Эллери Квинн - Заглянуть вперед

• Название: Заглянуть вперед
• Автор: Эллери Квинн
• Издательство: Милета
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1991
• ISBN: 5-87438-001-9

В сборник вошли произведения английских писателей, ранее не переводившиеся на русский язык.

Содержание:

Эллери Квинн Безумное чаепитие. Перевод Л. Высоцкого

Брайан Олдисс Пантомима. Перевод В. Стегния

Брайан Олдисс Пара-циклоп. Перевод В. Стегния

Джон Браннер Заглянуть вперед. Перевод В. Стегния

Рекс Стаут Окно смерти. Перевод В. Стегния

Рекс Стаут Иммунитет к убийству. Перевод В. Стегния

Оформление художника: О. Н. Советниковой

---

«Дорогой Гордон, ты, наверное, подумаешь, что на меня слишком сильно подействовала смерть Джимми, но мне кажется, что у этого бродяги, который свалился на меня среди ночи неизвестно откуда, то же заболевание. Взгляни хотя бы на его белки. Если так, это просто невероятно! Я всегда считал, что у взрослых гетерохилия невозможна, а этому человеку лет тридцать — сорок…»

Он услышал, как Джонс сказал у него за спиной:

— Что это там у него в руке?

— Не знаю, — ответил его напарник. — Только он вцепился в эту штуку изо всех сил… ага, вот оно.

Макс оглянулся. Санитар, с усилием разомкнув крепко сжатый кулак бродяги, с торжествующим видом продемонстрировал свою находку. У Макса похолодело в груди, комната поплыла перед глазами.

Ошибиться было невозможно. Санитар держал в руке кость человеческого пальца.

2

Макс до утра так и не сомкнул глаз. Отчасти он сам гнал от себя сон, боясь возвращения в тот кошмарный мир, где побывал, и не только сегодня, а уже много раз за последние несколько недель.

Собственно, с тех пор, как умер Джимми.

И эта смерть была еще одной причиной, по которой он не мог уснуть снова. Он сидел в постели, курил, глядя во тьму перед собой, слушал, как стучится дождь в оконное стекло, как спокойно дышит Диана, как бешено колотится его сердце.

Чем больше он думал о болезни бродяги, тем невероятнее казалось ему то, что произошло. Это же абсурд, не может человек дожить до тридцати — сорока лет, страдая той же болезнью, которая поразила Джимми еще до рождения.

Крохотное, безжизненное тельце сына, как призрак, стояло у него перед глазами; казалось, он видит его в темноте, видит упрек, застывший в широко открытых глазах, и этот ужасный налет, похожий на фосфорное мерцание гниющей рыбы, зеленоватой пленкой затянувший белки.

Он вовремя сдавил в горле готовый вырваться стон. Диана слишком болезненно переживала потерю Джимми, и ему не хотелось объяснять ей, почему он не спит.

Природу болезни, убившей Джимми, удалось разгадать только недавно. Для этого пришлось выработать более четкое представление об обмене веществ в человеческом организме и точно выяснить взаимодействие бесчисленного количества химических компонентов, от которых он зависит. В результате какой-то абсурдной, парадоксальной патологии печени, почек или других жизненно важных органов, возникало нарушение химического процесса пищеварения: любая доброкачественная пища превращалась в яд.

Ребенок мог отравиться материнским молоком, безобидной зеленью вроде шпината, каким-нибудь витамином или одним из тех обычных веществ, в которые превращается пища под воздействием желудочного сока. Далее следовала дебильность, паралич, или простая, милосердная смерть.

Некоторым из этих болезней дали название еще до того, как был разгадан их механизм; недоумевающие врачи наскоро придумывали какой-нибудь описательный термин и дальше только разводили руками. Другие болезни получили более точные названия, так как медицина приближалась к разгадке порождавших их причин, и в таких названиях как, например, фенилкетонурия, уже была попытка объяснить их сущность.

Болезнь, убившую Джимми, открыли совсем недавно. Макс знал человека, давшего ей название, более того — сам учился у него. Тот назвал болезнь гетерохилией, потому что яд, который придавал коже желтоватый оттенок, обесцвечивал белки глаз и, в конце концов, разрушал нервную систему, в результате чего и наступала смерть; этот яд был обнаружен в хилусе — жидкости, транспортирующей усваиваемые организмом жиры из тонких кишок в кровь. У Джимми при вскрытии оказался характерный хилус: густой, обесцвеченный, с тошнотворным запахом. В его составе появилось нечто, делавшее хилус биологически непригодным.

Приближались уже и к разгадке возникновения этих болезней. Их относили к заболеваниям, которые, согласно статистике, были наиболее вероятным результатом радиоактивного воздействия на ген. Тонкая структура, несущая в себе информацию нормального обмена веществ, разрушается даже от самого слабого раздражения.

В поисках противоядия ученые терпеливо, один к одному, накапливали факты. Некоторые дети росли здоровыми и веселыми при условии, что им не позволяли употреблять в пищу молоко или молочные продукты. Другие были обречены на вечное воздержание от тех или иных овощей или фруктов, и даже сахара. Постоянная осторожность в выборе меню давала им шанс выжить.

У больного гетерохилией в процессе пищеварения как бы протухал один из самых обычных жиров, превращаясь в нечто, с чем человеческий организм справиться не умел. Когда Макс объяснил действие этого вещества Диане, он сравнил его с жидким каучуком, попавшим внутрь сложного механизма. Машина стала бы работать все медленнее и медленнее, пока не заглохла совсем. Пример не самый удачный, но, в общем, он давал представление о гетерохилии.

Джимми умер раньше, чем удалось установить, какой именно жир ему противопоказан. Он мог бы выжить на диете, исключающей все жиры; входящие в состав масла, молока, мяса или орехов — абсолютно все жиры. Но мозг его был бы поражен, вероятно, в любом случае. Лучше уж так, как случилось.

Но какое невероятное совпадение: почему бродяга, явившийся среди ночи неизвестно откуда, попадает к единственному, наверное, в Лондоне врачу, если не считать других специалистов, связанных с исследованием гетерохилии, который может распознать его заболевание и предупредить больничный персонал, чтобы они не убили его своей добротой… У Макса голова шла кругом.

И потом — эта кость пальца.

Он пошарил на тумбочке, нащупал жуткую находку. Потом вертел ее в руках и думал, думал.

Бродяга недавно ел, пища была обильной, и в ней содержались жиры, смертельные для него. Но ведь он дожил до такого возраста, значит, кто-то научил его избегать жиров? Откуда он пришел? Из какого-нибудь института? Но даже это предположение мало что объясняло. Гетерохилия была открыта совсем недавно, и смешно думать, чтобы даже в какой-нибудь клинике могли обеспечить ему диету, исключавшую абсолютно все жиры.

Эта кость… Верхняя фаланга среднего пальца, слегка изогнутая, как у самого Макса. Это ничего не значит. Совершенно прямые пальцы встречаются редко. И все-таки мысль об этом сходстве только увеличила смятение и без того взбудораженного мозга, жутко пронеслась в сознании, и ему показалось, что он начинает сходить с ума.

В своем кошмарном сне он мог бы объяснить многое: и плач ребенка, и ощущение, что с ним разговаривали и приказывали страдать. Но кость, которую он сейчас держал в руке, была так похожа на ту, которую Макс видел в ладонях стоявшего на коленях человека, что он физически ощутил охвативший его ужас.

Макс поднялся рано, и, решив не будить Диану, сам приготовил себе завтрак. Он оставил ей записку у кровати, так, чтобы она сразу ее заметила, и поехал по еще пустынным улицам, где лишь изредка проезжали одинокие автомобили. Приехал в клинику на час раньше обычного и пошел по коридорам, наполненным утренним звоном посуды, в поисках доктора Фолкнера, который дежурил сегодня в ночь.

Фолкнер заполнял журнал дежурства, прихлебывая чай из чашки. К счастью, он был один. Макс прикрыл за собой дверь и кивнул в ответ на удивленное приветствие.

— Из-за этого бродяги всю ночь не спал, — сказал он. — Решил приехать пораньше, узнать, что с ним.

Фолкнер отодвинул свой стул, снял очки в роговой оправе и начал их протирать. Он был на несколько лет старше Макса, светловолос, широк в кости.

— Твоя записка насторожила меня. Сначала я подумал, что ты хватил через край. Но когда осмотрел его, понял, что ты прав. Собственно, как он к тебе попал?

— Полисмен проходил мимо нашего дома и услышал подозрительный шум. Подошел проверить, в чем дело, и нашел этого бродягу. Я думаю, он где-то ближе к вечеру поел, и ему сделалось плохо.

— Так оно и есть, — кивнул Фолкнер. — Как только я заметил эту зелень в глазах и услышал запах изо рта, сразу же велел промыть ему желудок. Оказалось, что за четыре или пять часов до этого он солидно пообедал рыбой с чипсами. Жира, на котором они были поджарены, вполне хватило бы, чтобы отправить его на тот свет.

— Жить он будет?

— Пока. Проф должен быть сегодня к десяти. Подождем лучше, что скажет он. Кстати, мы вливаем бродяге глюкозу. И еще кое-что показалось мне странным. Похоже, что болезнь, если не считать крайнего истощения организма, никогда его особенно не беспокоила.

— Иначе он давно бы уже умер, или рассудок его был бы в таком состоянии, что он не мог бы даже бродяжничать. — Макс подавил охватившую его дрожь. — Что ты думаешь о нем, Гордон?

— Ничего не понимаю, — сказал Фолкнер. — Если бы не увидел его собственными глазами, ни за что не поверил, что такое возможно.

— Он разговаривал? Есть у тебя хоть какой-нибудь намек, откуда он?