Дмитрий Григорович - Переселенцы

• Название: Переселенцы
• Автор: Дмитрий Григорович
• Жанр: Классическая проза

«Переселенцы» – роман талантливого русского писателя-реалиста Дмитрия Васильевича Григоровича (1822 – 1900).*** Это история о жизни бедного крестьянина Тимофея Лапши и его семейства. В произведении подробно описан крестьянский быт, традиции и трудности, с которыми приходится сталкиваться простым рабочим людям. Д. Григорович также известен как автор произведений «Бобыль», «Неудавшаяся жизнь», «Капельмейстер Сусликов», «Прохожий», «Смедовская долина», «Свистулькин», «Пахарь», «Кошка и мышка», «Пахатник и бархатник», «Акробаты благотворительности». Дмитрий Васильевич Григорович стал знаменитым еще при жизни. Сам будучи дворянином, он прославился изображением быта крестьян и просто бедных людей.

---

План переселения Лапши в саратовский луг и устройства там колодца и мазанки немало также занимал Сергея Васильевича. Написав письмо исправнику, он сделал маленькую смету «о вероятных доходах», которые принесет луг: смета оказалась в высшей степени удовлетворительною. Все подтверждало мысль Сергея Васильевича, что переселение должно быть совершено со всевозможною поспешностью. Так он и думал сделать, но, к сожалению, не так сделалось.

Проект о переселении сменился совершенно неожиданно и даже совершенно независимо от Сергея Васильевича проектом об устройстве сельской больницы. Это произошло вот по какому случаю: на другое утро, когда письмо к исправнику было отослано, Сергей Васильевич отправил к Лапше Агапа Акишева; ему хотелось узнать, делаются ли там какие-нибудь приготовления к отъезду. Через пять минут посланный вернулся с отрицательным ответом.

– Сам я не видел, сударь, – подхватил Акишев, – а только сказывают: очень, то есть, разнемогся.

– Кто разнемогся?

– Тимофей, сударь; всю ночь, то есть, жаловался, а теперь так даже встать никак, то есть, не может…

Доброе лицо Сергея Васильевича изобразило в одно и то же время сожаление и досаду: он взял свою пастушескую шляпу и, сопровождаемый Герасимом, направился к избе Тимофея. Катерина повела их в клеть, где лежал ее муж.

– В ночь, сударь, схватило; думали, уж совсем помрет, – сказала она, – сначала на грудь жаловался: «дух, говорит, не переведу», потом и весь разнемогся, отнялись руки и ноги; даже владать ими не может…

– Ну, а теперь как? – заботливо спросил помещик.

– Теперь как словно полегчило маленечко; заснул.

– Тсс… ну, так оставь его, пускай спит! – шепнул Сергей Васильевич, останавливаясь у дверей клетушки, – Странно, что это так вдруг случилось… Впрочем, я вчера еще заметил: он был не совсем здоров.

– Он уж давно, сударь, на грудь жалуется, – возразила Катерина. – Пять дней тому, как мальчика-то моего… вот что я вам, батюшка, сказывала… он в овраг упал, расшибся добре… должно быть, не через это ли теперь мучится…

Сергей Васильевич приказал дать знать, когда Лапша проснется, и вышел на улицу.

– Надо будет тотчас послать в уездный город за доктором, – сказал он, оборачиваясь к управителю.

– Слушаю-с… Осмелюсь только доложить, Сергей Васильевич, напрасно, сударь, изволите себя беспокоить: доктор ничего здесь не сделает… напрасно деньги отдать изволите.

– Прекрасно! пре-е-красно! – воскликнул с горячностью Белицын. – Надо, следовательно, предоставить этого человека на произвол судьбы: пускай он страдает, пусть умрет даже – не так ли, а?.. Это удивительно, что за народ! Удивительно, удивительно! – подхватил он, досадливо надвигая на глаза пастушескую шляпу.

Герасим Афанасьевич замялся.

– Я, то есть, в том рассуждении, Сергей Васильич, что они доктора не послушают, – сказал он, – уж это, сударь, народ такой; никаким манером не сообразишь с ним… Эти случаи уж бывали: доктор скажет, то и то надо исполнить – они ничего этого не сделают; уж это, сударь, верно! Они пойдут к какой-нибудь ворожее, своей же бабе, ей поверят, а доктора ни за что, сударь, не послушают.

– Но ведь должны же они понимать, что доктор человек ученый, что он всю свою жизнь занимается лечением, тогда как баба какая-нибудь ничего не смыслит и только плутует…

– Они этого, Сергей Васильич, не берут в рассужденье. Иной втрое передаст против того, что взял бы доктор… да дело не в счете; положим, хошь бы через эфто какую пользу себе получил, а то ведь другой раз на всю жизнь несчастным остается… и все-таки, сударь, пойдет скорее к ворожее, чем к доктору. Вот, я вам доложу, прошлую осень какой был случай: вижу я, захромал кузнец; поглядел – так, рана маленькая от обжоги; приложил я ему сала; через три дня совсем заживать стала; прошла неделя – не видно кузнеца; спрашиваю, говорят: ноги лишился. Я к нему; точно: ногу, как бревно, разнесло, смотреть так даже ужасно… Что ж? ведь признался: у ворожеи был; «думал, говорит, скорее заживет!» Она возьми да и намажь ему рану-то скипидаром – просто всю ногу разъело! Насилу, сударь, вылечили… То ли еще делают! купорос к ранам прикладывают, мышьяком присыпают…

– Это ужасно! – сказал Сергей Васильевич, раскланиваясь очень сухо с проходившими мимо него бабами и мужиками и как бы желая дать почувствовать, что не совсем-то ими доволен. – Так, однако ж, никак нельзя оставить, – примолвил он, – этак вся деревня превратится в калек.

– Выздоравливают, сударь! – спокойно возразил Герасим. – Русский человек крепок! Благодаря бога, у нас в Марьинском все теперь здоровы, кроме вот Тимофея, и между тем все, сударь, спокон веку у ворожеек лечатся…

– Это не резон! Если до сих пор не произошло несчастия, то можно ожидать его. Надо будет непременно принять меры, – примолвил Сергей Васильевич тоном, который показывал, что он сильно углубился в самого себя.

Вернувшись домой, он прошел прямо в кабинет, взял лист бумаги и надписал сверху: «Проект марьинской больницы» и принялся выставлять цифру подле цифры. Предположено было сначала устроить десять постелей. Но заключительный счет, в который вошли расходы постройки, наем фельдшера, покупка медикаментов и содержание больных, был так велик, что число постелей убавлено было тотчас же наполовину. Цифра все-таки превышала ожидания Сергея Васильевича; но это его не остановило: набросав карандашом легкий план постройки, он понес его к жене. С первых слов мужа Александра Константиновна протянула ему обе руки свои.

– У тебя всегда такие славные идеи, Серж! – сказала она радостно, глядя ему в глаза. – Я сидела здесь и думала именно: что, если б все мы жили больше в своих деревнях, ближе бы знакомились с сельским бытом… сколько добра можно сделать! сколько пользы! И как все это легко: стоит только чуть-чуть себя принудить. Принужденье даже совсем нетрудное: сельская жизнь имеет также свою приятную сторону, свою поэзию… Вот хоть бы теперь эти безделицы! – присовокупила она, приподымая пеструю ситцевую шапочку, предназначавшуюся для младшего ребенка Катерины. – Ты представить себе не можешь, сколько мне это доставляет удовольствия!.. Одна мысль, что бедные. эти люди; будут счастливы, радует мое сердце., Ах да, кстати: что поделывают наши proteges?..

– У наших proteges не совсем ладно…

– Ах, боже мой! что ж такое?

– Тимофей очень болен…

– Qu'arrive-t'il a Timothee? – оживлением спросила гувернантка.

Сергей Васильевич рассказал о прогулке своей и передал все слышанное от Катерины. Участие, выказанное при этом гувернанткой, сделало бы величайшую честь ее доброму сердцу, если б не было чересчур уже сильно. Она слушала Сергея Васильевича с таким же почти выражением, как должен был слушать Тезей рассказ о несчастиях сына своего Ипполита. Она предложила сделать тотчас же для больного de la tisane, а в ожидании этого снадобья послать ему чашку бульона; но Сергей Васильевич сказал, что все это лишнее, что он сделал уже самое необходимое распоряжение, а именно, послал за уездным лекарем.

Слово «лекарь» по тесной связи своей с больницей направило мысли Александры Константиновны к новому проекту мужа. План и смета были тотчас же представлены на ее рассмотрение. Все это привело ее в восхищение, хотя она и заметила, что Сергей Васильевич поступил в этом случае несколько эгоистически.

– Ты, Serge, думал только о своих мужиках и совершенно забыл моих добрых баб, – сказала она. – Ты как будто удалил меня от доброго дела; но я также хочу принять в нем участие; я хочу, чтоб и моим бабам было место в больнице; необходимо также, чтоб были две-три постели для больных детей.

– Все это прекрасно; но тогда нужно устроить двенадцать постелей.

– Ну да, конечно; если уж делать, так делать.

Сергей Васильевич показал счет; сумма была очень значительна; но все-таки не следовало из этого, чтоб строить больницу для одного мужеского пола; это было бы крайне несправедливо. Решено было посоветоваться с уездным лекарем.

Лекарь приехал вечером. Белицыны не ожидали его так рано; вообще говоря, приезд лекаря был для них во многих отношениях приятным сюрпризом: лекарь оказался очень милым и образованным человеком; он успокоил их совершенно насчет Лапши. Болезнь мужика была следствием падения и ушиба; онемение в членах происходило оттого, что ему не пустили кровь в свое время; теперь все уже сделано, и лекарь надеялся, что в скором времени последует выздоровление. Что же касается до проекта постройке больницы, уездный эскулап одобрил его как нельзя больше.

– Это было бы истинное благодеяние, – сказал он, – но о размерах вашего плана ничего не могу сказать: размеры находится в полной зависимости от средств помещика. Впрочем, богатым людям все возможно, – заключил он, сопровождая слова свои наклонением головы и взглядом, который окончательно расположил к нему Белицыных.

С этого вечера больница сделалась любимым предметом беседы Сергея Васильевича; здание вырастало с каждым часом в воображении предприимчивого помещика, но с каждым часом все более и более заслоняло, повидимому, саратовский луг: Сергей Васильевич заметно охладел к последнему; семейство Лапши было передано на руки Александры Константиновны. «Что могут значить отдельные личности, когда имеется в виду общественная польза?» Такова, если не ошибаюсь, была настоящая мысль Сергея Васильевича. Но Александра Константиновна не имела ни малейшего понятия о политической экономии: она продолжала заниматься своими proteges с истинно материнскою заботливостью. Агапу Акишеву вменено было в обязанность узнавать каждый день о том, как идет выздоровление Лапши; каждый раз, когда вставали из-за стола, Александра Константиновна посылала больному супу; гувернантка присоединяла к этому ломоть белого хлеба; когда Лапша стал поправляться, суп заменился котлеткой, хлеб – стаканом красного вина, необходимого, как говорила бордоская уроженка, для подкрепления сил больного. Все это опять-таки поручалось Агапу Акишеву, что, мимоходом сказать, начинало делаться для него невыносимым.