Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

• Название: Грустный оптимизм счастливого поколения
• Автор: Геннадий Козлов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-480-00217-1

Книга для тех, кто заинтересован в оптимальной реализации предначертаний своей судьбы, будущей судьбы землян и, главное, нашей российской судьбы.

Повествуя о днях былых, сегодняшних и будущих, автор избегает глубокомысленной безысходности в рассуждениях и заключениях. В силу мягкой ироничности стиля книга вас не утомит.

Чтение даст возможность отвлечься от сиюминутных проблем, не раз улыбнуться и задуматься о глубоко личном.

Кому-то она добавит уверенности в своих силах и простимулирует к большей целеустремленности.

Геннадий Викторович Козлов – выпускник физического факультета МГУ, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии СССР, действительный государственный советник Российской федерации первого класса. Более 25 лет проработал в Физическом институте АН СССР и Институте общей физики РАН. Длительное время работал заместителем министра науки, возглавлял Российское агентство по системам управления. Член Союза писателей России. Автор книг «Познание судьбы», «Воплощение судьбы», «Лаборатория» и «Наука под углом зрения».

---

В былые же времена ситуация была совсем иной, требующей от исследователя творческого подхода не только в экспериментальной практике, но и в организационных делах. Приборы (отечественные) нужно было заказывать за год, притом не все заявки удовлетворялись. В силу этого была большая потребность в самоделках. В физических институтах существовала целая сеть вспомогательных подразделений, таких как конструкторское бюро, механическая, оптическая, стеклодувная, радиомонтажная, ремонтная, столярная мастерские, кузница, гальваника, службы научно-технической информации и поверки приборов. В каждой лаборатории, кроме того, были свои мастерские, а в каждом подразделении еще механики и техники. Фактически полное многоуровневое натуральное хозяйство. В верхних эшелонах оно было не очень мобильно. Для продвижения своих заказов важно было иметь дружеские отношения с руководителями соответствующих мастерских и служб. Подарки, а тем более деньги в этой сфере хождения не имели. Валютой был исключительно спирт, который выдавался научным сотрудникам для промывки и протирки контактов и оптических деталей, но обычно шел на более насущные нужды.

Покупные приборы советского производства обычно уступали по своим параметрам западным аналогам и к тому же не отличались высокой надежностью, зато были габаритными, что придавало установкам солидность. Так, наши спектрометры занимали площадь с десяток квадратных метров и были смонтированы в три яруса. Приборы, собранные на радиолампах, гудели в разных тональностях своими вентиляторами и давали столько тепла, что даже зимой в лаборатории было жарко.

Перевод электроники на полупроводники, а затем и на интегральные схемы не только радикально уменьшил габариты установок, но и лишил их прежней убедительности и фотогеничности. Это как с заменой паровозов на тепловозы и электровозы: полное разочарование для художников – ни тебе труб с развевающимися на ветру клубами дыма и пара, ни топки с гудящим пламенем, ни огромных раскрашенных колес с шатунами. Даже движение передать нечем. Аналогично и с компьютерами – первые, ламповые занимали целые залы, весили десятки тонн и потребляли полторы сотни киловатт. Работать на них могли только избранные, специально обученные и очень уважаемые люди.

В общем, наша родная техника была много более впечатляющей, чем западная, хотя и уступала ей по некоторым другим существенным параметрам. Последнее обстоятельство компенсировалось энтузиазмом исследователей. Заграничные ученые уже тогда жили широко и красиво, на уик-энд ездили к морю, а в отпуск на Мальдивы. У нас же ничего интереснее работы не было. К тому же и жили тесновато, как правило вместе с тещей, так что на работу шли как на праздник. Помимо этого, наше преимущество точно отражено в русской пословице: «Голь на выдумку хитра». К примеру, американцы в радиолокаторах прежде делали две отдельные антенны – одну на излучение, вторую на прием. А наши – исхитрились их совместить в одну, что сильно озадачило заграничных коллег.

Выучка. Массовое образование у нас было посильнее, чем где-либо. Даже из сельских школ ребята поступали в центральные вузы. Причем стремились именно к знаниям, а не только к получению заветного диплома. Среди физиков в Москве более других котировались МГУ, ФИЗТЕХ и МИФИ.

Сейчас с образованием дела весьма плохи. Дипломы стали важнее знаний. Университетов – море, но добыть диплом можно, вообще не учась. Плати и ни в чем себе не отказывай. Выпускником любого вуза можно стать, не выходя из метро. В руки подобных специалистов и попала страна. В науке стало немало липовых аспирантов, уклоняющихся от призыва в армию. Так что с выучкой и творческих кадров у нас дело обстоит сейчас тоже не очень. Хорошо еще, что наши люди от природы большие выдумщики и затейники, а вот в части реализации слабоваты. Отсюда и проблемы в соревновании с более системными конкурентами.

Штаб. Руководители науки у нас и самые опытные, и самые старые в мире. Среди них встречаются уникумы вроде Прохорова, сохранившие до преклонного возраста здравый ум и живой интерес к делу. Но природа даже в среде академиков берет свое. В девяносто лет они уже редко помнят начало десятиминутного разговора. Но самое печальное, что и замену-то им не всегда сыщешь. В вузах шестидесяти-, семидесятилетний профессор считается перспективным кадром на должность заведующего кафедрой или декана. Слава богу, пенсионеры (в отличие от остальных) оказались весьма живучими. Видимо, достигнув почтенного возраста, человек чувствует себя спокойнее, как-то привычнее к неприятностям и оттого увереннее. Короче говоря, штаб пока есть, но уже на исходе.

Подводя общий итог, видим, что конкурировать в науке на мировом уровне нам с каждым годом становится все труднее.

Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что период научной работы, когда нашему коллективу удалось достичь мирового приоритета и признания, был для меня наивысшей точкой успеха. Первоосновой этого была преданность делу сотрудников лаборатории, наделенных яркими творческими способностями. Не обошлось и без удачного стечения обстоятельств. Это не значит, что судьба защищала нас от всех трудностей и невзгод, нет, но плотность их на жизненном пути была достаточно хорошо дозирована, с тем чтобы стимулировать к действиям и не подавить при этом оптимизма. Более того, не раз бывало так, что неприятности оборачивались вскоре своей противоположностью. К примеру, когда из-за каких-либо интриг срывались планы и замыслы, часто оказывалось, что они по своей сути были пустыми хлопотами. К тому же трудные ситуации заставляют искать нетривиальные решения, что также частенько приводит к успеху.

Бывали и совсем быстрые превращения поражений в победы. Так, когда мы в очередной раз представили работу на институтский конкурс, жюри ее отклонило, ссылаясь на то, что в прошлом году премию мы уже получали. Выдвинутая нами работа была интересной и к тому же нравилась Прохорову. Узнав от меня о решении жюри, он слегка разгневался, но вмешиваться не стал. И тут буквально на следующий день в институт пришла разнарядка на один орден «Дружба народов» и несколько медалей. Прохоров тут же распределил орден мне, несмотря на активное противодействие недругов. Таким образом, в 1985 году вместо грамоты на институтском конкурсе научных работ я получил правительственную награду. Так часто бывает – работают все, а награду получает начальник.

За пять лет до этого вместе с Прохоровым и Ирисовой мы в коллективе двенадцати человек были удостоены Государственной премии СССР за цикл работ по освоению субмиллиметрового диапазона. В отличие от случая с получением ордена, это была значительно более сложная и длительная эпопея. Оставив на время научные распри, удалось объединить в авторском коллективе «коня и трепетную лань». В результате вместе получили премию сотрудники разных организаций, в том числе активно доказывавшие годом раньше несостоятельность работ друг друга.

Низкая подвижность научных кадров в СССР способствовала высокой стабильности научных сообществ, которые с годами подчас превращались в настоящие научные школы с несколькими поколениями исследователей. Иностранцы все без исключения завидовали нашей возможности систематически заниматься избранной проблемой в условиях хорошо подготовленного и слаженного научного коллектива.

Научная работа, как уже отмечалось, связана с жесткой конкуренцией, переходящей порою в острейшую борьбу. Не была исключением и наша деятельность.

Началось все с того, что где-то в 1970 году в лабораторию колебаний обратился соискатель, назовем его В. М., с просьбой дать официальный отзыв на докторскую диссертацию, которая прямо соответствовала тематике нашей работы. Уровень диссертации был настолько низким, что нужно было обладать большой, скажем так, смелостью, чтобы ее защищать. После ряда обсуждений В. М. под тяжестью неопровержимых доводов диссертацию забрал на переработку. Через каждые два года ситуация повторялась. Диссертация претерпевала кое-какие изменения, но из хлопчатобумажной майки даже при большом желании невозможно сшить шубу.

Публикации В. М. по времени частенько опережали наши, и в своих статьях мы были вынуждены проводить сравнение результатов. Почти всегда экспериментальные результаты находились в противоречии, и поэтому дискуссии носили острый характер. Не хочу сказать, что наши данные всегда были безупречны, но перевес по качеству мы имели уже тогда, а с годами он стал просто подавляющим. Мы закрыли большую часть обнаруженных В. М. эффектов и вскрыли вызвавшие их методические ошибки.

Уровень очередного варианта диссертации был по-прежнему низким, но у В. М. появился активный напарник из Киева – Ю. М., который тоже представил докторскую диссертацию, используя результаты совместных с В. М. работ.