Николай Мельниченко - Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели

• Название: Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели
• Автор: Николай Мельниченко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00071-324-2

Черную военную шинель офицера ВМФ автор носил 33 года, – самую значительную и лучшую часть своей жизни. Укреплялась обороноспособность страны и Армии и Флоту все больше требовались инженеры.

Вместе с матросами автор строит Базу в сопках Забайкалья. Первый подъем, рейс полный счастья. Техническая психология матросов. Нулевая жизнь.

Женитьба, непростое получение жилья. Приезд жены.

Особое место в жизни автора занимает монтаж и сварка сооружений атомного полигона в снегах Новой Земли. Семикрылый пятихрен и пенная логистика. Жесткие сроки, необычные решения, напряжение всех сил. Шторм на всю жизнь. Полет над Карскими воротами

Объекты на “арбузных местах”. Первые авторадости и путешествия. Рождение сына. Последствия шторма в Баренцевом море. Штопор, подготовка к небытию. Костер в ледяной ночи.

Сложные объекты – сложные проблемы сварки. Начиная с нуля. Лаборатория. Изобретения. Проекты “СИРИУС” и “СПРУТ”. На новой орбите. Учебный центр. Конструкторское бюро Главного сварщика. Пора в запас…

---

Через пару недель я дежурил по части. Около часа ночи решаю проведать свою группу и обнаруживаю две кровати пустыми. Поднимаю командира отделения:

– Где твоих два матроса?

Командир отделения со сна чешет репу и молчит. Повторяю вопрос, после чего он нехотя докладывает, что они, наверное, после вечерней поверки и отбоя сбежали на завод. На территории завода есть женское общежитие… Размышляю: отсутствие матросов обнаружится на утренней поверке, и к дежурному офицеру, их непосредственному командиру, будет много вопросов. Самовольщики могут торопиться к утренней поверке, но их наверняка задержит патруль в ночном городе или на КПП Экипажа, что тоже не мёд по оргвыводам. Да и вообще – бардак в моей группе!

Поднимаю командиров отделений с приказом разбудить, одеть и построить группу: сбежали Панин и Сенченко. Матросы, конечно, прекрасно знают, где находятся беглецы, и тихо чертыхаются, оторванные от крепкого сна. Чувствуется их отношение к любвеобильным Донжуанам… Я бы и сам им впилил в полную силу, если б не погоны…

Передаю дежурство помощнику и вывожу свой отряд на почти безлюдные, но довольно прилично освещенные, улицы ночного Ленинграда. Строй движется почти бегом, я – впереди, с сине-белыми «рцами» дежурного на рукаве кителя и с пистолетом на боку. Проходим Театральную площадь, огибаем слева Никольский собор, переулками выходим на Измайловский проспект. Наталкиваемся на патруль, который недоуменно смотрит на нашу группу.

– Спецзадание, – сурово бросаю им, не снижая темпа рыси. Не хватает мне еще разговоров с патрулями…

Наконец подходим к проходной завода. Охрана, конечно, нас не пускает: видок группы возбужденных матросов живо напоминает им о штурме Зимнего. Договариваюсь о впуске троих. Командир тройки – Бутан. Это жесткий младший командир, кажется, с уголовным прошлым: матросы его побаиваются. Он отбирает себе двоих «знатоков общежития» и исчезает за дверью проходной. Мы расслабляемся и закуриваем.

Минут через десять из проходной вываливаются два беглеца, за ними – «группа сопровождения». У Панина расквашен нос, Сенченко смотрит только одним глазом. Строю группу и молча отправляемся в обратный путь. На Измайловском нас догоняет дежурный трамвай. Останавливаю его и загружаю туда всю группу. Вскоре мы на родном Поцелуевом мосту. Прошу водителя (на трамвае он – вожатый) остановиться здесь. Вскоре всей группе повторно дан отбой. «Разбор полетов» – завтра. Мое дежурство продолжается до 17 часов…

Следующую самоволку обнаруживаю опять на дежурстве при обходе ночью своей группы. Отсутствует Андрей Мельник, коренастый и трудолюбивый паренек из украинской глубинки. Разбуженный командир отделения, не просыпаясь окончательно, говорит мне:

– Так Мельник, товарищ лейтенант, каждую ночь работает на камбузе.

– Как это? Кто ему дал наряды вне очереди?

– Не-а, не наряды. Он – добровольно, – бормочет почти во сне командир отделения.

По каменным плитам ступеней, стертыми поколениями матросов, спускаюсь в огромный камбуз. А вот и мой Мельник. В рабочей робе с закатанными штанинами и рукавами он старательно драит каменные плиты пола. «Прихватываю» дежурного мичмана:

– Почему мой матрос вкалывает у вас?

– Так он сам приходит, спрашивает, что надо сделать…

Я недоверчиво-вопросительно продолжаю глядеть на мичмана.

– Ну, мы ему даем за работу две буханки хлеба… Полторы он съедает сразу, полбуханки – относит ребятам, или – откладывает на потом…

Я поворачиваюсь и ухожу. Возможно, вспоминаю, как мечтал сам о хлебе в Казахстане, а особенно во время голодовки на станции Аягуз… Моя попытка увеличить норму хлеба для матроса Мельника – ничего не дала: он не был гигантом, которому это «положено».

Дальние проводы – лишние слезы

– А я на ней женюсь, – заявил замполит, когда парткомиссия обвинила его в сожительстве с козой.

(Из морских баек)

Я никогда не вел и не поддерживал разговоров об отношениях с женщинами в мужских компаниях. Тем более, – не хочется писать об этом в своей биографии. Делаю это сейчас только ради разнообразия и для предостережения несведущих, возможно – внуков-правнуков. Именно их я хочу предостеречь от расчетливых и хладнокровных стерв. Они, стервы, сначала изображают самоотверженную любовь, и умеют вовремя лечь под выбранную жертву, одурманенную игрой своих гормонов. Прозревать жертва начинает позже, когда появляются настоящие дорогие люди – дети, и обратной дороги уже нет…

А вот доводы против. 1) Стервы – тоже женщины, их тоже можно понять: замуж невтерпеж. В конце концов, они делают то, к чему предназначены самой природой. А мы, караси, не должны зевать, когда щука охотится. 2) Главный урок истории состоит в том, что из нее никто никогда не извлекает никаких уроков. 3) За долгую жизнь я успел осознать, что «добрые советы» участникам отношений «мужчина – женщина» – слышны гораздо слабее гласа вопиющего в пустыне. Тем не менее – надо как-то «возопиять» об уроке, полученном лично.

В выходной я повел группу матросов на экскурсию в один из музеев Ленина, тот, где во дворе стоит броневик. К группе примкнули три девушки, одиноко тынявшихся по пустынным залам: на нашу группу выделили экскурсоводшу, которая с ложным пафосом что-то вещала.

Вскоре две девицы попроще «слиняли», а третья совсем вошла в нашу группу, весело и остроумно разговаривая сразу со всеми матросами, но находясь почему-то всегда рядом со мной. В зале, где показывали документальное кино о Ленине, был могильный холод – как в Мавзолее. Девушка в тоненьком платьице совсем замерзла, и я, филантроп несчастный, накинул ей на плечи тужурку.

При расставании Алла при всех матросах призналась чуть ли не в любви ко мне, их командиру, и попросила адрес для переписки. Я, под веселое ржание матросов, дал ей адрес и фамилию самого маленького моего матроса Вани Потапенко. Уже через несколько дней Ваня подошел ко мне с улыбкой до ушей:

– Товарищ лейтенант, Вам письмо!

– Да нет, Ваня, это тебе письмо, – ответил я, поглядев на конверт.

– Вам, вам! Вы прочитайте!

Я невольно прочитал письмо. Грамотно, хорошим почерком написан был облегченный вариант письма Татьяны к Онегину, нацеленный на меня лично. Я рассмеялся и возвратил письмо Ивану:

– Письмо подписано тебе, Ваня. Вот и выкручивайся…

Потапенко ушел озадаченный. Позже стало известно, что один из матросов решил под моей маркой ответить Алле и договориться о встрече. Видно, его письмо не отличалось грамотностью, и он был разоблачен. Пришедшее к Потапенко следующее письмо было наполнено благородной сдержанностью: «извините, ребята, мне действительно понравился ваш командир. Теперь я понимаю, что он просто пошутил, дав адрес. Бог ему судья, и т. д. Если он захочет все же извиниться передо мной за свою шутку, то вот мой телефон…».

По телефону мои извинения не были приняты и предложена встреча. Мы встретились, шутили, смеялись, побывали в кино. Поздно вечером я проводил Аллу до дома: она жила прямо в лаборатории, где работала.

– Тебе очень поздно ехать в Автово. Может быть, заночуешь у меня? Утром и в часть тебе близко. Только – ни-ни!

Я поколебался, но доводы были веские. С «ни-ни» я тоже был согласен.

Утром я был несказанно удивлен: меня уже ожидал завтрак, от которого я уже успел отвыкнуть в своей холостяцкой жизни. При веселом разговоре Алла пожаловалась, что давно хочет посмотреть один спектакль, но нет спутника. Мне тоже уже надо было приобщаться к культуре, чтобы забыть о суровых военных буднях, поэтому я обещал взять билеты. Посетили «Чертову мельницу» в театре Ленсовета, смеялись до упаду. Опять было поздно, опять ночевка, опять «ни-ни», опять завтрак, приготовленный заботливыми руками…

Встречи продолжались, «ни-ни» однажды незаметно прекратилось… Я потихоньку начал втягиваться в такую жизнь. Была «эпоха безвременья»: юность и первая любовь ушли, со своей малявкой я расстался навсегда. Да и маленькая она еще: «сменит не раз младая дева…».

Прозрение было жестким, но очень своевременным. Я случайно услышал разговор с подругой, из которого узнал, что я не единственный, а просто главный кандидат в мужья из-за своей «лопоухости». Что если я начну «вилять» на пути к бракосочетанию, то на меня есть управа – политотдел и командование, которое всегда защищает «права обманутых женщин». Облик умной и коварной «охотницы» за мужьями раскрылся полностью…

Я не стал устраивать «сцену у фонтана», а просто объявил, что срочно уезжаю в длительную командировку. На просьбу писать я малодушно пообещал, «если это будет возможно».

В общежитии я блаженствовал всего несколько дней. Однажды вечером открылась дверь нашей полностью засекреченной берлоги, и Алла рыдая упала мне на грудь…

Я безвольный человек и не могу выносить женских слез… Спасла меня настоящая долгая командировка в Забайкалье, в которую я отправлялся с небывалой радостью.