Хаим Саббато - Выверить прицел

• Название: Выверить прицел
• Автор: Хаим Саббато
• Издательство: Мосты культуры / Гешарим
• Жанр: О войне
• Год: 2002
• ISBN: 5-93273-102-8

---

Ничего не понимаем. Что же все-таки произошло? Кто остановил сирийцев? Выходит, наше прикрытие помогло? Нам удалось? Мы сумели сдержать их натиск? Остановить? Означает ли это, что несколько наших танков смогли осуществить прорыв на Хушние? Видимо, да. Где сейчас батальон? И что с экипажами танков, которые стоят сожженные — здесь, рядом с нами? Можно прочесть их номера: Далет, 2-Алеф, 1. Где танкисты? Но мы этих вопросов не задаем. Просто идем к своему танку. Мы на войне. Гиди сказал, что мы его починим и будем продолжать воевать. Нельзя останавливаться. Нельзя бросать танк. Отыщем своих, они по дороге на Хушние. Мы помним, что говорил командир полка, отдавая приказ в ту ночь у каменоломни: „Идем на Хушние. Удачи вам!“ Это было вчера. Кажется, что прошел год. Найдем батальон, сказал Гиди, и присоединимся к нему. Танк не оставляют. Нужно продолжать. Мы подошли к танку. И тут Гиди сказал: ему кажется, что он снова начал слышать. Он снял каску и попросил, чтобы мы ему что-нибудь сказали.

— Командир, слышишь? — почти кричу я.

— Да, наводчик. Командир слушает. Слушает.

Рони торопится заглянуть к себе в кабину. Полно осколков. Мы обнаружили повреждение в ведущем колесе. Гиди и Рони смотрят, можно ли укоротить цепь. Я взбираюсь на танк, чтобы отыскать свой ранец в багажном отсеке № 9. Мы там держим личные вещи. Я оттащил пулеметные ленты и два тяжеленных рулона маскировочной сетки и открыл отсек. Вытащил оттуда канистру с водой и несколько раскрытых ящиков с патронами, валявшимися в полном беспорядке. Под ними я нашел свой ранец. Помятый, но целый. Я спешу. Тороплюсь расстегнуть трудную пряжку на ремне. Готово! Вытаскиваю из мешка молитвенник и мешочек с тфилин, на котором золотой нитью вышиты мои инициалы и Маген-Давид, мама называет его „Цион“, как принято в Египте. Я горячо целую свои тфилин.

Впервые я наложил тфилин, когда достиг возраста бар-мицва. В синагоге „Рамбам“ в квартале Бет-Мазмиль. Там собирался теплый и сердечный миньян выходцев из Багдада — рабочий люд. Торопясь по утрам на посадку деревьев на землях фонда „Керен-Каемет“, они собирались на молитву с первыми лучами солнца. В то время у нас в квартале не было более позднего миньяна для утренней молитвы. Все стояли вокруг меня: отец, дядя Нино, и дядя Жако, и дядя Жак, и хахам Биньямин. Следили за мной и объясняли, как наложить коробочку ручного тфилин на нужное место, как правильно намотать ремешки, чтобы получилась буква ש („шин“), по одному из имен Всевышнего — Шаддай, как навязать на средний палец три кольца, говоря при этом: „И обручу тебя со Мною навеки, и обручу тебя со Мною в правде, правосудии, любви и милости, и обручу тебя со Мною в вере и познании Господа“[39]. От волнения и любви я весь дрожал и так сильно затянул ремешки, что почти остановил ток крови, и еще много дней были видны на моей левой руке следы от них. Женщины бросали конфеты, со всех сторон слышалось: „Мазаль тов!“ Рав синагоги, Салман Хуги Абуди, подошел ко мне. Я решил, что он тоже хочет меня поздравить. Вместо этого он возложил мне на голову ладонь, открыл передо мною Маймонида и прочел: „Надо быть очень пунктуальным во всем, что касается мезузы. Всякий раз, когда человек проходит мимо нее, входя или выходя, он встречается с Единственностью Творца. Да вспомнит он любовь Его и очнется от сна и ошибок суеты времени, и да знает он, что нет ничего в мире, что пребывало бы во веки веков, кроме познания Превечного. Сказано нашими мудрецами: тфилин на голове и на руке, цицит в одежде и мезуза при входе — помощь они человеку, чтобы не согрешил, потому что это многократное напоминание ему. Именно они те ангелы, что спасают человека от греха“.

Когда закончил читать хахам Хуги Абуди, он сказал мне шепотом — то ли благословил, то ли повелел и предостерег, — чтобы не было в моей жизни ни дня, когда бы я не накладывал тфилин.

Сегодня впервые я этого не сделал.

Поцеловав тфилин, я торопливо стал наматывать ремешок. Я чувствовал тот же трепет и ту же любовь, что была во мне в день бар-мицвы. И так же сильно стянул ремешки. Но еще прежде, чем намотать на левую руку положенные семь витков, я надел головной тфилин, чтобы не упустить время, ибо день кончался и солнце садилось.

Рони был внизу, проверял гусеницы. Он увидел меня на башне накладывающим тфилин и закричал:

— Ты что, не видишь? Солнце зашло! Забыл, чему тебя учили? После захода солнца накладывать тфилин нельзя!

Я не слушал его. Я был уверен, что оно еще не совсем зашло. Еще различим алый отблеск на горизонте. Не будет у меня дня без тфилин. Я молился в душе и надеялся, что оно просто скрыто от глаз кустарником и ветвями деревьев. Надев тфилин, я произнес „Шма Исраэль“. Сомнения не оставляли меня, но я надеялся, что тучи разойдутся и снова станет видно солнце во всем его великолепии. Произойдет чудо, подобное описанному в Талмуде чуду с Накдимоном бен-Гурионом: „Как-то на праздник собралось в Иерусалиме множество паломников и не хватало им питьевой воды. Накдимон упросил одного важного римского правительственного чиновника, в чьем распоряжении были двенадцать полных водохранилищ, предоставить эту воду паломникам, обещая к определенному сроку снова наполнить хранилища водой. А если не сдержит слова, обязуется он уплатить римлянину 12 слитков серебра. И наступил назначенный день, но из-за засухи хранилища были пусты по-прежнему. Римлянин потребовал платы, на что Накдимон ответил: „День еще долог“. И пошел в Храм. Облачился в талит и стал молиться: „Владыка Вселенной! Ведь Тебе известно, что я действовал не для того, чтобы снискать себе почести, и не для того, чтобы возвысить дом отца моего, но о Славе Твоей радел, чтобы была вода у паломников“. К вечеру небо заволокло тучами, хлынул ливень и наполнил хранилища водой. Сказал римлянин: „Я понимаю, что твой Бог оказал тебе милость, но ты все-таки остался мне должен, потому что солнце уже зашло и срок, назначенный для платежа, истек“. И снова пошел Накдимон в Храм, облачился в талит и стал молиться: „Владыка Вселенной! Покажи, что есть в этом мире народ, который Ты любишь. Только что Ты сотворил чудо и дал нам дождь. Сотвори же и другое чудо!“ Мгновенно налетел ветер, разогнал тяжелые тучи, и вновь засияло солнце“.

Сильна была в те времена вера отцов наших и сильна их любовь, потому и происходили с ними чудеса. Я взглянул на небо, надеясь увидеть хотя бы слабое зарево. „Господи! Возвести, что есть еще любящие Тебя в этом мире!“ — взмолился я.

Но не всякий день свершаются чудеса…»

Офицер службы психического здоровья пристально посмотрел на меня, дал мне стакан воды и велел выпить. Я сказал благословение и немного отпил. Приведя в порядок бумаги, следователь прикрепил записку к одному из бланков и отметил что-то на нем красной ручкой. Затем с помощью линейки нашел середину, проделал дыроколом дырки и вложил бланк в синюю картонную папку. На ней тоже что-то написал красным и обвел вокруг черным.

Я ждал.

— Мы слушаем, — сказал офицер-психолог и взглянул на меня. — Мы внимательно слушаем каждое твое слово. Продолжай, пожалуйста.

Я продолжал:

«…Мы присели у танка, решаем, что делать дальше. Теперь даже Гиди ясно, что мы не сможем его починить. Тут необходима мастерская или, как минимум, механик из техобслуживания с серьезным набором инструментов. Гиди предлагает разделиться. Он и Рони отправятся за механиком, починят танк и присоединятся к нашим силам. Мы с Эли должны будем поискать для себя другой танк — в котором остались лишь командир и водитель. И любую боевую часть. Нельзя терять время зря. Каждая минута дорога, и каждый танк решает дело. Мы достали привязанную к крылу жестяную банку с печеньем. Бог знает, сколько лет она там. Поели, запивая водой.

Эли сказал, что у него плохой шлем: сильно давит на уши. По-видимому, просто мал ему. Он решил поискать подходящий в одном из подбитых танков. Рядом с нами стоял танк, пушка которого уткнулась стволом в землю. Эли залез в кабину водителя и потянул шлем, который увидел. И вдруг в панике отступил назад. Лицо белое.

Огромные птицы кружили над нами. Гиди сказал, что это стервятники. Они гнездятся здесь, на Голанах. Мы пробовали их отогнать. Безрезультатно.

Откуда-то доносился вой шакалов и собачий лай. Мы вернулись на перекресток. Увидели небольшой оставленный лагерь ООН. Там стоял танк, старенький „шерман“, и несколько механиков трудились над ним. „Старичков-„шерманов“ — и тех мобилизовали“, — сказал Эли. В одной палатке нашлось несколько одеял. Мы решили в ней заночевать, а утром, с зарей, искать танки или механиков. Гиди сказал, что „бояться нам нечего, это место безопаснее, чем Тель-Авив“. Мы с Рони отправились к нашему лагерю в Нафахе на поиски питья и чего-нибудь съестного. По дороге наткнулись на патруль десантников.

— Танкисты! — закричали они нам. — Вы в своем уме? Куда идете?

Они предупредили нас, что на местности обнаружены сирийские „коммандос“.