условия.

Но всё это, я повторяю, будет осознано мною намного позже, когда ужас в городе уже успеет разрастись до масштабов никогда ранее невиданной инфернальной бури, а пока что я лежал себе дома на диване, вспоминая проведенные со Светкой в Заголянке счастливые денёчки (не говоря уже про ночи на сеновале) да почитывая сначала «Кладбище домашних животных», а потом и некоторые другие из притащенных мною домой книг Стивена Кинга.

И в то самое время, когда старший инспектор ГИБДД Иван Кучереня составлял протокол осмотра застрявшего в придорожных кустах красноглинской автотрассы Софочкиного «форда», а я, завершив «Кладбище домашних животных» и «Кэрри», начинал читать роман «Жребий», в Красногвардейск со стороны посёлка шахты № 3–3 бис медленно въехал тёмно-бежевый милицейский «УАЗик» с синей полосой по бортам, за рулём которого вместо следователя по особо важным делам Б. К. Кондомова находился увезенный им накануне из районного Дворца культуры бард Владислав Хаврюшин. Вместилищем для не имеющего своего собственного тела демона Тэка служил теперь он, и для того, чтобы его сила не истощалась, а крепла, ему было необходимо как можно больше чужих смертей. Только они давали ему необходимую энергетическую подпитку.

На одном из городских перекрёстков Хаврюшин вынужден был притормозить, пропуская проезжавший по главной улице большой красный «Икарус», в огромном окне которого мелькнуло искривлённое не изжитой за ночь обидой лицо Глеба Колтухова. Поэт вроде бы тоже успел узнать в сидящем за рулём человеке в милицейской форме своего товарища по литературной студии, он даже привстал от удивления, вытянув шею и пытаясь убедиться, не показалось ли это ему, но в эту самую минуту Творец чуть-чуть повернул в сторону прожектор поднимающегося над домами светила, так что мощный пучок вырывающегося из него света упал на лобовое стекло кондомовского (а теперь, стало быть, хаврюшинского) «УАЗика» и, срикошетив от его поверхности, огромной сверкнувшей бритвой полоснул по Глебовым глазам, ослепив его так, что ещё долго после выезда из Красногвардейска он не мог ничего разглядеть за окнами увозящего его от неминуемой смерти автобуса…

Глава 9 О ПОЛЬЗЕ ЧТЕНИЯ

…Что касается меня, то в те самые минуты, когда автобус со всё ещё не проморгавшимся от внезапной слепоты Колтуховым, наконец, миновал все городские улочки и понЁсся в сторону окутанной дымами горящих под Шатурой и Орехово-Зуево торфяников матушки-столицы, я в очередной раз засыпал себе в чашку две зачерпнутых с горкой ложечки коричневых гранул из большой стеклянной банки с маркировкой «Black consul» (три таких остались у меня ещё со времён нашего хождения в «челноки» в числе некоторых нереализованных тогда товаров) и, залив их кипятком из чайника, не без удовольствия внюхивался в аромат настоящего растворимого кофе. Надо сказать, что понимать вкус этого напитка я начал только после того, как перестал пить водку, что случилось более двух лет тому назад, когда, перебрав на очередном из наших мальчишников, я потерял по дороге домой дипломат вместе с находившимися в нём паспортом и целой кучей накопленных мною за тридцать лет жизни документов, включая печать нашей тогдашней фирмы, которую я зачем-то таскал в тот день с собой — то ли для перерегистрации какого-то из наших очередных дел, то ли для заполнения отчётной документации, я уже и не помню точно, для чего, только помню, что, осознав утром всё случившееся и представив не только свои собственные мытарства, связанные с получением нового паспорта, но и те финансовые счета, которые нам теперь могут выкатить по поддельным накладным, заверенным нашей подлинной печатью, я пришёл от этого прямо-таки в отчаяние, которое каким-то образом и породило в моей душе самую что ни на есть искреннюю и жгучую молитву к не очень-то мною ранее почитаемому Богу. Девять дней я взывал к Нему из самой глубины своего сердца, моля возвратить мне все утерянные документы и обещая больше в жизни не притрагиваться к водке, а на десятый, ровно в шесть часов утра, в мою дверь раздался длинный-предлинный звонок и, открыв её, я увидел стеснительного русского парня с въевшимся под ногти мазутом, который сказал, что он работает шофёром на областной автобазе и несколько дней назад, проезжая через наш город, нашел на дороге раздавленный колёсами машин дипломат с документами на моё имя, и вот теперь, оказавшись в очередном рейсе опять в нашем городе, заехал по указанному в паспорте адресу, чтобы возвратить мне свою находку… Понятно, что степень моей радости нельзя было описать: в знак благодарности я даже ткнул ему все имевшиеся у меня на тот момент в наличии деньги, — кажется, рублей триста или четыреста, — и мой спаситель, хотя и со смущением, но всё-таки принял их, передав мне взамен целлофановый пакет, в который он переложил из раздавленного дипломата мои документы и алюминиевый цилиндрик печати. И, как это ни странно, но с того самого дня я не только не выпил больше ни глотка водки, но не могу даже и мысленно представить, как её можно втолкнуть в себя, не выблевав в ту же секунду обратно. Меня тошнит от одного только воспоминания о её запахе, я содрогаюсь, представив, что капля этой жидкости вдруг попадает мне на язык… Но зато с той самой поры я научился ценить вкус и аромат кофе и сухого красного вина, на которое у меня раньше была аллергическая реакция, так что, как говорится, худа без добра не бывает. Хотя я и не сказал бы, что избавление от алкогольной зависимости можно отнести к категории худа, куда уж там! Я даже жалею, что не расстался с этой гадостью раньше, но на всё, по-видимому, действительно имеются Божья воля и отмеренный Им для каждого из нас срок, необходимый для того, чтобы рано или поздно мы исчерпали предназначенные для нас лимиты греха и сами дозрели до понимания необходимости немедленного освобождения от него.

Так что кофе теперь для меня был лучше всяких марочных коньяков и водок, и, делая время от времени небольшие глотки из остывающей чашки, я лежал на своём диване и приканчивал уже третий из взятых мною домой для ознакомления романов Стивена Кинга. Неожиданно для самого себя я втянулся в процесс чтения, и творческая манера этого писателя начала мне даже нравиться. По сути дела, это была обычная психологическая проза, выдающая в авторе глубокое знание жизни и быта рядовых американцев, в которую для большей привлекательности (и, соответственно, коммерческой выгоды) была искусно подмешана леденящая душу мистика со всевозможными паранормальными явлениями, вампирами, оборотнями и пришельцами. Иногда мне казалось, что это даже портит ту реалистическую составляющую, которая обнаруживала себя в основе почти всех его мистических историй, по крайней мере, в прочитанных мною «Кэрри», «Кладбище домашних животных» и «Жребии» узнавать психологические мотивы поступков героев было даже интереснее, чем следить за ходом их борьбы с вампирами. Вот, скажем, Сьюзен Нортон из романа «Жребий», которая мечтает любой ценой вырваться из своего задрипанного городишка и считает счастьем вспыхнувшую в её сердце любовь к заезжему писателю Бену Мейрсу, тогда как её мать пытается выдать её здесь замуж за местного парня и тем самым фактически заставить повторить свою собственную судьбу — разве это не портрет почти любой из выпускниц красногвардейских школ, матери которых, вместо того, чтобы отправить дочерей в Москву учиться на артисток, стараются пристроить их тут замуж за проходчиков шахты № 3–3 бис? «Чего ты от меня хочешь, мама? — кричит Сьюзи своей матери, пытающейся помешать развитию её романа с Беном в пользу местного парня Флойда. — Ты что, так уже свыклась с мыслью о внуках-блондинах? Я давно чувствовала, что ты не успокоишься, пока я не выйду за того, кого ты выберешь сама. Выйду замуж, рожу и как можно скорее превращусь в клушу. Так ведь? Но откуда ты знаешь, что я этого хочу?..»

Да, собственно говоря, разве сказанное выше является справедливым в отношении одних только дочек? Ну, а моя мать — она что, не мечтала увидеть меня женившимся на какой-нибудь из наших соседок («Да разве же мало хороших девчат вокруг, что ты всё никак не найдёшь себе пару?..»), окружённого кучей детворы, похоронившего под нескончаемыми бытовыми хлопотами все свои высокие устремления и порывы, но зато — не нарушающего её представления о земном благополучии и живущего так, как все.

Сразу скажу: я не был ни поэтом, ни каким-то особенным мечтателем, но жить просто так, как растение, прозябая и не стремясь разорвать круг провинциальной обыденности, мне было неинтересно и скучно, ради этого не стоило отнимать у кого-то такую не повторяемую дважды возможность — прийти в этот свет через врата рождения. Может быть, именно потому я столько лет и тыкался во все стороны, не обретая никакого постоянства и давая Лёхе втягивать себя во всевозможные сомнительные авантюры, что так же, как и Сьюзи Нортон, не хотел смириться с мыслью об уложимости своей судьбы в пределы Красногвардейского района и в глубине души ждал от Бога некоего подарка, дающего мне возможность вырваться за пределы очерченного местом моего рождения круга и реализовать какие-то, ещё неизвестные мне самому, потенции. Ведь мы так плохо знаем сами себя, я бы даже сказал — мы никого не знаем так плохо, как самих себя. Ну, вот скажите мне, может ли так быть, чтобы милые любящие дети были способны вдруг превратиться в вампиров, выпивающих (причём не в переносном, а в самом что ни на есть буквальном смысле слова, как это, к примеру, происходит в романе Кинга «Жребий») кровь из своих родителей? Или же — убить их, как убивает свою мать маленький Гэдж из «Кладбища домашних животных»? Пережив однажды случившуюся с ним в результате попадания под грузовик клиническую смерть и побывав ТАМ, в потустороннем мире мёртвых, он перестаёт быть тем маленьким любящим сыном, каким был всего несколько страниц назад, и превращается в некоего жестокого и хладнокровного монстра — в него словно бы вселяется некто другой, занимая его тело, точно пустующую квартиру или кабину танка. Может ли так быть на самом деле, думал я, закрывая книгу, или это только писательская фантазия? И разве не то же самое произошло со всеми этими яковлевыми-ельциными-чубайсами-гайдарами-немцовыми и прочими «гарвардскими мальчиками» да «архитекторами перестройки», которые, побывав однажды за границей, в этом потустороннем по отношению к нашей стране мире, возвратились назад уже не сынами своей Родины-Матери, а её погубителями и разорителями, жаждущими высосать из неё всю кровь до капли? Из этого сам собой напрашивается вывод, что зло — практически так же заразно, как и кровь вампира? И значит, любой, побывавший в Америке — не важно даже, в научной командировке, на гастролях или по приглашению родственников, — возвращается оттуда точно таким же монстром, как маленький Гэдж с кладбища домашних животных, имея в оболочке своего тела уже не только свою собственную человеческую душу, но ещё и втиснувшуюся рядом с ней некую жестокую и злобную сущность? А любой, в кого Западный мир занесёт хотя бы капельку своей отравленной крови, уже не сможет после этого есть нормальную человеческую пищу, будет бояться солнечного света и превратится в вампира? (Помнится, в конце восьмидесятых годов Ельцин побывал в США, где, облетев два раза вокруг статуи Свободы, сказал, что он стал после этого в два раза свободнее, а потом возвратился в Россию и, подчиняясь этой вошедшей в него, словно заокеанский вирус, свободе, развалил своё Отечество, точно сносимое здание.) Или же всё-таки — вампиром становится не любой, и есть какой-нибудь способ противостоять этому злу, как противостоят ему, скажем, Бен и Марк в том же «Жребии»? Чем они там побеждают демона? Осиновым колом, вбитым ему в сердце. Но в первую очередь — крестом, исповедью и причастием… То есть — верой.