Максим Чертанов - Эйнштейн

• Название: Эйнштейн
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03773-1

Все знают, что Эйнштейн был великим физиком (хотя сейчас модно в этом сомневаться). О нем изданы прекрасные, хотя теперь уже чуточку устаревшие книги. Сам Эйнштейн не хотел, чтобы о нем знали что-то еще. Зачем же о нем пишут снова и снова? Почему не оставить его частную жизнь в покое? Увы, об этой жизни опубликовано столько оскорбительной лжи и в то же время существует столько глупых недомолвок, что пришла пора помочь читателю в этом хаосе разобраться. А ведь есть еще третья сторона жизни Эйнштейна, о которой у нас не известно практически ничего и которая, быть может против воли, вынудила его стать политиком вообще и сионистом в частности. Три стороны жизни ученого, три разных Эйнштейна в одном — такую книгу предлагает вниманию читателя автор.

знак информационной продукции 16 +

---

…точке, от которой в первый раз так мудро уклонился, дабы из груди слушателей вырвалось это „ах“»! (И перепеленать успели.)

А теперь, если мы хоть в малейшей степени представили, как работает физик-теоретик, творя гармонию, вернемся к «детскому» языку, дабы объяснить, что же он в конце концов придумал, в чем заключалось это «ах». Он начал вот с чего: есть динамо-машина (которая механической работой производит электрический ток) и есть электромотор, в котором, напротив, от тока получается механическая работа, и эти два очень похожих прибора в книгах описываются на основе разных законов: электричество само по себе, механика сама по себе. Но должны быть единые законы для всего.

Он взял за аксиому постоянство скорости света и вывел те же уравнения, что и Лоренц. Не бойтесь — здесь у нас уравнений не будет. Мы все упростим до такого предела, что человек компетентный застрелится от отвращения, а нам все равно, нам надо хоть что-то понять. Не будем даже прибегать к теореме Пифагора — там корни вычислять надо, а гуманитарию и это тяжело. А скорость света возьмем не большую, какова она на самом деле (считать замучаешься), а маленькую — да хоть метр в секунду. Нам ведь не важно, какова она; важно, что она всегда одна и та же.

Итак, в вагоне поезда поставили друг против друга два зеркала: одно испускает луч света, который отражается во втором. Расстояние между зеркалами — 1 метр по прямой. Скорость света — 1 метр в секунду. Человек (или прибор), находящийся в вагоне, засек, сколько времени понадобилось лучу, чтобы отразиться, — 1 секунда. За одну секунду со скоростью метр в секунду — вот и получился метр, все сходится.

Но если мы (или прибор) сидим на насыпи, а поезд ползет мимо нас, то в наших (прибора) глазах пока-то луч выйдет из одного зеркала и дотащится до второго, второе уже сместится, то есть для наших (прибора) глаз лучу придется пройти не по прямой, а по диагонали. Не будем ее вычислять, просто мы знаем, что гипотенуза длиннее катета, и позволим кому-то вычислить за нас, что ее длина — 2 метра. Значит, лучу, чтобы за ту же 1 секунду пройти эти 2 метра и отразиться, нужна другая скорость — 2 метра в секунду.

Но мы-то знаем, что скорость луча не меняется, а значит — отбросьте все невозможное, и оставшееся, как бы невероятно оно ни было, и есть истина — меняется время.

В движущемся объекте время по отношению к нам замедлилось: если у них прошла 1 секунда между испусканием и отражением, то у нас — 2 секунды. А там для них самих ничего не изменилось — у них-то зеркало не смещалось и никакая длинная гипотенуза не образовывалась, у них по-прежнему все равно 1 — и время, и скорость. Зато если бы мы эти зеркала поставили у себя на насыпи и стали пускать луч, то с их точки зрения у нас бы получилась эта длинная косая линия и прошло 2 секунды. А если взять большие скорости — два мчащихся мимо друг друга космических корабля, — то на одном с «точки зрения» приборов другого за неделю пройдут годы, и наоборот. (Как же парадокс о путешественнике, который, полетав пять лет, вернулся на Землю и обнаружил, что его внуки давно состарились и умерли? Ведь как для него время замедлилось по отношению к нам, так и у нас должно замедлиться по отношению к нему, и в итоге там и тут должно пять лет пройти? Эйнштейну об этом еще скажут, и он ответит. Подождем.) Похожее явление — поверьте на слово Лоренцу, Пуанкаре и Эйнштейну, либо сами нарисуйте картинки и сделайте расчеты — происходит и с размерами предметов, которые находятся внутри движущегося объекта: по отношению к нашей системе их длина уменьшится, они сплющатся.

И дальше Эйнштейн продемонстрировал, как из уравнений Лоренца рождаются уравнения Максвелла и наоборот, то есть доказал, что странные вещи, происходящие со временем и длиной, суть законы физики, и они справедливы для всего — и для динамо-машины, и для электромотора. При чем тут эфир? А ни при чем. Его нет.

Пока Эйнштейн готовил статью, Лоренц и Пуанкаре тоже работали; практически все формулы у них одинаковые. Лоренц в 1904 году предложил новый вариант своей теории, предположив, что при больших скоростях механика Ньютона нуждается в поправках; Пуанкаре в 1905-м написал (и почему-то опубликовал в малоизвестном итальянском журнале) статью «О динамике электрона», в которой, как и Эйнштейн, провозгласил принцип относительности для всех физических явлений, в том числе электромагнитных. Естественно, «страшилки» уверяют, что Эйнштейн все у старших своровал. Николай Жук: «Базовые идеи он взял у Пуанкаре, математический аппарат заимствовал у Лоренца… Порядочный ученый обязан давать ссылки на своих предшественников, такова научная этика. В своей работе Эйнштейн не дал ни одной ссылки, тем самым выдавая чужие открытия за свои. В научном мире это называется плагиатом, то есть интеллектуальным воровством». Игорь Смородин: «Редакция журнала „Annalen der Physik“ была подкуплена сионистами. Обстоятельства появления на свет СТО носят криминальный характер, а Эйнштейн вошел в науку через черный ход».

Дарвин украл, Конан Дойл украл, Дюма украл, Пушкин — и тот украл; столько раз приходилось все это читать… Но тут, конечно, калибр обвинений потяжелее. Пусть сами Лоренц и Пуанкаре не считали, что Эйнштейн у них что-то украл, Лоренц его как сына любил, на работу к себе звал — ну, дураки, видно, были. Нет, хуже, их просто убивали! Жук: «Пуанкаре в 1911 г. отказался от преобразований Лоренца. Не потому ли и он так скоропостижно скончался в 1912 г., что, во-первых, стал представлять опасность для авторитета Эйнштейна?.. В 1911 г. Эйнштейн впервые столкнулся с фактом непостоянства скорости света в гравитационном поле. Другой ученый тех времен, М. Абрагам, предпринял попытку распространить этот вывод и на специальную теорию относительности… Умер Абрагам в 1922 г. от опухоли мозга в возрасте 45 лет. Кто-то не только избавился от противника Эйнштейна, уложив его в больницу, где „лечили“ от опухоли мозга (а была ли такова?), но и показал, что спорить с гением мог только больной на голову… Следует также отметить, что среди друзей Эйнштейна всегда числились юристы или профессора, преподающие уголовное право, а также врачи, в том числе и психиатры (среди друзей был и упоминаемый выше профессор Генрих Цангер, директор Института судебной медицины). И, по-видимому, это не случайно…»

Но, допустим, никто не убивал и не грабил, но все-таки мысли насчет относительности времени Эйнштейн позаимствовал, особенно у Пуанкаре? Распространена, и не только среди авторов «страшилок», но и среди ученых, точка зрения, что роль Пуанкаре замалчивают, потому что он был: а) француз, а их в науке вечно обижали; б) слишком скромный. Сам Эйнштейн, однако, утверждал, что помог ему Бессо:

«Я потратил впустую почти год, пытаясь несколько видоизменить идеи Лоренца, и пришел к выводу, что загадка совсем не проста. Неожиданно мне помог мой друг из Берна. В один поистине прекрасный день я пришел к нему и сказал: „Я недавно натолкнулся на трудноразрешимую проблему и обращаюсь к тебе за помощью“. Мы с ним рассматривали ее со всех сторон, пока я не понял, в чем дело. На следующий день я вновь пришел к нему и, не здороваясь, сказал: „Спасибо! Я наконец решил эту задачу“. Решение заключалось в пересмотре понятия времени, т. е. оказалось, что время не может определяться абсолютно — имеется неразрывная связь между временем и скоростью распространения сигналов… Через пять недель с того момента, как я это осознал, специальная теория относительности была готова». Похожее было с Дарвином: все говорили, что на него повлиял зоолог Ламарк, а он клялся, что социолог Мальтус. Может, им самим виднее, как у них все в голове происходило?

Есть ли все-таки разница между теориями Эйнштейна, Лоренца и Пуанкаре? Она не в математике: идентичные формулы неизбежны, поскольку у всех всё крутилось вокруг Максвелла. Например, фундаментальное для теории относительности математическое преобразование — формула, названная Пуанкаре «преобразованием Лоренца», еще в 1898 году была на основе уравнений Максвелла получена Джозефом Лармором. Разница скорее физико-философская.

Физик Вольфганг Паули: «В работе Пуанкаре были заполнены формальные пробелы, оставшиеся у Лоренца. Принцип относительности был им высказан в качестве всеобщего и строгого положения… Работа же Эйнштейна давала изложение совершенно нового и глубокого понимания всей проблемы». Лоренц — в дополнении ко второму изданию своих колумбийских лекций: «Основная причина, по которой я не смог предложить теории относительности, заключается в том, что я придерживался представления, будто лишь переменная t может считаться истинным временем, а предложенное мной местное время t' должно рассматриваться только в качестве вспомогательной математической величины». Пуанкаре тоже продолжал считать, что есть реальное время (temps vrai) и — для тех, кто едет в поезде, — «кажущееся» (temps apparent). Грубо (очень грубо) говоря, Пуанкаре и Лоренц предполагали, что замедление времени — иллюзия, порождаемая загадочными свойствами эфира. У Эйнштейна это твердый физический закон, свойство самого времени и пространства.