Андрей Столяров - До света (сборник)

• Название: До света (сборник)
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2015

В сборник вошли произведения об альтернативной реальности, в которой могла оказаться Россия, о попытках изменить прошлое и переформатировать настоящее, о трансформации человека и появлении «новых людей». Об изнанке сознания, порождающей монструозных существ, о вторжении громадного мира мертвых в крохотный ареал живых, наконец – о том, что мир вообще не такой, как мы его себе представляем. Это фантастика – поскольку выходит за пределы обычных границ, но это и сверхреализм – представляющий наше существование во всей его полноте…

---

Эти хрипловатые выстрелы услыхали в казармах. Ночной дежурный, сглотнув и в нерешительности помедлив, воткнул пальцы в клавиатуру компьютера. Завизжала сирена. Замигали как бешеные красные лампы на штабных пультах. Панически затрещали телефоны в темных прохладных квартирах офицеров местного гарнизона. Но от пропускного пункта до города было всего три километра пустой дороги – солдаты в нательных рубашках, передергивая затворы, выбегали на площадь у магистрата, когда танки уже громыхали по сонным улицам. Первым же залпом они накрыли батарею орудий, суматошно, в криках и рычании дизелей закрутившуюся перед казармами. Прислуга погибла вся, разодранная шрапнелью. Два зарядных ящика сдетонировали и усугубили разгром. Дивизион так и не успел выползти на позиции: артиллерийские тягачи, столкнувшись рылами, застряли меж рухнувших балок подземного гаража, которые погребли под собой и оба минометных расчета. Командующий войсками округа, тридцатипятилетний аргентинский генерал, картинно, как на скакуне, вылетевший на площадь в кремовом лимузине – вытянувшись во весь рост и сияя золотыми погонами, – попал под перекрестный огонь – новенькая машина перевернулась и окуталась багровым облаком взрыва. Бой был проигран в самом начале. Гарнизонный радист, сидя в бункере и чувствуя сквозь кромешную темноту, как сотрясаются над ним толстые бетонные своды, еще кричал сорванным голос в микрофон: «Всем, всем, всем!..» – но система трансляции уже была разрушена прямым попаданием, эфир молчал. И взвод гранатометчиков, который, повинуясь отчаянному приказу единственного уцелевшего капитана, ринулся было через площадь прямо под настильный огонь, тоже отхлынул обратно, к казармам, оставив половину людей ничком на выщербленной мостовой. И даже когда противотанковая базука, неведомым образом попавшая в здание магистрата, вдруг ударила оттуда, из окон третьего этажа, и пылающие лепестки жадно сомкнулись вокруг одной из машин, это уже ничего не могло изменить. Сразу три танка, как на параде, прочертив дулами воздух, выстрелили почти в упор – часовая башня магистрата надломилась у основания и еще в воздухе разделилась на три неравные части. Поднялся ватный столб дыма, и все кончилось.

Мы лежали носом в горячей пыли. Это очень неприятно – лежать носом в пыли. Я давился кашлем, словно продирали горло наждачной бумагой.

– Дело дрянь, – спокойно сказал Водак.

Толстый подбородок его расплющился о линолеум – так он прижимался.

Головная машина меж тем, продавливая гусеницами асфальт, описывала, не торопясь, круг по площади, как скорлупой заваленной пластами известки. Оба пулемета ее методично выхаркивали в окна жесткий свинец.

Будто дезинфицировали.

Я распластывался как газетный лист за остатками подоконника. Позади что-то обрушилось, надрывно простонало железо. Круглый термостат с культурами «вечного хлеба» внутри вывалился из упоров и покатился, перемалывая стеклянные бюксы. С грохотом ударился о косяк.

– О черт, – с досадой сказал Водак.

Танк замер напротив задымленных казарм. Пламя бодро обгладывало вздыбленный скелет арматуры. Оттуда еще постреливали – редко и совершенно бессмысленно. Это была агония. Гарнизон кончился.

– Как ты считаешь, местные? – через некоторое время спросил я.

– Вряд ли, – ответил Водак. – У здешнего правительства нет танков.

Конечно. Я мог бы сообразить и сам. Год назад Совет безопасности принял постановление о демилитаризации страны пребывания. Армия ликвидировалась, в распоряжении местных властей оставались лишь полицейские части. Целостность и суверенитет страны гарантировали Объединенные Нации. Значит, это были не местные экстремисты. Значит, это была заранее подготовленная интервенция. Регулярные воинские подразделения, обученные и оснащенные. Вероятно, сразу нескольких стран и почти наверняка с негласного одобрения какой-нибудь великой державы.

Тогда наше дело действительно дрянь.

На площади, как кнуты, хлопали одиночные выстрелы.

– Сволочи, раненых добивают, – Водак скривился. Из пореза на рыхлой щеке выбежала струйка крови. Он демонстративно расстегнул кобуру. – Мое место там.

– Не дури, майор, – нервно сказал я. – Куда это ты пойдешь – с пистолетиком…

– Знаю, – очень спокойно ответил Водак и опять застегнул кобуру. – Но ты все-таки запомни, что я – намеревался. У тебя память хорошая? Вот и запомни. И когда спросят, расскажешь, что именно – намеревался. А если потребуется, дашь письменные объяснения.

Я с изумлением посмотрел на него. Это был тот самый, давно знакомый мне Водак – стриженый и широкоплечий, всегда немногословный, уверенный в себе и других, чех, офицер международных войск, специалист по режиму на временно оккупированных территориях, с которым я каждую субботу играл в шахматы – по доллару партия, и умеренно, насколько позволяла валюта, поглощал диетические коктейли в подземном баре «Эвиста».

– Думаешь, потребуется?

– Обязательно потребуется, – злобновато сказал он. – Мне теперь полжизни придется объяснять, почему я здесь, а не там.

– А кстати, майор, почему ты не там?

– Потому что я – здесь, – сказал Водак и отвернулся.

Стрельба тем временем прекратилась. Вероятно, остатки гарнизона отступили к окраинам. Только тоненько, как вьюга в трубе, завывало бесцветное пламя в казармах. Кажется, военная жизнь налаживалась. Весело дребезжа, вывернула из переулка полевая кухня, похожая на самовар с колесами. К ней потянулись солдаты в мышиной форме – с котелками и касками. Гораздо больше, чем можно было предполагать.

– У них, оказывается, и пехота имеется, – процедил Водак.

Вдруг шевельнул оттопыренными ушами и замер.

Внутри здания, где в сумраке журчала вода из пробитых труб, возникло негромкое, но пронзительное мяуканье. Почти визг – как будто вели ножом по стеклу.

– Клейст! – быстро сказал я. – Больше – некому!..

Водак мгновенно прижал мою голову к полу.

– Совсем очумел? Жить не хочешь?..

– Это же Клейст, – сказал я, сдувая ртом пыль.

– Не глухой, слышу. Ты, главное, не высовывайся.

– Значит, он жив…

– Что же нам – танцевать по этому поводу?

Мяукали жалобно и с каким-то безнадежным отчаянием. В детстве мне довелось видеть кошку, придавленную грузовиком. Здесь слышалось то же самое – невыносимо до слез. Переглянувшись, мы начали тихонько отползать от пролома. Халат задирался на голову, в локти чувствительно впивались осколки с пола.

– С удовольствием пристрелил бы его, чтоб не мучился, – сказал Водак.

Пригибаясь, мы перебежали пустой коридор. Свисали какие-то провода, поблескивали клыки лопнувших лампочек. Желтел пластик дверей, плавно уходящих за поворот. У меня в кабинете царил первобытный хаос. Часть потолка обвалилась, из бетонных нагромождений высовывались прутья порванной арматуры. Висела в воздухе копоть и удушающе пахло оплавившейся изоляцией. Я мельком подумал, что автоматика, вероятно, не вырубила электричество. Было, впрочем, не до того. Клейст покачивался в моем кресле – вызывающе чистенький и опрятный. Подбородок немного задран, руки – на подлокотниках. Даже шапочка у него была аккуратная, точно из прачечной.

Странно выглядела эта картина со стороны: свежий халат, складки брюк, туфельки, обтертые до насыщенного вишневого блеска, и одновременно – безобразный пролом в стене, где обширной высью золотилось тронутое солнцем небо.

Водак за моей спиной нехорошо засопел.

– Ты не ранен? Отлично!.. Тогда – подкинь сигарету!..

Клейст не сразу перевел на меня пустые глаза. А когда перевел, в них не было ничего, кроме холодного любопытства.

– С чего бы это?..

И лицо его мне тоже не слишком понравилось – бледное, будто из стеарина, присыпанное белым налетом на скулах. Точно лицо давно умершего человека. Водак шумно дохнул и от души выматерился.

– А сигарету я тебе не дам, – наконец сказал Клейст. Вытащил пачку и покопался в ней длинными пальцами. Сообщил результат: – Девять штук. Самому не хватит.

Он вытянул тело вдоль кресла и опять закачался. Засвистел танго сквозь зубы – он всегда любил танго, – устремил долгий взгляд куда-то в небесные дали.

Про нас с Водаком он как будто забыл.

Я почувствовал, что начинаю разделять всеобщую неприязнь к семиотикам. Подумаешь, дельфийские мудрецы, собственный сектор у них, обедают за отдельным столиком. В кино не ходят, в баре не появляются – неинтересно им. Придумали себе рыбий язык: два слова по-человечески, а двадцать – дикая тарабарщина. Я пробовал читать их статьи – гиблое дело. Нисколько не удивительно, что даже сдержанный Грюнфельд как-то в запале сказал, что превращающаяся в искусство наука перестает быть собой, семиотики изучают Оракула, а все остальное человечество – семиотиков. Или: «Если хочешь, чтобы тебе хорошо платили, занимайся тем, чего никто никогда не поймет». То есть опять-таки семиотикой.