Константин Лагунов - Так было

• Название: Так было
• Автор: Константин Лагунов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

В годы войны К. Лагунов был секретарем райкома комсомола на Тюменщине. Воспоминания о суровой военной поре легли в основу романа «Так было», в котором писатель сумел правдиво показать жизнь зауральской деревни тех лет, героическую, полную самопожертвования борьбу людей тыла за хлеб.

---

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1.

В ту пору люди ни на минуту не выключали радио, и чем бы ни были они заняты, заслышав знакомые слова: «Говорит Москва», сразу забывали обо всем и останавливались там, где их застал этот возглас.

Не было такого человека, который бы подолгу не простаивал у карты, рассматривая извилистую линию фронта, вычерченную карандашом, либо наколотую флажками. Люди помнили названия множества городов и даже сел, о существовании которых прежде и не подозревали.

Война была главным содержанием жизни каждого. С думой о войне засыпали и просыпались. О ней говорили на свадебном пиру и похоронной тризне, с родными, близкими и совсем незнакомыми людьми.

Общее горе и общая радость роднят людей. Война была всенародным бедствием. Она спаяла миллионы человеческих судеб. Все желали скорейшего, победного завершения войны. Стремились к этому, работали для этого, умирали за это. Все жили одним, но каждый по-своему.

И Валя жила, как все. Она добросовестно работала в райкоме, она не щадила себя, занимаясь бесконечными домашними делами. Не имея родных и друзей на фронте, она часто вспоминала о Вадиме: «Как он там? Ведь совсем еще мальчишка». Но с недавних пор у Вали появилось свое собственное, личное, о чем не знал никто, даже Шамов.

Однажды утром, подоив и проводив в стадо корову, Валя направилась домой. Ступила на крыльцо и едва не упала от головокружения. Тяжело опустилась на ступеньку и долго сидела, прижимая ладонь к груди и поминутно сплевывая вязкую, горькую слюну. А в голове все один и тот же вопрос: «Неужели?»

Прошло еще несколько дней, и сомнений больше не было. Тогда-то она впервые испытала ни с чем не сравнимое чувство глубокого удовлетворения жизнью. Она станет матерью, у нее будет ребенок. Ее ребенок. Конечно же, дочка. И Богдан Данилович обрадуется этому. Он все скучает о Вадиме, сетует на недомогание и одиночество. А теперь у них будет дочь. Но Валя почему-то не спешила сообщать мужу эту весть. Много раз давала себе слово: сегодня скажу — и не говорила. Чего-то боялась. Чего? Не знала сама. Хотя была уверена: будет ребенок, и тогда все само собой образуется, и он, и она обретут полный душевный покой. Только бы скорей. Только бы не помешало что-нибудь… Валя погоняла время. По ночам, положив руку на живот, она чутко прислушивалась к тому, что происходит внутри нее. Ей так хотелось, чтобы ребенок шевельнулся властно и резко, причинив ей боль. «Ну, ну, — поощряла она его, — не бойся, я вытерплю. Все вытерплю ради тебя».

Как-то за чаем Шамов заговорил о детях и договорился до того, что в них весь смысл жизни, а без детей человек только прозябает.

И тут Валя наконец решилась.

— А у нас тоже будет ребенок, — сказала она, стыдливо опустив глаза.

Богдан Данилович от удивления даже рот приоткрыл. Но замешательство его длилось недолго, всего несколько секунд. Он подошел к жене, присел рядышком на уголок ее стула, обнял за плечи. Тихо спросил:

— Давно?

— Третий месяц.

— Боже! И до сих пор ты молчала, Валечка? Разве ж так можно?

— Пустяки. — Она положила голову ему на плечо.

Спать они легли вместе. Валя засыпала, когда над ее ухом зашелестел шепот:

— Выслушай меня, родная, и поверь: все, что я скажу, продиктовано лишь любовью к тебе. Все это, в конце концов, принесет тебе новые, да еще какие, заботы и хлопоты. Разве их мало у тебя теперь? Надо отодвинуть это событие до лучших времен…

— Ты о чем? — тревожно вскинулась она.

— О ребенке. Он будет у нас. Обязательно. Но не теперь. Тебе и без этого ох как тяжело. И я не могу рисковать твоим здоровьем, Валенька. Оно для меня дороже всего. Ребенок — это чудо. Мечта. Но не сейчас. Нет, нет. Не сейчас. Не волнуйся, я сам обо всем договорюсь…

— Ты не имеешь права! — со слезами в голосе выкрикнула она. — Он ведь мой… мой… мой! И здоровья от этого не убудет. Наоборот. Да и зачем это здоровье? Ухаживать за скотом? Молчи… Я все вижу, не маленькая…

Она заплакала. Богдан Данилович прикоснулся к ее плечу.

— Не тронь! — зло крикнула Валя и разрыдалась.

Когда она выплакалась и, обессилевшая от слез, лежала неподвижно, он снова заговорил мягким задушевным голосом:

— Ты вправе сердиться, Валюша. Я кругом виноват. Ты молода и красива, а мне уже сорок, у меня на голове ни одной волосинки. Я работаю и все свободное время отдаю книге, к тому же я нездоров. Вот и приходится тебе одной тянуть все хозяйство. Ты хочешь ребенка. Это естественно. Первенец всегда самый желанный. А я возражаю, хотя тоже хочу. И возражаю лишь ради тебя. Когда-нибудь ты поймешь это. — Он скорбно вздохнул. Положил ладонь на ее голову. Она не пошевелилась, но и не скинула его руки. Он потихоньку стал перебирать ее волосы, ласково поглаживая ее по голове и приговаривая: — Успокойся, родная. В жизни и так столько горечи. Все пройдет. Будет у нас ребенок. И не один. Думаешь, я не хочу этого? Эх ты, глупышка…

Валя расслабла. И хотя не сказала ни слова, Шамов понял, что победил.

Дня через два он сказал:

— Завтра к восьми иди в роддом. Я договорился. — Увидел, как исказилось ее лицо, просительно, но настойчиво подтвердил. — Так надо, Валя. Надо.

В роддом она ушла вечером, а на рассвете ее уже отпустили. «Боже, как же я доберусь домой? — с ужасом думала Валя, еле передвигая непослушные ноги и поминутно останавливаясь, чтобы преодолеть приступы слабости и головокружения. — Я даже рукой шевельнуть не могу. А через несколько часов снова закрутится колесо. Кормить скотину, готовить завтрак, бежать в райком… А Вадим ведь прав. Батрачка, батрачка. Какой ужас! Дурочка. Посчитала себя умнее всех, думала — все ошибались, не поняли… Ум, культура… Ой, как кружится голова. Да будь ты проклят… Ах, где бы присесть…»

Увидела у чьих-то ворот скамью, тяжело опустилась на нее, отдышалась. Оказалось, присела у ворот дома райкомовской машинистки. Не раздумывая, Валя поднялась и постучала в оконце над головой. Через минуту она стояла в комнате и шепотом говорила хозяйке:

— Постели-ка мне где-нибудь. Я прилягу и отлежусь. Только ни о чем не расспрашивай. В райкоме скажешь — заболела, сегодня не приду.

Хозяйка подвела ее к кровати: «Ложись». Помогла раздеться. Валя сразу же забылась некрепким сном больного человека.

В то время, когда Валя входила в дом машинистки, Шамов проснулся от стука в окно. Приподняв голову, прислушался. Стукев за ним не прекращался. Богдан Данилович натянул пижамные штаны, подошел к окну. Увид лицо соседки, распахнул створки рамы.

— Извините, что разбудила вас. Думала Валентину Мироновну поднять. Смотрю — заспалась соседушка. Стадо гонят, а она еще и корову не доила.

Слушая ее стрекотание, Богдан Данилович сообразил, что Валя не вернулась из роддома.

— У нее такая работа, — сочувственно проговорил он. — Ночью вызвали в райком и до сих пор нет. Не согласились ли бы вы подоить нашу коровенку и выгнать ее? А? Очень был бы благодарен.

— Пожалуйста.

— Сейчас вынесу ведро. Вот спасибо. Выручили.

Пока соседка управлялась со скотиной, Шамов встал, умылся и, позевывая, принялся размышлять, что же могло случиться с Валей. Какое-нибудь осложнение? Ему бы сообщили об этом. А может быть, она явится прямо на работу? Зря. Можно было денек полежать дома, оправиться.

Шамов позвонил заведующей роддомом.

— Здравствуйте, Богдан Данилович, — приветливо поздоровалась она. — Как самочувствие Валентины Мироновны?

— Гм. Ничего. Спасибо, — пробормотал он.

— Надо ей дня два полежать. Обязательно. А то почти со стола и домой. И пусть побережется. Я ей все объяснила. Если что, сразу звоните. Я сама приду.

— Спасибо. Спасибо. До свидания.

Повесил трубку. «Что за чертовщина? Куда ж она делась? Не случилось ли что по пути? Хотя едва ли. Увидели бы, привели домой или в больницу».

И все же Богдан Данилович был уверен, что с Валей что-то произошло. Он вспомнил свой последний разговор с женой и подосадовал на себя. Она делает все возможное для того, чтобы ему жилось хорошо. А он?..

Раздосадованный Богдан Данилович целый час курил, вышагивал по комнате. Он был недоволен собой. Нельзя было так. Ясно, ребенок ни к чему. Что и как будет после войны — неведомо… И все же надо было не так. Мягче, человечнее. Ведь, кроме Вали, никого не осталось… «Что-то я затвердел, задубел в этой вонючей провинции. Нужно мягче и гибче… Придет, поговорим с ней по-другому…»

Но поговорить ему уже не пришлось. Через два дня Валя, не заходя домой, пошла прямо в райком. Разделась, поправила прическу и — к Рыбакову. Никто не присутствовал при их разговоре. В тот же день на внеочередном заседании бюро Валентину Кораблеву утвердили заместителем начальника политотдела Иринкинского совхоза.

Шамов узнал обо всем за несколько минут до заседания бюро. Из своего кабинета он позвонил Вале.