Виктория Миленко - Саша Черный: Печальный рыцарь смеха

• Название: Саша Черный: Печальный рыцарь смеха
• Автор: Виктория Миленко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03729-8

Саша Черный (1880–1932), знаменитый сатирический поэт, по одним оценкам — «безнадежный пессимист», по другим — «детская душа». Каким был этот человек, создавший язвительную картину своей эпохи и вдруг развернувшийся к противоположным жанрам? Что заставляло его бросаться от сатиры — к лирике, от революционных манифестов — к религиозному миссионерству, от ядовитых политических памфлетов — к стихам для детей? По каким причинам он ушел из процветающего журнала «Сатирикон»? Отчего сторонился людей, хотя в круг его общения входили Куприн, Аверченко, Горький, Чуковский, Маршак? Почему всю жизнь искал «вершину голую»? Как вышло, что он прошел всю Первую мировую войну, а в решающие дни 1917-го оказался в Пскове, эпицентре переломных для державы событий?.. Виктория Миленко, кандидат филологических наук, представляет на суд читателей первую попытку полного жизнеописания поэта, где обозначены и творческие, и географические вехи его пути: Одесса, Белая Церковь, Житомир, Петербург, Гейдельберг, Псков, Вильнюс, Берлин, Рим, Париж и наконец Прованс — желанная ему «вершина голая».

знак информационной продукции 16 +

---

Наши герои оказались, как тогда говорили, «на Литве». Здесь им пришлось задержаться на полтора года и наблюдать очередную политическую чехарду. Виленская губерния, к которой относился Турмонт, была оккупирована немцами еще с 1915 года. 16 февраля 1918 года в Вильно Литовская Тариба (Совет Литвы) провозгласила восстановление самостоятельного государства и подписала Акт о независимости. Однако путь к подлинной независимости оказался тернистым, литовским депутатам приходилось считаться с немцами, лавируя между ними и собственным народом. Не считаться было нельзя: немцы контролировали всю территорию Литвы, которая по их инициативе с 11 июля по 2 ноября 1918 года именовалась «королевством», хотя в нем не было короля.

Крах «королевства» по времени совпал с началом беспорядков в самой Германии, переросших в «ноябрьскую революцию» 1918 года. Немцы начали спешно покидать оккупированные территории, и Саша Черный, живший близ железнодорожной станции, ежедневно наблюдал прохождение эшелонов, набитых немецкими солдатами и имуществом. Порядок рухнул. Теперь никакая сила не могла остановить большевиков и, опасаясь, что они со дня на день окажутся здесь, Александр Михайлович и Мария Ивановна в конце декабря сами сели в поезд и через пару часов сошли на перрон вокзала города Вильно (Вильнюса), столицы ныне независимой Литвы.

В городе они наблюдали интересную расстановку политических сил: большевики, имевшие среди населения (преимущественно еврейского) значительную поддержку, малопопулярные литовские националисты и поляки, поддерживаемые местной буржуазией. Все они раздирали Вильно на части, тем более что немцы 31 декабря, прямо под Новый, 1919 год, ушли окончательно. Несколько дней столица была в руках местных польских формирований самообороны, которые не смогли противостоять большевикам.

Уже на следующий день после исчезновения немцев Саша Черный узнал о том, что в центре города идет бой: в одном из особняков объявились ЦК Коммунистической партии Литвы и Совет рабочих депутатов. Поляки напали на здание, осажденные отчаянно защищались. Бой длился два дня. 5 января 1919 года Вильно был занят частями Красной армии, а 8 января жертв этого боя торжественно хоронили. И будто в насмешку над Сашей Черным и его женой, бежавшими из Пскова, — в городе расположились 1, 2 и 3-й Псковские полки. В Вильно из Двинска переехало советское Временное революционное рабоче-крестьянское правительство. Стены домов украсились декретами Совнаркома. Немедленно исчезли продукты. На глазах поэта проходил первый съезд Советов Литвы (18–20 февраля 1919 года), было провозглашено образование Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики (27 февраля)…

Именно здесь у поэта составилось окончательное мнение о большевиках, ведь он больше никогда с ними не встретится. И мнение это было не в их пользу: лютая ненависть интеллигента к «скифам», как он нередко будет называть новую власть. Трудно сказать, чем было вызвано такое чувство. В Литбеле, как сокращенно называли Литовско-Белорусскую ССР, режим был установлен относительно мягкий: провозглашался курс на «примирение с буржуазией», предпринимались попытки совместного восстановления промышленности, не проводилась продразверстка. И тем не менее — лютая ненависть, а вместе с ней — любопытное пророчество:

Революция очень хорошая штука, —
Почему бы и нет?
Но первые семьдесят лет —
Не жизнь, а сплошная мука.

(«Голос обывателя», 1923)

Александр Михайлович спасался творчеством. Он с головой ушел в работу над новой книгой стихов «Детский остров», в которой не было ни слова о прошедших страшных годах, а речь шла о жизни новой, нормальной, которая должна возвратиться. Желая хоть как-то оградить рано повзрослевших детишек от груза проблем, сохранить чудесный и хрупкий мир наивности и мечты, поэт придумал для них волшебный остров, отрезанный от остального бушующего и безумного мира. И сам отдыхал на этом острове.

Мария Ивановна тоже возилась с детьми. Она рассказывала, что в Вильно оказалось много русских и еврейских семей, сумевших сохранить средства, и они приглашали ее давать частные уроки их отпрыскам, не имевшим возможности регулярно учиться.

После выхода России из Первой мировой войны и заключения Брестского мира (3 марта 1918-го) на территории бывшей Российской империи начала разгораться Гражданская война, образовывались группировки и правительства, в том числе в Польше, выступавшие против власти большевиков. 21 апреля 1919 года, когда из Вильно полностью были выбиты большевики, в город прибыл сам маршал Юзеф Пилсудский, в то время глава Польши. Он был местный: родился в местечке под Вильно, провел здесь детство и учился в гимназии.

Начались лихие дни.

Поляки мстили евреям, которых обвиняли в большевизме; устроенные погромы унесли около ста жизней. Резонанс от этих событий был настолько велик, что в июле 1919 года в Вильно прибыла специальная американская комиссия во главе с известным правозащитником Генри Моргентау. Таинственные американцы, о которых Саша Черный, как любой мальчишка его поколения, составил представление по книгам Майн Рида и Марка Твена, теперь запросто расхаживали по улицам литовской столицы. Они вмешивались в прибалтийские события и развернули повсюду пункты гуманитарной помощи, подчинявшиеся Американской администрации распределения помощи (АРА). Был такой пункт и в Вильно, и его будни Саша Черный описал в стихотворении «Американец» (1923).

Поэт рисует «нелепый город Вильно», куда его забросила судьба, безотрадным: «зловонные дворы», «дымящиеся кучи у помоек», «желтые навозные ручьи», «коридор домов, слепых, как склепы». И в этом жутком мире появляется некий марсианин — американец, о котором никто ничего не знает. Он ежедневно раздает пищу «понурой толпе» голодающих, фантастически контрастируя с ними своим благополучием: у него гладко выбритое лицо, полупоходная «манчестерская куртка», полосатый макинтош, отличные ботинки, портфель под мышкой, трубка в зубах и, как потом оказалось, браунинг в кармане. Саша Черный попытался взглянуть на Георгиевский проспект, главную улицу Вильно, глазами этого американца:

В запряжке пленные, чуть двигая ногами,
Везли к реке в возах военный скарб.
По сторонам лениво полз конвой.
Один из пленных, сдернув боком шапку.
За милостыней робко подбежал.
У фонаря проплыл балетной рысью
Чиновник польский в светлом галуне,
Расшитый весь до пяток алым кантом.
За сумасшедшей, нищею старухой,
Похожей на испуганную смерть,
Гурьбой бежали дети и визжали,
Лупя ее рябиной по плечам.

Американец пожимает плечами: «Дикая страна». Ему-то что? Он просто зритель, и он идет обедать в ресторан. А ночью на него напали, хотели убить и ограбить. Он вышел из схватки героем, и об этом теперь говорит весь город. Вот некий дом, где русская девушка-беженка, ее «собрат по бегству» агроном и местный адвокат играют в шашки, развлекаясь бесконечными спорами о том, «что было б, если б да кабы». Девушка задумчиво спрашивает:

…вы слыхали ли в былые дни у нас,
Чтоб кто-нибудь в Москве иль Петербурге
Оставил кров свой, близких и дела
И к голодающим вдруг в Индию помчался?

Саша Черный — а он, несомненно, присутствовал при разговоре — мог бы рассказать о том, как сам в юности ездил на голод в Башкирию и был таким же «американцем». Теперь всё перевернулось вверх дном, и русские, осколки великой империи, благодарно прижимают к сердцу перепавшие им консервы АРА. На вопрос девушки адвокат, протирая пенсне, цинично замечает, что, если бы этот американец совершил свой подвиг не здесь, а в Совдепии, на московской Вшивой горке, никто бы этот подвиг не заметил, или хуже того — подоспевший патруль его самого еще бы и прикончил за незаконное ношение оружия.

Тот же остроумный адвокат воскресает и в другом стихотворении Черного — «Оазис» (1919): «Матвей Степаныч, адвокат, / Владелец хутора под Вильно» приглашает героя прогуляться на этот самый хутор к своей тетке. Стихотворению предпослан эпиграф из Корана, и это не случайно. Мы почти не сомневаемся в том, что под «Матвеем Степановичем» подразумевается татарин Мачей Сулейманович Байрашевский, виленский адвокат, в прошлом учившийся в Петербургском университете, вращавшийся в столичных литературных кругах, приятельствовавший с Константином Бальмонтом и Александром Блоком. Для облегчения произношения Мачей Сулейманович наверняка разрешал называть себя на русский манер Матвеем Степановичем. Подтверждает нашу правоту найденная вильнюсским писателем Георгием Метельским в антикварной лавке книжка Саши Черного «Сатиры» (Берлин, 1922) с дарственной надписью: «Дорогому Матвею Степановичу Байрашевскому на память о Виленских мытарствах. А. Черный. 15.IV. 1922. Берлин» (Метельский Г. Моя библиотека. О чем говорят автографы // Эхо Литвы. 1993. 18 мая).