Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

• Название: Василий Блюхер. Книга 1
• Автор: Фабиан Гарин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1963

В романе Фабиана Гарина изображаются годы юности, возмужания, военно-боевая деятельность в первый период гражданской войны прославленного советского полководца Василия Константиновича Блюхера.

Становление характера, созревание военного таланта самородка, вышедшего из народных масс, — главная тема романа.

---

Отряд братьев Кашириных не мог соперничать по численности с другими отрядами, зато дисциплина в нем была поистине железная.

Енборисов получил в свое распоряжение сотню. Казаки этой сотни в первое время боялись его, ни о чем не говорили с Кашириным, опасаясь навлечь на себя гнев Енборисова. Разлагающее влияние бывшего хорунжего они приняли сперва с опаской, потом с охотой.

— Это он для виду лает, а знает, что казак без бабы и водки не проживет, — говорили они между собой. — Правильный он человек.

Не раз, бывало, енборисовские разъезды захватывали молодых казачек, насильники связывали их по рукам, затыкали рот кляпом; обесчестят и скроются — ищи ветра в поле. Енборисов знал об этом и с напускной строгостью наказывал: «Чтобы все было шито-крыто, иначе засеку до смерти». Енборисовские молодчики с каждым днем смелели, меняли насильно коней в станицах, обманывали жителей именем Блюхера, а братья Каширины не могли догадаться, что это дело рук Енборисова. Лишь один Евсей Черноус, зорко следя за сотней Енборисова, как-то сказал дома за ужином:

— Не серчай на меня, Николай Дмитрич, но Енборисов, как ящерица, проползет в какую хочешь щель.

— Все люди по-разному, — ответил Николай. — Енборисов человек, как бы тебе объяснить, иного склада. Заносчивый он, но сотню крепко держит в узде.

— На фронте мы таких не жаловали, а здесь он каждый раз ить что гуторит: «Я член рекапе и лучше знаю душу казака». Это почему же член рекапе лучше знает, чем я, беспартийный?

— Бахвалится по молодости, а со временем образумится. Я на собрании ему об этом скажу.

— Опять же про Ивана Дмитрича, — продолжал Евсей, — он к человеку подход имеет, и все у него в акурате, а брататься с другими отрядами — ни в какую. В чем дело? У Томина уже два, а у нас и полуполка нет, да и Томин с Блюхером теперь заодно. А мы что, рыжие?

Николай Дмитриевич удивлялся тому, как Черноус читает его мысли, и думал: «Поговорю с Иваном серьезно, станет упрямиться — поделим отряд, и я уйду к Блюхеру».

Евсей решил высказать все, что у него накопилось под спудом.

— Статочное ли дело, что мы топчемся на одном месте, как быки в стойле? Ни одного боя с белыми не знали, а вокруг Верхне-Уральска видимо-невидимо дутовцев. Не обижайся, но скажу, что на душе: знал бы наперед — не пошел бы в ваш отряд.

Последние слова Черноуса Николай Каширин расценил уже не как упрек, а как прямую угрозу. А тут еще сам старик Каширин подлил масла в огонь:

— Ить правду гуторит, сынок. Из своей станицы уехали, на чужом горбу сидим, а все без пользы. Почивалова нет, — значитца, сами можем управлять. А Иван свое: «Я да я».

Случайный разговор между Евсеем и Николаем Дмитриевичем грозил перерасти в открытое недовольство Иваном, но неожиданно в дом вошел сам Иван Каширин. Как охотничья собака, он повел носом, почуяв, что речь идет о нем.

— Едем, братцы, в поиск, — Не давая им опомниться, быстро произнес он. — Курсировать будем от Верхне-Уральска до Троицка. На этом участке дутовцам поставим кордон.

— Слава те господи, образумился, — сказал старик Каширин в сторону Ульяны.

— Это вы, батя, про кого? — хитро, но беззлобно спросил Иван.

— Со старухой гуторили про одного человека.

— А звать того человека Иваном Кашириным? Знамо! Видать, не по душе пришелся своему братцу.

При этих словах Черноус резко повернулся к Ивану:

— Извиняй, Иван Дмитрич, замутил все я, а не твой брат, которому и тебе не срам в ноги поклониться. Самостоятельный он человек, рассудительный, и казаки его сильно уважают. И я не последняя спица в колеснице и свое соображение имею. А что не ахфицер, а простой казак без чинов, то в том беды нет, мы за это и воюем теперя против ахфицеров.

— Погоди, Евсей! — вмешался Николай Дмитриевич. — Ты сейчас сказал то, о чем я давно толкую Ивану, а он уперся и все стоит на своем, — дескать, мы без Блюхера усмирим Дутова. У брата то, что на политическом языке называется анархизмом. Ваня меня понимает.

Старик Каширин тревожно посмотрел на старшего сына.

— Как видишь, Ваня, — продолжал Николай, обращаясь уже к брату, — я был прав. Черноус по-своему говорит правильно, но он не догадывается, что беда нашего отряда в отсутствии политической работы, а ты сознательно ее игнорируешь. У нас есть коммунисты, но они растворены в общей массе, как сахар в воде. Чем мы отличаемся от дутовских казаков? Не носим погон, не говорим «ваше благородие», не грабим людей. Это очень мало. Что знают наши казаки про политику советской власти, про Красную Армию в Советской России? Ни-че-го! Нам нужны в сотнях и эскадронах комиссары, нужны политические работники. Ты хотя и коммунист, но с кропоткинским душком.

Иван молча расхаживал из угла в угол, и но тому, как он слушал брата, можно было сделать вывод, что в нем борются противоречивые желания. То он был готов тотчас начать раздел отряда, чтобы одному довести задуманное дело до конца, то его брало сомнение и ему казалось, что в словах Николая много горькой истины и не лучше ли чистосердечно сознаться.

— Побеседуем на досуге, а сейчас надо выступать, — сказал он решительно и вышел на улицу. Вслед за ним вышли и Николай с Евсеем.

Блюхер двинул екатеринбургский отряд к Верхне-Уральску. Первый же поселок Берлинский был занят без единого выстрела. Население встретило красных без видимого удовольствия. Днем состоялись выборы в Совет казачьих депутатов. На сходе никто не кричал, все сидели смирнехонько, вяло поднимали руки — голосовали — и бесшумно расходились по домам. Такая же картина повторилась в Подгорной, Степной и Сухтелинской станицах, но когда отряд двинулся дальше, то в двух верстах от околицы передовой разъезд неожиданно столкнулся с невесть откуда появившимися дутовцами.

Начальник штаба екатеринбургского отряда Рыбников, находившийся среди бойцов, приказал наспех подготовить окопы, прикрывшись кизяком и навозом. По спешившимся за увалом белоказакам грохнула трехдюймовая пушка. Бой возник сразу. Неожиданно к Рыбникову подскакал исполинского роста конник с устным приказанием Цыркунова отступить.

— Ты почему, сукин сын, не привез письменного приказа? — набросился на него с иеной у рта Рыбников. — Кто тебя подослал?

Конник, несмотря на свою богатырскую силу, по бледнел от страха, но собрался ответить, а Рыбников не дал ему слова сказать и, приблизившись к нему, закричал:

— Ты меня знаешь?

— Знаю, — пролепетал испуганно конник.

— Кто я?

— Сталевар с Верх-Исетского завода.

Рыбников одобрительно покачал головой, подумал: «По-видимому, из моих мест, а не дутовский казак», но не успокоился.

— Тебя послал сам Цыркунов?

Конник молча кивнул головой.

— Ладно, — решил Рыбников, — вернешься разом с нами. Если ты, чертова душа, изменил — я тебя своими руками разменяю. — И тут же подумал: «Почему все-таки Цыркунов приказал отойти? Горе наше — воевать вместе с офицерами. Цыркунов бывший штабс-капитан, успел уже снюхаться с контрой, хотя до сих пор ни в чем не был уличен… До сих пор не был, а теперь переметнулся».

В полдень отряд возвратился в Степную. Рыбников поспешил к Цыркунову.

— Не кипятись, — пытался его успокоить командир отряда. — Мы и здесь не останемся, а отойдем к Троицку. Тыл наш оказался неприкрытым, боеприпасов не подвезли.

— Кто же накуролесил?

— Отряд Томина не подтянул своих сил. К тому же Блюхер узнал, что Дутов воспользовался бездеятельностью отряда Кашириных и занял Верхне-Уральск большими силами. Если бы я вовремя тебя не отозвал — висел бы ты сейчас на казачьей пике, как шашлык на вертеле. Опять же в станицах припрятались дутовцы.

— Ерунда! — возразил Рыбников. — На моих глазах в трех станицах выбирали в Совет казачьих депутатов.

— Ты хотя и коммунист, но слепой, как кутенок, — уже строгим голосом прикрикнул Цыркунов. — Выбирать-то выбирали, а кого — знаешь? Дутовцев выбирали. Да я тебя часослову, что ли, учу? Раз приказал — исполняй, а мне Блюхер приказал.

Под вечер отряд покинул Степную, и при выходе из станицы ему вдогонку полетели шальные пули.

— Дошло до тебя? — спросил Цыркунов у Рыбникова. — Ты прикажи из трехдюймовки дать один снаряд по станице.

Рыбников послушно исполнил приказание Цыркунова — выстрелы из станицы прекратились.

Отряд шел всю ночь, утром миновал поселок Берлинский и снова приблизился к Троицку. У Черной речки, возле которой тянулся небольшой лесок, Цыркунов услышал возглас «ура», и тут же показалась белоказачья лава. Она летела на застигнутый врасплох отряд, грозя его смять. Решали минуты, и вот в эти минуты командир батареи успел развернуть пушки и дать по лаве три залпа шрапнелью. Под прикрытием артиллерийского огня командир пешей сотни Колмогоров повел верх-исетских рабочих в атаку, но тут же упал, сраженный пулей. Подбежавший Рыбников заменил Колмогорова. В бой вступили и другие сотни. Цыркунова ранило, его заменил Ермаков, но через несколько минут ранило и Ермакова. На поле боя вылетел тот самый конник, которого Рыбников заподозрил в измене. Он рубил с остервенением, пытаясь добраться до моста, где залег дутовский пулеметчик. Рыбникова хотя и жгла рана, но он не спускал взгляда с конника. Вдруг по его лицу пробежала судорога — он ясно увидел, как налетевший сзади белоказак вышиб конника пикой из седла.