Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

• Название: Василий Блюхер. Книга 1
• Автор: Фабиан Гарин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1963

В романе Фабиана Гарина изображаются годы юности, возмужания, военно-боевая деятельность в первый период гражданской войны прославленного советского полководца Василия Константиновича Блюхера.

Становление характера, созревание военного таланта самородка, вышедшего из народных масс, — главная тема романа.

---

— Зачем тебе Яковлев? — подозрительно спросил в Ревкоме тщедушный человек, одетый в железнодорожную робу.

— Если спрашиваю, стало быть, у меня к нему дело.

Железнодорожник подумал и ответил:

— Иди, казак, откуда пришел.

— А ты, сморчок, что тут делаешь? — спросил презрительно Балодис.

Железнодорожник вспылил:

— Иди отсюда, казачья кукла.

— Кто ты такой, чтобы меня гнать?

— Член Ревкома, — ответил кипятясь железнодорожник.

— Тогда мне оставаться в таком Ревкоме нет резону, — с обидной снисходительностью сказал Балодис. — Вернусь к Блюхеру и доложу: так, мол, и так, из Ревкома меня прогнали, а сами сидят и ждут, пока Дутов их передушит, как кот мышей.

Повернувшись к железнодорожнику спиной, он медленно направился к выходу и тотчас услышал позади себя голос:

— Погоди, казак, ведь как нескладно говоришь. Ты бы сказал, откуда пришел, зачем, а то сразу выражаешься.

Балодис вернулся ленивой походкой, говоря на ходу:

— Я бога и мать не вспоминал, а сказал то, что есть. Не вышел ты, брат, ростом, ну прямо как грибок-сморчок.

— Да ладно, — махнул примирительно рукой железнодорожник, — погорячились. Садись, рассказывай!

Балодис сел, снял с головы фуражку, с которой не мог свыкнуться, положил на стол. Оглядев пытливым взглядом железнодорожника, он подумал, что это не тот человек, который способен к работе в Ревкоме. «Стрелку на путях перевести или гаечку подвинтить — это он может, а в таком деле — простак».

— Ты бы мандат у меня спросил, — с издевкой посоветовал Балодис, — может, я кум Дутову или сват, а то шарахаешься из стороны в сторону; сперва погнал, а теперь подлизываешься.

Железнодорожник весь внутренне подобрался, и на лице у него выступили белые пятна.

— Сплоховал я, — искренне признался он, — поздно спрашивать.

— Теперь ты все понял, — с удовлетворением сказал Балодис. — Мандата у меня, голубчик, нет. И никакой я не казак. Сказал мне Блюхер переодеться и наказал: «Разведай, почему Яковлев не выступает против Дутова. Ведь мы с двух сторон можем из него блин сделать».

— Блюхер понимает, что говорит, но где ему знать, что Яковлев, сукин сын, утек к белякам.

Слова железнодорожника привели Балодиса в замешательство.

— Утек, — повторил железнодорожник, — а до того все бубнил: «Сил у нас мало, будем дожидаться, пока Блюхер нас не вызволит». Теперь у нас Страхов. Тоже сумнительная личность. Каждый сам по себе печалится, а помочь ничем не можем.

— Как это не можем? — Кулак Балодиса опустился на стол. — Ты коммунист?

— Так я ведь член Ревкома, — развел руками железнодорожник.

— Ну и что? Ты себя коммунистом считаешь, а на поверку получается, что хуже беспартийного.

— Это почему же?

— Потому что миришься, если кто на белое говорит черное, а на черное — белое.

— Толмачили мы Страхову, а он как вертихвостка.

— Как тебя звать?

— Букин.

— Сколько вас в Ревкоме человек?

— Восемь, со Страховым девять.

— Кто его поддерживает?

— Военком города, Лядов ему фамилия, из усть-уйских казаков.

Букин доверчиво отвечал Балодису на вопросы, решив, что посланец Блюхера поможет им отстранить Страхова и повернуть колесо событий. Незаметно для себя он размотал сложный и запутанный клубок взаимоотношений Яковлева, а теперь Страхова со всеми членами Ревкома и даже не утаил истории прихода «одной ехидной гражданочки», которая-де сумела охмурить Страхова.

— Он теперь у нее пропадает все дни и ночи, она его, как собачку, на цепочке водит, а на Ревком что Страхов, что Лядов смотрят, как на…

— Не выражайся, — заметил ему серьезно Балодис. — Ты, Букин, пройдись-ка лучше со мной по городу, покажи, где Лядов, где та гражданочка, у которой Страхов собачкой служит, но только без шуму. Понятно?

Букин кивнул головой.

Перед выходом на улицу Балодис положил свою тяжелую руку железнодорожнику на плечо и спросил:

— Ты почему мне веришь?

Букин бесхитростно ответил:

— Я так понимаю: если ты заодно со Страховым, тогда зачем выпытывал у меня, а если ты против Страхова, значит, подсобишь Ревкому. Расчет немудреный.

— Правильно рассудил.

Расхаживая по знакомым улицам города, Балодис вспомнил, как он ворвался первым в Оренбург, как формировал санитарный отряд, и уж понятно красавицу Надежду Илларионовну, у которой он обнаружил подозрительного племянничка, но говорить об этом Букину не стал. Ему очень хотелось очутиться возле особняка Надежды Илларионовны и даже заглянуть к ней. Она вряд ли узнала бы в казаке, обросшем щетиной, матроса, внушавшего ей страх своим огромным маузером. В голове у него давно созрел план действий, но он не собирался посвящать в него Букина. В то же время он не думал над тем, как Блюхер оценит его действия, ибо считал, что если ему удастся убрать Страхова и Лядова и выступить с боем против дутовцев, то его, как победителя, главком не осудит.

Балодис принадлежал к тем людям, которые искренне были убеждены в том, что в дни революционных событий нельзя думать о музеях, искусстве и даже о любви. Увидя как-то афишу, на которой большими буквами было написано: «Коварство и любовь». Драма Фридриха Шиллера», он сказал Кошкину: «На хрена это показывать? Коварства у пролетариата нет, а до любви теперь не время».

Букин безмолвно вел Балодиса по городу. Матрос послушно шел, внимательно присматриваясь к тому, что происходит на улицах, и не заметил, как они очутились на Безаковской улице. На углу Чистяковского переулка Балодис невольно вспомнил, что он вблизи особняка Надежды Илларионовны.

— Ты куда привел меня? — посмотрел он хмуро на Букина.

— К гражданочке, у которой прохлаждается Страхов.

Балодису стоило немалых усилий, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Вот и знакомая цепочка, знакомый звон колокольчика… Открылась дверь, на пороге показался человек лет сорока с давно зажившим шрамом на лбу.

— Он самый, — шепнул Букин, прячась за спину Балодиса, и ткнул его локтем в бок.

— Товарищ Страхов, я к вам по очень важному делу, — твердо произнес матрос и тут же занес ногу за порог.

— Я принимаю только в Ревкоме, — огрызнулся Страхов. — Кто вам позволил сюда прийти? Убирайтесь отсюда!

— Зачем же так горячиться? Разве простому казаку не дозволено погуторить с начальством? — с притворной наивностью улыбнулся Балодис, растягивая слова, как учил его тому Николай Каширин.

— Я вам говорю по-русски: уходите, черт побери!

С лица Балодиса быстро сбежала улыбка, и он, скривив рот, резко сказал:

— Никуда я не уйду.

Страхов попытался закрыть дверь, но мешала нога матроса. Тогда предревкома двинулся вперед, намереваясь грудью оттолкнуть матроса, но не рассчитал своих сил. Матрос отбросил его и вошел в коридор.

— Давай сюда, Букин! — кликнул он железнодорожника и тут же заметил, как рука Страхова потянулась к кобуре. Поздно! Раздался выстрел, и Страхов повалился на коврик. Из столовой донесся истерический крик. Бледный Букин, боясь выдать свое волнение, сжал кулаки, по-видимому жалея, что привел незнакомого казака, а Балодис, переступив через безжизненного Страхова, твердым шагом вошел в столовую, а оттуда в спальню. На тахте с неподвижно раскрытыми, как у куклы, глазами лежала Надежда Илларионовна. На лице ее горел гневный румянец.

— Вставай, сука! — грубо крикнул Балодис. — Не узнаешь?

Гневный румянец сменился тусклой бледностью. Смелость мгновенно уступила место пугливости. Она медленно поднялась и, не спуская ног с тахты, посмотрела на незнакомого казака потусторонним взглядом.

— Получай по заслугам! — бесстрастно произнес матрос и выстрелил в нее два раза. Потом он спрятал маузер и как ни в чем не бывало сказал Букину: — Я эту гадюку давно знаю. Идем в Ревком! Через полчаса позови всех. Про Страхова молчок.

За день Балодис успел очень много. Днем он с помощью членов Ревкома арестовал военкома Лядова. По скромным подсчетам, в городе оказалось полторы тысячи бойцов, вооруженных винтовками. На заседании Ревкома Балодис заявил, что через двадцать четыре часа начнется наступление, и направил к Блюхеру двух ходоков разными путями, но с одинаковым донесением.

Блюхер, получив донесения почти одновременно, стал торопить Павлищева, Каширина, Калмыкова. Ему понравилась расторопность Балодиса, его напористость и смелая расправа с изменником Страховым.

Ночью Павлищев повел свой полк в наступление на дутовцев. Сблизившись с ними, он преднамеренно стал отступать, заманивая их вглубь, меж тем как Каширин с одного фланга, а Калмыков с другого врезались в ряды противника. Над полем боя взошла луна, в ее молочном свете казаки казались сказочными рыцарями, перенесенными с театральной сцены, на которой разыгралась баталия. Калмыков с горсткой храбрецов появлялся то в одном, то в другом месте. Один из казачьих офицеров сумел подкрасться к нему, но Калмыков вовремя заметил его и с перекошенным от злости и свирепости лицом вытянул правую руку с зажатой в ней шашкой. Описав чуть ли не с земли дугу, он с силой опустил шашку на плечо офицера. Со стороны казалось, что он ударил колуном по вбитому в бревно клину. Офицер развалился до пояса. Белоказачья лава дрогнула и подалась назад. Из города в это время повел наступление Балодис. Сломив сопротивление врага, он бросился вперед, увлекая за собой бойцов. В горячей схватке никто не заметил, как переодетый матрос в лихо надвинутой на правую бровь фуражке медленно сполз с коня и безжизненно свалился наземь.