Максим Чертанов - Эйнштейн

• Название: Эйнштейн
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03773-1

Все знают, что Эйнштейн был великим физиком (хотя сейчас модно в этом сомневаться). О нем изданы прекрасные, хотя теперь уже чуточку устаревшие книги. Сам Эйнштейн не хотел, чтобы о нем знали что-то еще. Зачем же о нем пишут снова и снова? Почему не оставить его частную жизнь в покое? Увы, об этой жизни опубликовано столько оскорбительной лжи и в то же время существует столько глупых недомолвок, что пришла пора помочь читателю в этом хаосе разобраться. А ведь есть еще третья сторона жизни Эйнштейна, о которой у нас не известно практически ничего и которая, быть может против воли, вынудила его стать политиком вообще и сионистом в частности. Три стороны жизни ученого, три разных Эйнштейна в одном — такую книгу предлагает вниманию читателя автор.

знак информационной продукции 16 +

---

Ленард — тот, с которым поругался Эйнштейн, — стал идеологом «немецкой физики». В «Фелькишер беобахтер» он писал: «Наиболее важный пример опасного влияния еврейских кругов на изучение природы представляет Эйнштейн со своими теориями и математической болтовней, составленной из старых сведений и произвольных добавок. Сейчас его теория разбита вдребезги». В октябре 1934 года он отправил Геббельсу письмо, в котором требовал изгнать сторонников Эйнштейна из всех университетов. Геббельс, однако, не последовал совету: кто-то же должен был заниматься физикой, а не болтовней. Соратник Ленарда Штарк, претендовавший на пост президента Немецкого физического общества, был забаллотирован; оппозицию ему возглавил Макс фон Лауэ. Штарк назвал Лауэ, Арнольда Зоммерфельда и нобелевского лауреата Гейзенберга «белыми евреями в науке», а Планка — «еврейским папой». Квантовую теорию Планка Ленард и Штарк объявили ложной. В 1936 году вышла книга Ленарда «Немецкая физика»: в ней не было ни квантовой механики, ни теории относительности. Бедный почтенный Планк пытался заступаться за всех, даже к Гитлеру ходил, но тот на него стал топать и орать. В том же 1936-м Ленард объявил его «проводником всех вредных идей». Но Геббельс был не дурак: Ленарда он слегка приструнил, а имя Планка в 1938 году было присвоено Институту физики, где прежде работал Эйнштейн.

Ле-Кок слишком близко к границе с Германией, опасно; 10 сентября Эйнштейны отплыли из Остенде в Ливерпуль и поселились в коттедже в Норфолке, а бельгийская полиция объявила, будто они уехали в Южную Америку. В Норфолке им опять дали охрану; прожить там предстояло месяц. 16 сентября Эйнштейн дал интервью агентству «Нью-Йорк уорлд телеграм»: «Я демократ. Поэтому я не поехал в Россию, хотя получал сердечные приглашения. Моя поездка в Москву была бы использована советскими правителями для собственных целей. Сейчас я такой же враг большевизма, как фашизма и любой диктатуры». В тот же день лондонской «Таймс» он рассказал, что его «пытались одурачить организации, для которых пацифизм был лишь камуфляжем российского деспотизма… Мне никогда не нравился коммунизм и не нравится сейчас. Мое кредо: „Противостоять любой силе, которая террором подавляет индивидуальность, будь то под фашистским или коммунистическим флагом“». Почему он вдруг так резко переменил отношение к сталинизму? Недавно еще называл себя «другом и сторонником» «любых средств, направленных на преодоление капиталистического экономического хаоса…». Вероятно, потому, что до сих пор он не сталкивался лично с тем, как «террором подавляют индивидуальность», и ему казалось, что это пустячок, лишь бы «капиталистического хаоса» не было, а теперь что-то понял…

25 сентября случилось ужасное: Пауль Эренфест пришел к своему 14-летнему сыну, лежавшему в больнице Амстердама с синдромом Дауна, и застрелил его и себя. Похоже, к этому шло давно. За год до смерти в письмах друзьям Эренфест говорил о желании покончить с собой. Он был слишком чувствителен, его убивало все: смерть Лоренца, гонения на евреев, любая несправедливость. Его учитель Людвиг Больцман также убил себя в 1906 году: это связывают с депрессией, вызванной тем, что его идеи в то время не находили понимания. Эйнштейн был убежден, что причина смерти Эренфеста тоже профессиональная: его угнетали неуверенность в себе, ощущение несоответствия занимаемой должности (он был, напомним, преемником Лоренца). В 1934 году Эйнштейн написал об Эренфесте: «Отказ прожить жизнь до конца вследствие нестерпимых внутренних конфликтов — редкое событие среди людей с обычной психикой; иное дело среди личностей возвышенных и в высшей степени возбудимых душевно… Те, кто был знаком с ним так же близко, как довелось мне, знают, что этот чистый человек пал жертвой конфликта совести, от которого в той или другой форме не гарантирован ни один ученый, достигший пятидесятилетнего возраста… все возрастающая трудность приспосабливаться к новым идеям… Не знаю, сколько читателей этих строк способны понять эту трагедию. Но все-таки именно она была главной причиной бегства из жизни». Звучит не вполне убедительно: а сына почему убил? Из-за «конфликта совести» ученого? Не хотел оставлять беднягу одного в жестоком мире? Но мать-то была жива… Может быть, Эйнштейн не учел в некрологе это обстоятельство потому, что не хотел ассоциаций со своим больным сыном?

3 октября он выступил в Альберт-холле на собрании Фонда помощи беженцам: обсуждали необходимость помочь ученым, бежавшим из Германии, собрали кучу денег, Эйнштейн говорил по-английски, очень аккуратно, ничего против Германии не сказал. Через несколько дней Илзе, Марго и Марьянов вернулись в Париж: им там нравилось и казалось безопасно. Эльза, Дюкас и Майер отплыли в Саутгемптон, где 7 октября воссоединились с главой семьи. 17 октября с гостевыми визами они прибыли в США. Их встречали Эдгар Бамбергер и Герберт Маас, попечители Института перспективных исследований, вручившие Эйнштейну письмо от Флекснера: «Я совещался с местными властями и с правительственными чиновниками в Вашингтоне, и все они убеждали меня, что для Вашей безопасности в Америке Вам необходимо хранить молчание и воздерживаться от публичных выступлений… Вас и Вашу жену с нетерпением ждут в Принстоне, но, в конечном счете, Ваша безопасность будет зависеть от Вашей собственной осторожности». Репортерам Флекснер сказал, что Эйнштейн «хочет отдохнуть», а тот попросил купить ему газеты и большой рожок мороженого, какого в Европе не делали, и в тот же день отправился в Принстон. (ФБР поставило его на учет — на всякий случай.)

Неделю жили в отеле, потом сняли дом на Лайбрери-плейс, новоселье отпраздновали с другими эмигрантами, среди которых набралось много скрипачей; составили постоянный квартет во главе с Фрицем Крейслером. Файн-холл от нового жилья был недалеко. Он напоминал старинные здания Оксфорда и Кембриджа: дубовые перила, камины. Эйнштейну дали один из самых шикарных кабинетов, с восточным ковром и картинами, но он выбрал другой, попроще: письменный стол, большая доска, стеллажи, несколько кресел и кушетка. По соседству с ним располагались еще 18 ученых-беглецов. Его единственной обязанностью было посещение факультетских собраний — он ее исполнял почти до смерти. Говорил, что чувствует себя неловко, занимаясь только своей теорией, но преподавать так и не стал. Они с Майером продолжали искать новые геометрические языки, могущие выразить их ощущения.

Хофман: «Раньше, когда Эйнштейн разрабатывал общую теорию относительности, он руководствовался, например, принципом эквивалентности, который связывал тяготение с ускорением. Где же были аналогичные принципы, которыми можно было бы руководствоваться и которые могли бы привести Эйнштейна к созданию единой теории поля? Этого никто не знал. Даже сам Эйнштейн. А потому эта работа была не столько целенаправленным поиском, сколько блужданием в математических дебрях, крайне слабо освещаемых физической интуицией. За годы пребывания в Принстоне Эйнштейну не раз казалось, что наконец-то он пришел в своих исканиях к единой теории поля. И каждый раз оказывалось, что если продолжить вычисления, то будут выявлены неприемлемые следствия из его уравнений… Все, на что Эйнштейн мог опираться в поисках единой теории поля, — это только его уникальный жизненный опыт и глубочайшее убеждение, что такая теория должна существовать (или, как говорили древние иудеи, что бог един)». Хофман приводит воспоминания одного из принстонских ассистентов Эйнштейна, Штрауса: «Первая теория, над которой мы работали… разрабатывалась самим Эйнштейном уже более года, и мы продолжали работать над ней еще около девяти месяцев. Однажды вечером я нашел некоторый класс решений уравнений поля, и на следующее же утро оказалось, что эта теория лишилась своего физического содержания… я был совершенно удручен случившимся. Но когда на следующее утро я пришел на работу, Эйнштейн был взволнован и полон энергии: „Послушайте, я думал над этим всю ночь, и мне кажется, что…“ Так было положено начало совершенно новой теории, которая также через полгода превратилась в кучу макулатуры…»

Жить в Принстоне ему не особенно нравилось, писал королеве Елизавете: «…замечательное местечко, забавный и церемонный поселок маленьких полубогов на ходулях. Игнорируя некоторые условности, я смог создать для себя атмосферу, позволяющую работать и избегать того, что отвлекает от работы. Люди, составляющие здесь то, что называется обществом, пользуются меньшей свободой, чем их европейские двойники…» Общества не чурался, но предпочитал эмигрантов, знакомых еще по Европе. Самым близким принстонским другом стал экономист Отто Натан (1893–1987), финансовый советник при Веймарской республике; он приехал незадолго до Эйнштейнов и помог им приспособиться к новой жизни. Герман Вейль работал в Файн-холле; он и Эмма Нетер (которую Эйнштейн после ее смерти назвал «самым значительным математическим гением женского пола)» организовали Фонд помощи немецким математикам. Старый друг, доктор Баки, поселился в Нью-Йорке. Скоро понаедут еще знакомые. Но Эйнштейн, по свидетельству Грации Шварц, жены германского консула, был угрюм: из-за Гитлера, из-за Эренфеста, отчасти (хочется так думать) из-за того, что Эдуард, больной и беспомощный, остался далеко.