Олег Трубачев - К истокам Руси. Народ и язык

• Название: К истокам Руси. Народ и язык
• Автор: Олег Трубачев
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4438-0379-1

Олег Николаевич Трубачев как научный деятель, как творческая личность представляет собой поистине целый континент в отечественной науке. Это крупнейший авторитет в мировой славистике и индоевропеистике. В своих трудах, посвященных поиску прародины русов – первого славянского очага, вопросам происхождения русского народа, исследованию русского языка, – академик О.Н. Трубачев последовательно занимал антинорманнистские позиции.

Эта книга объединила наиболее значимые работы великого русского ученого, посвященные истории Руси и славянства.

---

Но посильнее многих иных аргументов значится в одном договоре императора Византии с генуэзцами XII века красноречивое по форме и говорящее само за себя имя города ‘Ρωσία – «Россия», рядом с Таматархой – Тмутараканью[118] – и, как полагают, там же, где локализуются и более древние следы названия Рос, и относительно более поздние, впрочем тоже с достаточно раннего времени, объединяемые общим понятием «Русь восточных источников». Некоторые из этих не всегда однозначно интерпретируемых следов кратко уже упоминались.

Есть сведения о некоем городе Русия и в Крыму (ал-Идриси, XII в.)[119], но особенно упорно повторяются известия об острове Русия (ар-Русийа) у Ибн Русте (Ибн Даста), начало Х века, аналогично – у ал-Мукаддаси[120]. Речь явно ведется не об одном или двух городах, географическую привязку которых к Керченскому проливу вряд ли можно оспорить (ср. выше греческую запись ‘Pωσίa), хотя подобные попытки предпринимаются в современной литературе беспрестанно. По-видимому, о том же самом географическом объекте говорится в сочинениях ранних восточных географов как об острове русов, острове нездоровом, сыром, покрытом зарослями, расположенном среди маленького моря, ср. и поучительное указание Димашки, что русы населяют острова в море Майотис[121]. Море Майотис – это Меотида, Азовское море, а острова в полном смысле слова на этом море, у его южных берегов, – это участки низменной, сырой земли, разрезанные рукавами кубанской дельты. Это была целая своеобразная страна, правда, достаточно обозримая, небольшая по размерам. В частности, интерес представляет точная топографическая деталь, сообщаемая, например, у Ибн Русте, где говорится о русах, живущих на острове длиной в три дня пути[122]. Три дня пути – это расстояние не больше 90 – 100 км. При взгляде на карту с учетом элементарной топографической реконструкции (река Кубань до XIX века еще впадала одним рукавом в Черное море, позднее сменив этот рукав на азовское русло) мы отчетливо можем представить себе этот древний островной участок суши, ограниченный старым (черноморским) руслом Кубани на западе и другим важным ее рукавом – Протокой – на востоке (вспомним, что именно там был расположен Копыль = *Utkanda). И длина этого острова как раз примерно будет соответствовать 90 – 100 км, то есть трехдневному пути по восточным географам. Страна древних русов располагалась в кубанских плавнях, где когда-то были земли античных синдо-меотских племен – дандариев и собственно синдов. Здесь мы наталкиваемся на серьезное сопротивление со стороны части современных историков: «Помещать «остров» русов на юге в области Азовского моря оснований нет»[123]. Особенно остро это связано с проблемой Артании. Речь идет о преданиях средневековых арабских географов о трех видах, или трех племенах, Руси: Куйаба, Слава (Славия), Артания (Арта, Арсания, Арса). Сейчас преобладает чтение Арсанийа (ал-Арсанийя)[124]. На таком чтении можно было бы особенно и не настаивать, поскольку, по свидетельству специалистов, речь идет, в сущности, о приблизительной передаче недостаточными средствами русского письма и фонетики глухого межзубного согласного (араб. ·;· = англ. th)[125], и в неменьшей степени соответственно, было бы оправданно более старое и традиционное чтение Артания. В его пользу, кстати, говорило бы и этимологическое сближение Артания и alia Tana средневековых итальянских документов, лежащее, так сказать, на поверхности явлений, но в литературе почему-то мне нигде не встретившееся; я впервые услышал о нем от своего покойного друга, не лингвиста по профессии – художника-реставратора Воронцовского дворца-музея в Алупке Л.Н. Тимофеева – и, в общем, склонен видеть именно в нем толкование, наиболее глубоко и непротиворечиво осмысливающее все имеющие сюда отношение формы. Смысл в том, что в элементе Tan(а) обеих приведенных выше форм скрывается название реки Дон (я здесь не касаюсь дублетного отношения Τανάïσ – Дон, которое, конечно, заслуживает особого комментария, предположительно, уводящего далеко за хронологические рамки нашего изложения; для меня в данном случае существенно, что до сих пор дублетность d/t в этих названиях Дона не считалась препятствием для их тождества). Что касается начала названий alia Tana и Artania, то в обоих случаях можно подозревать преломленное отражение более глубокой языковой старины, в итальянском случае – обыгранное в духе романской народной этимологии как якобы сочетание предлога с грамматическим членом alia, вторичность чего сразу видна при сравнении с «похожим» началом Аr– арабского случая. Кстати, другой, обычно игнорируемый вариант на Аu– (русск. Ау-)[126], возможно, значительно приближает нас к туземному звучанию предлога-приставки *аu– (ср. *au-sili– и уже обсуждавшиеся выше возможности сохранения здесь следов оборота «по Дону», «По-донье»). Но это моя точка зрения вместе с попыткой ее объяснить, и она резко отличается от господствующей в нашей отечественной истории сегодня, где выбор в пользу чтения Арсания произошел скорее не по фонетическим и палеографическим, а по «идеологическим», так сказать, мотивам, например по большему соответствию чтения Арс– северной, варяжской концепции Томсена, который усматривал в названии третьего племени Артаниах у аль-Истахри, аль-Балхи (X век) «какое-нибудь финское племя» – мордву, эрзя или пермь[127]. Понятно, что чтение Арсанийа формально лучше «соответствует» сближениям с Арзамасом, Рязанью или эрзя, однако это очень напоминает конструкцию ad hoc. В том же русле идут дальнейшие и нам не очень понятные поиски третьей страны русов «где-то на севере Восточной Европы», например «в районе Ростова – Белоозера»[128]. Откровенными издержками интерпретаторства в этой области и даже его тупиком я считаю попытку призвать тут на помощь «Ж. Дюмезиля и его школу», «тернарные (троичные. – О.Т.) структуры», когда автор, находясь под гипнозом числа 3 и отчаявшись локализовать третью Русь, заявляет нам о «сакральной функции Арсы»[129]. С реальной историей это имеет мало общего. Гораздо более информативным и объективным нам покажется старое уже территориальное отождествление Артании и Тамани, включая северо-восточную часть кубанской дельты «между северным рукавом Кубани, или Черною Протокой, и Курчанским, или Верхнетемрюцким, лиманом. Эта низменность наполнена плавнями, т.е. тростником и болотами»[130]. Ср. и самостоятельные поиски Соболевского в этом же направлении и его чтение Артания как *Вар-тан «дельта Кубани», сюда же Ουαρδάνης «Кубань», а также Дон, Танаис[131], в котором трезвой комбинаторики все же больше, чем в вышеназванных северных поисках среди Арзамаса, эрзи и Рязани. На слабость последних по части исторического реализма совершенно справедливо указывал Б.А. Рыбаков: «Пренебрегая тем, что ученые халифата вплоть до середины Х в. весьма смутно представляли себе северную зону Старого Света, авторы новейших работ о восточных источниках многократно пытаются убедить в том, что русов (имеются в виду «русский каганат» и «остров русов» арабской географии. – О.Т.) следует искать не на южной окраине славянского мира, а где-то далеко на севере…»[132].

Большая загадка русской истории и филологии – происхождение названия Русь – все еще служит предметом споров между двумя лагерями ученых, представляющих соответственно две группы аргументов и контраргументов: северную и южную.

Я далек от непосильного намерения изложить здесь подробно всю историю вопроса, да это, может быть, и не нужно, поскольку есть не только литература вопроса (в которой, пересказывая ее более или менее подробно, можно утонуть надолго…), но и – что существенно – есть также современные компактные очерки состояния проблемы. Мне показалось более интересным и актуальным выделить здесь, в первую очередь, то, что может быть сказано нового, наряду с критической сравнительной оценкой того, в какой степени «южная» и «северная» школы сохранили либо, vice versa, утратили свою перспективность. Надеюсь, что мое словоупотребление абсолютно прозрачно – в том смысле, что под «северной» я понимаю норманнистскую школу, а под «южной» школой – антинорманнистскую, стараясь, таким образом, не без умысла, избегать, по возможности, всяких терминов на «анти-», порядком приевшихся и даже дезориентирующих мысль, давая пищу политическим толкам. Ни в малейшей степени не замахиваясь на решение проблемы происхождения русского государства, которую научная и околонаучная общественность все еще охотно связывает с «варяжским вопросом», что в устах средств массовой информации обретает порой просто вульгарные формы[133], я вместе с тем отнюдь не исключаю, что даже преимущественно историко-филологическое рассмотрение вопроса может прояснить, со своей стороны, и историю политики (вспомним слова Александра Брюкнера, процитированные в начале очерка). Если я в своем изложении следую направлению с юга на север – направлению, которым следовало развитие истории, и если я, далее, все же избираю свой вариант «южной», а не «северной» школы, я искренне хотел бы надеяться, что читатель, независимо от того, чью сторону он сам принимает, внимательнее приглядится к моим научным филологическим аргументам. Сейчас, когда все (или многое) рушится или демонтируется, вряд ли благоразумно относить к числу демонтируемого, скажем, версию южного происхождения слова «русь» только на том основании, что, как сообщают нам историографы, «мнение о южном происхождении термина «русь» «в советской науке побеждает» именно в 1940-е годы[134], а в те годы, как известно, царил сталинизм, и вот – испытанный силлогизм готов, в том духе, что автор, побуждаемый «ложно понятым патриотизмом», «реанимирует» «официальную» версию. Нет, в «южной» школе, и именно в ней, еще много такого, что может быть углублено и развито, заслуживает, в общем, самого пристального изучения и, в конечном счете, заставляет нас склониться в ее пользу. Это «многое» поддается формулировке в духе ответов на два важнейших вопроса: 1) насколько рано интересующее нас имя выступает на Юге и на Севере и 2) какой путь целесообразнее избрать, дабы расшифровать «неопределенность значения» названия Русь, которую и триумфирующий норманнизм все же вынужден был признать[135].