Дмитрий Григорович - Переселенцы

• Название: Переселенцы
• Автор: Дмитрий Григорович
• Жанр: Классическая проза

«Переселенцы» – роман талантливого русского писателя-реалиста Дмитрия Васильевича Григоровича (1822 – 1900).*** Это история о жизни бедного крестьянина Тимофея Лапши и его семейства. В произведении подробно описан крестьянский быт, традиции и трудности, с которыми приходится сталкиваться простым рабочим людям. Д. Григорович также известен как автор произведений «Бобыль», «Неудавшаяся жизнь», «Капельмейстер Сусликов», «Прохожий», «Смедовская долина», «Свистулькин», «Пахарь», «Кошка и мышка», «Пахатник и бархатник», «Акробаты благотворительности». Дмитрий Васильевич Григорович стал знаменитым еще при жизни. Сам будучи дворянином, он прославился изображением быта крестьян и просто бедных людей.

---

– Вот… я хотел попросить тебя, тетушка Катерина, – начал Иван, крепко сжимая деньги ладонью, – слышь, которые я деньги получил, шесть целковых, побереги их, пожалуйста; мне они не надобны, право слово… теперича время такое… потому что у меня все есть… примерно… У того барина ни в чем, значит, не нуждаюсь; возьми это, пожалуйста… схорони…

– Что ж, пожалуй. Вот это хорошо, что бережешь деньги-то; завсегда отдавай мне: у меня, не бойсь, не пропадут.

– Знаю, тетушка, знаю, а пропадут, ну так что ж? все это, значит, ничего… У меня скорей унесут… Ну, там, коли тебе что потребуется… ты, тетушка Катерина, возьми да купи… это, значит, все единственно.

– Ну нет, Иванушка, это не годится: деньги твои, под сохранение дал, я беречь должна… Нет, ты это напрасно…

– Нет, ты напрасно, тетушка Катерина… напрасно говоришь так… Что за важность, коли ты истратишь, – все это на дело пойдет… право, на дело самое настоящее… К тому, рази я вам чужой? Может, еще… гм!.. коли господь создаст… гм!.. то есть…

Тут Иван остановился и с минуту вертел целковыми.

– Мне это ничего… право слово, ничего, тетушка Катерина, – начал он, производя такие улыбки, каких, верно, еще никто не видывал, – я ведь настоящее говорю: ведь иные-то родные хуже чужих; значит, кому какие нападутся… Вот хошь бы вы теперича: неужли ж я скот какой? Я век должен ваши добродетели помнить, потому с самого измалетства…

Говоря все это, Иван не переставал вертеть и перевертывать свои целковые; речь его до того стала путаться и голос так изменился, что Катерина подняла голову.

– Это ты, тетушка, сколько дала за корову-то? Хороша оченно! Уж такая-то животина, лучше быть нельзя! – вымолвил неожиданно Ваня, разглядывая животное.

Катерина невольно усмехнулась.

– Разве ты впервой ее видишь? – сказала она, принимаясь снова за свое дело. – Что это тебе вздумалось? она у нас вот уж никак пятый месяц.

– Нет, я так, тетушка Катерина, потому больше спросил, что в городе, как шел к вам, такую вот точно корову видел… точь-в-точь… оченно уж дешево отдавали. Только мне незачем! Я так говорю, к случаю; потому, когда человек семейный, ну, ему тогда все это требуется. Без коровы, знамо, никак нельзя; а мне зачем она? Другое дело, кабы… гм!.. то есть… гм!.. Может, господь благословит… тогда я все это… Я так, к примеру…

Иван снова сбился с толку; чтоб поправиться, он поспешил провести ладонью по лицу, на котором снова выступили капли пота; но это не помогло; он начал кашлять, прищуривал глаза, раскрывал их, опять кашлял, и опять-таки ничего из этого не вышло. Едва только язык его произносил первое слово из разговора, который так хорошо обдумал он дорогой, едва приходила ему мысль об этом разговоре, его кидало тотчас же в пот, он путался и сбивался с толку. Наконец он решился отложить до завтра объяснение с тетушкой Катериной. Вместе с этой решимостью почувствовал он вдруг необыкновенное облегчение: точно гиря свалилась с плеч; он заговорил с прежней развязностью и непринуждением; но беседа не могла долго продолжаться: голоса Маши и трех мальчуганов, возвращавшихся домой, раздавались уже в шагах во ста от мазанки. Иван пошел к ним навстречу – и по прошествии десяти минут все стояли подле колодца, не выключая Волчка, который, желая, вероятно, выразить Ивану свою радость, подпрыгивал ему чуть не к самому носу.

– Полно вам, полно! экие шалыганы, прости господи! – вымолвила Катерина, слегка похлопывая ребятишек, которые облепили плечи и спину Ивана, – прочь пошли! Маша, хошь бы ты заступилась… Шутка, ведь сорок верст нонче прошел… Прочь пошли, баловники!

– Ничего, тетушка Катерина, это мне ничего, право слово; значит, мне обрадовались, – твердил Иван, сильно, однако ж, покрякивая под бременем трех озорников, из которых уж один, пучеглазый Костюшка, весил без малого полтора пуда.

– Эх ты, добрая душа! добрая душа! – сказала Катерина, между тем как Маша, забыв все свои горести, смеялась звонким, веселым смехом. – Ну, однако, время, ребятушки, время; пойдем-ка ужинать, я чай, и отец нас дожидает; мы совсем забыли его… Пойдемте ужинать, – заключила она, подымая горшок с молоком и направляясь к двери мазанки.

Все последовали за нею. Солнце только что скрылось за горизонтом; снопы золотых лучей все шире и шире разбегались по чистому, слегка зарумяненному небу; все обещало назавтра ясный, хороший день.

IV. Петя отыскался

Мы попросим теперь читателя переселиться в огромное, великолепное село Сосновку. Переселение не может быть сопряжено с большими трудностями: село пользуется известностью не только в своем уезде, но даже в большей части того края. Стоит прийти в любой город губернии и спросить: как пройти в Сосновку? – вам тотчас же со всеми подробностями расскажут дорогу. Такая известность основывается на многих причинах: в Сосновке ежегодно происходит четыре ярмарки: по воскресным дням и праздникам здесь бывают значительные базары; сюда стекаются за пятьдесят, за семьдесят верст для покупки рабочих лошадей, для найма батраков, которые приходят из окрестных деревень. Но собственно торговлей занимаются весьма немногие; большая часть народонаселения[127] спокон веку занимается плотничным ремеслом; они собираются артелями, под предводительством своего же сосновского подрядчика, и обходят почти всю Россию: бывают на Дону, в Астрахани, по берегам Волги, заходят иногда даже в отдаленную часть Сибири. Промышленность края рождается всегда из местных условий. Сосновские земли плохи; их даже мало относительно народонаселения; богатство села и вообще той части губернии составляют леса; иногда верст тридцать, сорок приходится ехать лесом, ничего не встречая, кроме исполинских елей, ничего не обоняя, кроме запаха смолы и дыма, который медленно тянется между стволами, когда в стороне где-нибудь гонят деготь.

Издали Сосновка представляется богато заселенным островом, кинутым посреди темносинего моря леса, которое, подобно настоящему морю, сливается с горизонтом и точно так же шумит, даже в тихую погоду. Большая почтовая дорога, пролегающая через село, и Ока, омывающая один бок его, значительно оживляют промышленность. В половодье вся поверхность реки покрывается плотами, которые гонят отсюда в Москву; круглый год на берегах строятся расшивы, катаются бревна, пилится лес, громоздятся горы досок и правильными рядами лепятся по берегу длинные-длинные весла, служащие рулем, правилом на барках. В Сосновке три каменные церкви и дюжина каменных домов, крытых железом. В церквах вы найдете несколько больших риз и паникадил из чистого серебра; в одной церкви иконостас стоил девять тысяч – все это усердные приношения зажиточных сосновских крестьян. Выезжая на улицу[128], вы чувствуете какую-то необыкновенную легкость и радость на сердце при виде здорового, довольного, счастливого человека. Прежде еще чем узнаете вы источники богатства Сосновки, прежде чем скажут вам, что село это находится под ведением уделов, вы невольно подумаете: «Нет, это не чета моей «Обсосовке» или «Заложонке» – нет, не то, совсем не то!» Здесь на сто крыш не встретите одной, которая провалилась бы не от тяжести навьюченной на нее соломы, – нет, напротив, оттого, что стропила, за недостатком соломы, подгнили и обрушились. У вас, в «Обсосовке» или «Заложонке», очень многие побираются; здесь нет этого и в помине. Если попадается перекосившаяся избенка, она, верно, принадлежит пьянице или тунеядцу. В большой семье не без кривого или косого. Особенно поражают сосновские улицы в воскресный день, когда весь сосновский люд пойдет в церковь или возвращается из церкви – просто гуляет! Синих кафтанов не перечтешь; при солнечном освещении вас непременно ослепит яркая пестрота шелковых платков, ситцевых юбок, синих, красных и желтых передников и коротаек, из которых очень много плисовых и даже штофных. В воскресный день пирог с кашей или капустой в Сосновке – вещь самая обыкновенная; здесь никто не удивляется щам с бараниной; остановившись у любого сосновского мужика, попробовав его щей и посмотрев на его житье-бытье, вы никак не утерпите, чтоб снова не сказать себе: «нет, это не чета моей «Обсосовке» или «Заложонке»!»

Но мы удалились от главной цели рассказа. Хотя описание Сосновки непременно входило в состав целей предлагаемого романа – целей, очень плохо достигнутых и, вероятно, таких же бесполезных, как и все остальные, – но все-таки лучше обратиться скорее к главной цели: она заключается в том теперь, чтоб по возможности поспешнее избавить читателя от этой, без сомнения, давно уже наскучившей ему повести.

Сосновка является теперь перед нами в самом выгодном виде: день воскресный; час шестой вечера; улицы полны народом. Октябрьское солнце начинает уже клониться к горизонту; лучи его играют на куполах трех церквей, ярко окрашивают макушки высоких сосновых изб и, врываясь кое-где между домами и проулками, проходят огненными полосами через всю улицу, задевая на пути где лицо, где синюю спину, где красную шелковую шубейку, где целиком врезываются в толпу и превращают в огонь все лица и наряды. В Сосновке теперь и людно, и шумно, и весело. У каждых почти ворот сидят старики и старухи с ребятишками; в разных концах слышатся хороводные песни. Молодые бабы стоят кучками то здесь, то там и звонко, немолчно тараторят. Под березами, лишенными уже листьев и возвышающимися подле церковной ограды, несколько баб, девок и парней плотно обступили воз с красным товаром; десятки вопросов и требований осаждают торгаша; надо удивляться, как один человек может в одно и то же время удовлетворять любопытных, поспевать вынимать требуемые запонки, ножницы, иголки, бусы, гребенки и считать деньги.