Алексей Карпов - Владимир Святой [3-е издание]

• Название: Владимир Святой [3-е издание]
• Автор: Алексей Карпов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03804-2

Книга посвящена великому киевскому князю Владимиру Святославичу, Крестителю Руси. В русской истории нет более значимого имени. Владимир Святой, Владимир Великий, в памяти народа — Владимир Красное Солнышко — сами прозвища говорят об отношении потомков к своему великому предку. Но каким был князь Владимир в жизни? Как произошло превращение язычника и братоубийцы, гонителя христианства и законопреступника в просветителя Отечества, великого государственного мужа, человека высочайшего духовного подвига? Мы слишком мало знаем о личности этого человека; многое окутано тайнами, легендами и преданиями. Настоящая книга представляет собой первую попытку воссоздать подлинную биографию князя на основе скрупулезного изучения сохранившихся источников.

Новое издание книги приурочено к 1000-летию со дня кончины князя.

---

Можно ли утверждать это с уверенностью? Ведь текст «Памяти и похвалы» не содержит указаний на маршрут продвижения Владимира, не сообщает, на какие именно хазарские земли распространил свою власть Владимир.

Я исхожу в своем выводе из того уже отмеченного выше факта, что в древнерусской письменности название «Хазары» применялось не ко всей территории бывшего Хазарского каганата, но лишь к его западной части — нижнему Подонью и Прикубанью, Тамани и восточному Крыму. Эти же земли называли Хазарией в средние века и византийцы, и евреи, а позднее и итальянцы.

Непосредственной целью Владимира было, по-видимому, восстановление суверенитета Руси над Тьмутороканью. И он достиг своего. Известно, что уже в начале XI века Тьмуторокань с обширной прилегающей округой принадлежала Киеву. Владимир посадит сюда на княжение одного из своих сыновей — Мстислава.

Поход Владимира «на Хазары» неизбежно должен был привлечь пристальное внимание еще одного могущественного соседа Руси — Византийской империи. Интересы двух стран снова сталкивались в Причерноморье. Укрепив свое государство с запада и востока, развернув его на юг и получив выход к Азовскому и Черному морям, Владимир повторял путь своего отца Святослава. Но за ним стояло сильное и, главное, прочное государство, которое Владимир вовсе не намеревался отдать кому бы то ни было или разделить на части, как это сделал его родитель.

Столкновение с Византией казалось неизбежным. Более того, источники позволяют предположить, что к 985–986 годам дело дошло до каких-то реальных военных столкновений между двумя странами{151}. Но Владимир уже проявил себя дипломатом и государственным деятелем в гораздо большей степени, чем полководцем. Он и в этой ситуации сумел не только избежать полномасштабной войны, но даже сделаться союзником византийских василевсов. Впрочем, это стало возможным в результате тех потрясений, которые пережила Византия в 80-е годы X века и о которых мы поговорим немного позже.

В этой главе речь шла главным образом о внешней истории Руси первых лет пребывания Владимира на киевском престоле, о военных действиях и дипломатических союзах. Но что творилось в душе князя? Ведь эти годы стали едва ли не важнейшими в его жизни.

Владимир взошел на престол язычником, противником христианства. Он много воевал, много занимался внутренними делами страны, он вершил суд, собирал дани, сажал по городам и землям своих наместников и посадников. Он достиг самых вершин власти.

Но пройдет девять или десять лет — и Владимир превратится из язычника в христианина. Он, князь, полновластный в своих проявлениях, так истово продолжающий на поле брани славные дела отца и деда, вдруг откажется от своей веры и примет чужую, казавшуюся раньше враждебной и неприятной ему. Как произойдет этот великий поворот в его жизни? Как придет он к тому шагу, который не только перевернет его личную судьбу, но и на тысячелетие определит исторические судьбы всего русского народа?

Глава шестая. ВЫБОР

На рис. — златник Владимира с изображением Спаса. Оборотная сторона 

Летом 983 года войско Владимира возвратилось в Киев из ятвяжского похода. В ознаменование победы решено было принести жертву языческим богам, окрасить кровью Перунов холм, и прежде всего кумир самого Перуна. Жертвоприношения после успешных войн были в обычае славян. Но на этот раз киевляне вознамерились отдать на заклание богам не какое-либо жертвенное животное (быка, барана или коня), но человека.

Что ж… И человеческие жертвоприношения были знакомы славянскому миру. Но совершались они, как правило, в исключительных случаях, когда жизни всего сообщества людей угрожала серьезная опасность. Так, например, как мы помним из истории Святославова похода на Дунай, после кровопролитного сражения с греками язычники-русы умертвили множество пленных. Их кровь должна была искупить кровь павших в бою соплеменников.

В позднейшие века русского язычества, когда, подавляемое властями, оно сопротивлялось наступлению христианской церкви, человеческие жертвоприношения стали более частыми. О них было известно давно — из летописей и церковных поучений XI–XIV веков, направленных на искоренение остатков языческих культов. Археологические же разыскания последних лет показали, что обвинения, содержавшиеся в этих поучениях, — вовсе не полемическое преувеличение христианских проповедников; они отражали реальную практику древнерусских жрецов. Многочисленные останки людей, принесенных в жертву, найдены в языческих святилищах на реке Збруч в Прикарпатье, исследованных относительно недавно, в 1982–1989 годах. Тела некоторых расчленены на части; нередко встречаются отдельные черепа, кости рук и ног; некоторые кости взяты как будто из специальных «хранилищ» человеческих останков, где умерщвленные ждали своей очереди быть брошенными в жертвенное пламя. В предполагаемых местах таких «хранилищ» перемешаны кости различных людей — детей и взрослых. Удивительно, но святилища эти действовали и жертвы приносились вплоть до середины — второй половины XIII века — времени казалось бы полного утверждения христианства в Киевском государстве{152}.

В самом Киеве человеческие жертвоприношения были все же в редкость. По крайней мере во времена князя Владимира. В зольнике киевского святилища на Перуновом холме, например, археологи не обнаружили никаких людских останков. Так что события 983 года, по-видимому, выходили за рамки обычного священнодействия.

Что же происходило на самом деле? Только ли благодарность за ниспосланную победу двигала киевлянами? Или у них имелись какие-то иные побудительные мотивы для религиозного рвения? Этого мы не знаем. Известно лишь, что в жертву задумали принести даже не пленника-ятвяга, но своего, киевлянина, причем из числа детей, живших в городе.

«…И сказали старцы и бояре, — свидетельствует «Повесть временных лет». — “Метнем жребий на отрока или девицу — на которого падет жребий, того и зарежем богам”»{153}.

Принесение в жертву ребенка, особенно младенца, — явление также распространенное в языческом обществе, в том числе и славянском. О младенцах, задушенных в водах Дуная воинами Святослава, мы уже вспоминали на страницах книги. Добавлю, что и на капище Богит на Збруче (вероятно, на том самом месте, где стоял знаменитый Збручский идол) также были обнаружены кости младенцев, принесенных в жертву.

Русы-язычники верили, что тело убитого возвращает земле ту жизненную силу, которая была в нем. Эта сила передается живым. Но сколь же многой жизненной силой — еще не растраченной! — обладает тело новорожденного. Ведь он как бы и не вступил еще окончательно в мир взрослых людей и является ближайшим посредником между здешним и потусторонним, между ведомым и неведомым. Возвращение его в тот неведомый, непостижимый мир, откуда он произошел, способно сберечь и сохранить тех, кто остается в мире ведомом и постижимом. («Отдай то в доме своем, чего сам не знаешь!» — то есть новорожденного, младенца, прежде всего первенца, — сколькие герои русских сказок избавлялись такой жертвой от неминуемой беды, заручались поддержкой могущественной потусторонней силы.) Вера в сверхъестественность приносимого в жертву младенца была присуща многим народам. Рассказывают, например, что легендарный скандинавский конунг Аун продлевал свою жизнь, принося в жертву богу Одину своих собственных сыновей и отбирая таким образом их жизненную силу{154}. Для общины в целом такой жертвой могло стать любое избранное богами дитя. Да и в русских поверьях кровь младенцев наделялась особой сверхъестественной силой. О кровавом обычае «деторезанья идолам от первенец» упоминает древнерусское «Слово святого Григория… о том, како первое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали…» (XIV век){155}.

Вероятно, «отроки и девицы» летописной статьи 983 года (или «дщери и сыны» других вариантов записи этого сказания) подразумевали именно малых детей, младенцев, может быть, даже только первенцев.

Волю богов должен был указать жребий. (Обычная практика в языческом богослужении всех народов.) И жребий пал на двор некоего варяга, христианина.

Случайность ли это? Или люди сами помогли богам принять верное решение? Напомню, что драматические события, разыгравшиеся в Киеве, совпали по времени с великим восстанием полабских славян против христианства, что все Полабье и Прибалтика истекали кровью, а войско Владимира только что вернулось из Ятвяжской земли, то есть как раз из Прибалтики. И не прямым ли влиянием балтийско-славянского мира, обуянного чудовищной ненавистью к христианам, объясняется особая антихристианская направленность киевского жертвоприношения?