Владимир Рынкевич - Мираж

• Название: Мираж
• Автор: Владимир Рынкевич
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022208-4, 5-271-08105-2

Новый роман современного писателя-историка Владимира Рынкевича посвящён жизни и деятельности одного из лидеров Белого Движения, генерала от инфантерии А.П. Кутепова (1882-1930).

---

   — «Превосходящих сил», — презрительно повторил Корнилов, сверкнув тёмными азиатскими глазами. — Плохой командир Кутепов. Алексеев сумел меня уговорить. Всё! Пишите: Кутепова снять и разжаловать в рядовые! Командование передать Тимановскому.

   — Не жестоко ли, Лавр Георгиевич?

   — У нас с вами, Антон Иванович, много генералов и полковников, умеющих воевать, а интриганы монархисты пусть заслужат в бою право командовать людьми.

Меженин любил Блока и Чернышевского, они помогли ему понять себя и оправдать. Сначала стало стыдно: вместо ревности и возмущения возникло неожиданное странное влечение к жене, встретившей его в постели с другим мужчиной. «Я тебе писала, — сказала она, поднимаясь голая с кровати и запахивая халат, — но ты, наверное, не получил — какая сейчас почта? Знакомься: это мой хороший друг Боря Вайнштейн, помощник комиссара госпиталя...» В выразительных чудесных глазах Лизы не было ни страха, ни смущения, лишь нечто, похожее на любопытство.

Пили чай втроём, ели сладкие булочки и говорили о мудрости Ленина, разогнавшего Учредительное собрание, а Игорь мечтал о моменте, когда ляжет с Лизой в ту же постель и будет ласкать жену, исцелованную, заласканную другим. Сначала он устыдился этого приступа страсти, но вспомнил: у Блока было нечто подобное с женой и с Чулковым, а потом с каким-то артистом, и даже ребёнок родился, а поэт любит её страстно; и в «Что делать?» прозрачные намёки на подобное положение...

   — Игорь, ты куда собираешься? — наконец, Лиза поняла, что происходит. — Зачем бельё в чемодан? И книги? Ты же сказал, что совсем...

   — У тебя здесь хороший друг, а я — лишний, — ответил он, стараясь не смотреть ей в глаза и быть убедительным.

   — Почему лишний? Ты — мой муж, а Боря просто друг. Мы были с ним, пока ты не приехал. Неужели ты ревнуешь? Это же буржуазное чувство собственности на женщину.

   — Не знаю, Лиза. Мне надо привыкнуть к такому... образу жизни. Надо побыть без тебя. Подумать.

   — Но ты же ночью... Ты был так ласков, так страстен. Так хорошо говорил.

   — Ночью... А теперь такой мрачный, унылый, безнадёжный день. Я поживу пока у тётки. Или, может быть, сразу уеду в Петроград и вступлю в новую армию.

Кое-как, с трамвая на трамвай, кружа и прячась, добрался Меженин до Курского вокзала, где его ждали двое друзей-единомышленников в солдатских шинелях. Они втроём решили пробираться на Дон к Корнилову, чтобы беспощадно бить взбунтовавшийся сброд, разрушивший первое в России свободно избранное Учредительное собрание — вековую мечту русской интеллигенции.

1918. ФЕВРАЛЬ

Какой там батальон или полк — лучше не вспоминать. Если б идти на пулемёты, отбиваться от фанатиков матросов под Таганрогом, карать взбунтовавшихся матросов — тогда Кутепов при деле, тогда он впереди. А отступать без боя, уходить неизвестно куда, лишь бы спастись, — все становятся штабными бонапартами и рвут друг у друга должности. На последнем, самом чёрном, ростовском военном совете он молчал и, если вокруг кто-то возмущался, роптал, одобрял, безнадёжно вздыхал, то по его резкому взгляду, вздёрнутой бородке и решительному лицу никто не смог бы понять, на чьей он стороне: хитрых алексеевцев, храбрых корниловцев или дипломатичных деникинцев.

Вернулся Кутепов во временную квартиру, предоставленную ему в доме какого-то местного миллионера, зажёг керосиновую лампу, сел за столик, раскрыл оперативную карту Кубанского края. Итак, от Ростова по железной дороге, затем поворот, переправа у Ольгинской...

В дверь осторожно постучали.

   — Господин полковник, к вам поручик Дымников. Говорит, что вы ему назначали.

Леонтий уже не выглядел ни петроградским адъютантом, ни Преображенским офицером: плоховато выбрит, обычно спокойные большие глаза потускнели, потеряли мужской вызывающий блеск.

   — Вашу просьбу никто не может удовлетворить, Леонтий Андреевич, — сказал Кутепов. — Даже Деникин. Я говорил с Антоном Ивановичем: в Добровольческой армии офицеров-артиллеристов на несколько дивизионов, а орудий... Знаете, каков наш артиллерийский парк? Десять трёхдюймовок. На всю так называемую Добровольческую армию. Да и в ней-то едва четыре тысячи солдат и офицеров. Юнкера михайловцы и константиновцы произведены в прапорщики. Деникин сказал: «Пусть ваш Дымников захватит большевистскую батарею, и я её ему отдам». И ещё сказал, что откуда-та помнит вашу фамилию. Никогда не встречался, но помнит.

   — Идём на Кубань? — спросил Дымников.

   — Уже все знают. Совещание давно кончилось.

   — Деникин уговорил Корнилова. Тот хотел в Сальские степи.

   — Деникин — прихвостень Алексеева. Он называет всех, кто за Корнилова, — «необычайными»!

   — Господин поручик! — Кутепов поднялся, за ним, конечно, встал и поручик. — Я запрещаю вам непристойно отзываться о генералах Добровольческой армии. Они — наши командиры, наши полководцы. Куда бы мы ни пошли, мы идём с ними на Москву.

Вновь сели.

   — А вы, Александр Павлович?

   — Я командир третьей роты офицерского полка. Записал вас к себе. Командир полка — Марков. Форма — чёрные погоны. Траур по России.

   — Конечно. Кто же ещё? Друг Деникина. Вместе страдали.

   — Поручик, — снова, было, возмутился Кутепов, но успокоился и махнул рукой. — Ладно, Фёдора Ивановна.

   — Когда выступаем?

   — 26 февраля[22].

1918. МАРТ

Те, кто выжил, навсегда запомнили высокий весенний свет этого первого боя, распростёршуюся чернь кубанских полей, слегка подернутых изумрудными всходами, хриплый стрекот скворцов и тяжкий топот солдатских сапог. Сначала шли строем, шпор давно уже не было, и обувь разбилась. Однако пели новую строевую:

Слушайте, братья,
Война началася.
Бросай своё дело,
В поход собирайся...

«Бросай своё тело», — мысленно переиначивал слова песни Дымников. Своё изнурённое, истощавшее, давно не мытое. Бросай под пулемёты, под штыки озлобленных пролетариев. Бросай его окровавленным куском на дороге на потеху мародёрам-садистам, на угощение хищникам.

Сзади перекатами возникали вопли восторга — вдоль колонны скакал Корнилов на буланом коне в сопровождении нескольких текинцев в огромных чёрных и белых папахах. Все кричали «ура!», и Дымников кричал, отмечая про себя, что по посадке всегда узнаешь провинциала-инородца.

Кутепов шёл впереди роты с винтовкой на ремне. В ожидании генерала остановился, снял винтовку, отдал честь. Корнилов остановил коня, поздоровался дружески, затем крикнул неожиданным для щуплого своего тела басом: «Здравствуйте, молодцы, герои-офицеры!» В ответ прокатилось новое «ура!».

После короткого привала пошли вольно, без строя, вроссыпь. Возникли слухи о возможном бое перед следующим населённым пунктом. Это уже не казачья станица, а русское село Лежанка.

Роты местами перепутались. Празднично трогательная голубизна неба настраивала на мысли о добром, великом, человеческом. Дымников поравнялся с Романом Гулем[23] — интеллигентным офицером. Тот улыбнулся и сказал:

   — Хорошо. Послушайте стихи:

Расходились и сходились цепи,
И сияло солнце на пути,
Было на смерть в солнечные степи
Весело идти...

   — Хорошо, — согласился Леонтий. — Если бы...

   — Да, — понял Гуль, — эта дорога не на Москву.

   — Разумеется. Был Главковерхом и до Питера не дошёл, а здесь...

   — Хочет захватить Россию с помощью тысячи прыщавых юнкеров, — усмехнулся Гуль, вспоминая странных героев русской истории.

   — Почему же вы здесь?

   — Всё те же историко-романтические восторги. Тронется волна национального возрождения. Во главе — национальный герой, казак Лавр Корнилов. Вокруг него объединятся все, забыв партийные и классовые счёты. За Учредительное собрание пойдут стар и млад. Буржуазия — Минины, офицерство — пожарские. Флаги, знамёна, оркестры, играющие новый гимн. И армия возрождения, горящая одной страстью: счастье родины, счастье народа русского — идёт как один. Она почти не встречает сопротивления. Ведь она — народная армия... Мираж...

Дорога плавно поднималась. Показались окраинные хаты и сараи. Ряды замешкались, офицеры искали своих, и Дымников увидел, что прямо на него с винтовкой наперевес идёт Меженин. Осунувшийся, подсохший, злой, по-боевому ссутулившийся. Сейчас убьёт. Или потом, в бою, в спину.

Но выстрел раскатистым весёлым хлопком прозвучал вверху, над первыми рядами. Порхнуло лёгкое белое облачко шрапнели, хлёсткий град сыпанул по земле, по людям. Кто-то закричал, требуя Таню и Варю — медсестёр, на которых Леонтий строил некоторые планы, обязательно связанные с хорошей баней.